Перед отделением полиции еще раз звоню сантехнику – проверить. Тот уверяет, что уже спустил воду и почти закончил, а Елена Михайловна поддакивает на фоне. В приподнятом настроении иду к Макарову, который хотел меня видеть. Подхожу к кабинету одновременно с тем, как открывается дверь.
– Если вспомните что-то еще, сообщите, – слышу низкий голос следователя.
И тотчас теряюсь, прирастаю к земле, дыхание сбивается. Потому что ко мне полубоком стоит Горский. Которого я еще недавно просила оставить меня в покое. И который больше не появлялся на горизонте.
Я два дня мучилась мыслью, почему думаю о нем, а сейчас не могу не признать: он чертовски красив. Не типичными параметрами, не идеальным изгибом бровей там или подобной чушью, нет. Наоборот. У него совсем неровный и довольно широкий нос, брови постоянно изогнуты и делают лицо угрюмым, даже мрачным. А щетина придает небрежности и ломает строгий образ. Горский – самый непонятный человек, которого я встречала. И я слишком много думаю о нем.
Именно в эту секунду я не могу оторвать от него глаз, и именно сейчас он оборачивается, быстро скользит по мне незаинтересованным взглядом, возвращается к Макарову, жмет тому руку и просто уходит.
– Галл, проходи давай.
Что это, черт возьми, было?
Мне не показалось: он сделал вид, что мы не знакомы.
Мы не друзья, – звенит в голове собственный голос. И я себя будто со стороны вижу: стиснутые зубы и сжатые кулаки.
Не сразу понимаю, что меня зовут. Макаров. Я здесь по делу.
В душной комнате горит тусклый свет, от которого болят глаза. Иногда мне кажется, что это какой-то прием психологического давления, но Макаров просто такой – крупный, неаккуратный, как медведь, который живет в берлоге с громким кондиционером и надоедливыми мухами. На столе у него кружка с застарелым налетом. Представляю здесь Горского и чувствую стыд.
Не сразу соображаю – Илья Викторович мне рассказывает что-то. Не могу совладать с собой: ладошки потеют, в голове сумбур.
– Кощеев сказал, что это твой пес взял след.
Включаюсь как по щелчку.
– Волк. Что? Какой след?
– В «Рассвете».
Он про торговый центр. Макаров указывает на выпуклый монитор, где идет черно-белая запись. Смотрю на числа – да, все совпадает. На видео Волк выбегает и несется, как сумасшедший, по дороге. Даже я чуть попадаю в обзор: подворачиваю ногу, сажусь на тротуар.
– А вот, что засекла камера за полчаса до этого.
Он переключает файлы, мотает запись на проигрывателе. Останавливает и воспроизводит. Я вижу автомобиль, на первый взгляд, неприметный. Если бы не…
– Следственный комитет? – читаю с удивлением надпись.
– Вот только ни в одном следственном комитете машина не числится. Она вообще в угоне.
Наблюдаю, как в салон садится некто в капюшоне. Водителя тоже не разобрать, потому что он четко уклоняется от камеры, будто знает, где та находится.
– Кто бы это ни был, но семейству Горских они явно хотят жизнь подпортить. Если удастся связать все эти вызовы…
– Связать? – спрашиваю озадаченно.
– Владельцы торгового центра – ООО «Строительный холдинг Южный». Сказать, кто в совете директоров или сама догадаешься?
Уже догадалась.
– Значит, и в тот вечер, когда заминировали конгресс-холл… они тоже могли там быть? И просто уйти из-под носа?
Я неприятно удивлена.
– Вы говорили ему? – киваю на дверь с острой надеждой, что Макаров догадается о Горском.
– Нет, как свидетеля вызывал. Рано еще выводы делать.
Из отделения я выхожу в смешанных чувствах. Я вроде бы и радуюсь, что Волк, как всегда, оказался прав, но у меня будто ком в горле застрял. Неприятно. Еще эти цифры кружатся и кружатся в голове – слишком повторяющиеся, слишком простые. Я их запомнила, едва заметила в отчете. Мобильный Горского.
И, кажется, я окончательно схожу с ума, когда нажимаю одну за другой кнопки на телефоне.
Щеки покалывает, изо рта вырываются клубы пара. Обычно октябрь не такой холодный, но в этом году температура настырно стремится к нулю.
Гудки идут, я нервно расхаживаю в тени деревьев. Ругаю себя мыслимыми и немыслимыми словами, но сбросить вызов будет совсем постыдным делом.
– Слушаю, – раздается знакомый голос без эмоций.
Жмурюсь изо всех сил. Секунда убегает, вторая.
– Здравствуй, – на рваном выдохе отвечаю и, кажется, выдаю себя с головой.
Он не помогает, молчит, но не отключается. Я окончательно теряюсь. Я даже не понимаю, узнал он меня или нет.
– Да, – всего две буквы, и будто разряд по телу проходит.
Не самый приятный.
– Я-я, – заикаюсь, блин, – это Рада. Я хотела…
Понятия не имею, что я хотела!
– Была на последнем вызове в торговом центре, в «Рассвете», – наконец выдаю и все-таки беру себя в руки. – Кто-то явно точит на вашу семью зуб и…
Что я делаю? Бессмысленный разговор, который мне к тому же нельзя вести со свидетелем.
– Будь осторожен, – бросаю и нажимаю отбой прежде, чем услышу какой-то ответ.
А сказал бы он хоть что-нибудь?
На следующее утро после дежурства я приезжаю домой совсем без сил. Спасибо Пустовым – подвозят. Уже мечтаю скорее добраться до кровати и проспать как минимум сутки: думаю, после такой активной тренировки, что провели вчера, Волк меня простит.
Я с трудом переставляю ноги, медленно поднимаюсь по лестнице на пятый – лифт опять не работает, когда в утренней тишине внезапно напрягает звук. Совершенно посторонний звук, который с каждым шагом становится отчетливее. Я ускоряюсь и забегаю на этаж: воздух заволокло паром, а в конце коридора по зеленому линолеуму растекается вода. И ни души!
Несусь во весь опор, прыгаю по лужам, это же у меня! Забегаю в тамбур и смотрю на отошедшие от стен обои. А я еще комнату не открыла! Ключи выпадают из рук, поднимаю их – вода обжигает ладони, горячая! Распахиваю дверь и тотчас прикрываю – оставляю как щит и пытаюсь заглянуть внутрь. С сорванной резьбы на трубе во все стороны бурным потоком льется кипяток.
– Твою ж мать! – раздается гулкое за спиной.
Это Лида.
– Так и думала, что дел натворит. Они с Леной и болонкой ее гадкой пили у тебя полдня.
Это все сейчас неважно. Я судорожно соображаю, что делать. Перекрыть воду? Если б я еще знала где!
– Достань тряпки из стирки, пожалуйста, – умоляю Лиду, а сама несусь вниз.
Это точно должно быть в подвале.
Перепрыгиваю через ступеньку, а то и две. Хватаюсь за перила, чтобы не убиться. На ходу набираю сантехника, которого голыми руками задушу, попадись он мне сейчас. Но кто еще подскажет, где перекрыть эту чертову воду!
Потом вызову аварийку и жалобу на него напишу! Такую, чтобы больше не смел даже приближаться к нашим трубам! А еще…
– Слушаю, – сонное, хриплое и совсем не такое, как ожидала, режет слух.
Спотыкаюсь и чуть было не клюю носом пол в вестибюле. Убираю от уха телефон и смотрю на экран.
Очень хочется выругаться, потому как я спутала номер. Забыла, что звонила Горскому. Черт!
– Рада, это ты? – догадывается он.
Ну а что еще за дура может звонить второй раз за сутки и молчать в трубку? И это я его странным звала? Да из меня прямо идеальный сталкер с маниакальными наклонностями вышел.
– Извини.
– Что там на пятом происходит вообще? – слышу женский голос из-за двери.
Оборачиваюсь к сменной вахтерше со стационарным телефоном в руке.
– Это у нас! – зову ее. – Покажите, где воду перекрыть и…
Отвлекаюсь, вспомнив, что не закончила разговор. Меня разрывает во все стороны.
– Извини, я ошиблась номером. Извини.
Убираю мобильный в карман и подбегаю к женщине, которая запахивает халат.
– Сантехник воду спускал в комнате. Прорвало сильно, там кипяток. Я не знаю, что делать. Нужно перекрыть, но у меня нет специальных ключей или что там нужно.
Женщина берет под локоть и ведет вперед.
– Я давно говорю – взашей гнать Петровича надо. Пойдем. Я двадцать лет прожила одна, без мужика, уж перекрыть-то воду сумею.
Через час кожа на руках покрывается противными морщинками. Не чувствую ни ладоней, ни ног – окна открыты, вода остыла, но от этого не легче. Мы с Лидой пока вычерпали ее, заледенели. У той губы синие, представляю, как выгляжу со стороны я.
Даже смотреть на комнату без слез невозможно: все то малое, что было, – испорчено. Пол вздулся, обои пузырятся, кеды расклеились. Хочется плакать, но не могу даже слез выдавить. Хорошо, хоть подо мной никто не живет – квартира стоит пустой уже много лет.
– Спасибо, Лид, брось ты, – выдергиваю тряпку и кидаю на пол.
У нее руки трясутся, как и мои.
– Заболеешь, иди согрейся.
– А ты?
Поднимаю на нее глаза, вижу, что синяк на лице стал уже желтым и потихоньку проходит. Она хорошенькая, когда на ней нет вызывающего макияжа и следов токсичной любви. Мнется под моим прямым взглядом, будто пытается что-то сказать.
– Я знаю, что это твои друзья его прогнали.
– Не совсем понимаю тебя.
– Я хотела сказать спасибо. Правда, – она сжимает мою руку, – я бы не сумела сама.
Не нахожу, что ответить, но в голове складывается мозаика. Оборачиваюсь, когда слышу шаги и застываю. Лида, завидев в дверном проеме Горского, сразу тушуется и убегает к себе в комнату.
Вслед за ним в дверях появляются люди в рабочей форме и с чемоданчиками – инструменты, наверное.
– Пойдем, – разбивает пространство между нами приказ.
Он подбирает рюкзак с кровати, а взглядом серых глаз будто накидывает на мою шею петлю. Потому что я не могу сопротивляться, не могу возразить, лишь смотрю на его короткостриженый затылок и бреду следом.
Горский садится в машину, я чуть замедляюсь перед капотом, и он открывает дверь изнутри.
Лишь спустя бесконечно долгое время в пути, которым мне кажутся те десять минут наедине с ним, я осмеливаюсь задать вопрос.
– К-куда мы едем?
– Ко мне.
Глава 14
Рада
– Ко мне.