Два слова, пять бук, лишившие меня возможности мыслить. Я так поражена, что даже не шевелюсь, смотрю неотрывно в боковое зеркало. Выгляжу ужасно, если честно: завивающаяся от влажности челка, торчащие во все стороны волосы и щеки, раскравшиеся в тепле.
Как он вообще узнал? Для чего приехал? Зачем помогает? Я ведь просила отстать, и он вроде бы меня послушал.
– Да, – прямо-таки рявкает в трубку Горский. – Нет. Если аварийная служба едет два часа, то ни хрена она не аварийная!
Ой, а он зол.
– В суде будете говорить с моим адвокатом. Нет, жалобу не отзову. И вам не хворать.
Я подбираюсь, сажусь ровнее. Краем глаза замечаю, как Горский бросает взгляд в мою сторону.
– Парни исправят, что сумеют, сразу. Об остальном позже сообщат.
Для меня это слишком. Я не знаю, куда девать себя, что делать с информацией. Это слишком много, его слишком много.
– Ты же вроде оставил меня в покое.
Он ловит мой взгляд, задерживается на миг и только после смотрит на дорогу.
– А ты вроде бы говорила, что справишься сама.
Ауч!
Давлюсь возмущением и вспыхиваю от стыда. Это ведь правда – я не могу справиться с собственной жизнью.
– Отвези меня на работу, пожалуйста, – отвернувшись, шепчу как можно мягче.
Стараюсь мягче, по крайней мере. Я совершенно точно обязана ему хотя бы тем, что сейчас не решаю вопрос с этой дурацкой батареей.
Вздрагиваю, когда его огромная ладонь сжимает мою руку. Нос щекочет запах мяты – резкий, яркий, холодный. Это Горский наклонился и дышит мне в ухо. Я боюсь повернуться, а он выдает не поддающийся расшифровке звук, довольно дерзко перестраивается из левого ряда в правый и паркуется прямо на автобусной остановке, выходит из машины и исчезает из вида.
Вряд ли это сулит что-то хорошее.
Тук-тук. Тук-тук-тук. Сердце нервно бомбит грудную клетку. И когда распахивается дверь с моей стороны, я готовлюсь к тому, что он вышвырнет меня прямо на дороге. Или чего хуже. Но нет. Он лишь накидывает сверху плед.
– Давно в багажнике лежит. Не первой свежести, но лучше нет ничего, – бормочет, Никита поправляя одеяло по бокам.
Он сейчас так близко – прямо напротив. Я могу лишь молча кивнуть и спрятать холодные ладони в тепле.
– Поспи, – произносит, вернувшись за руль. – Нам еще полчаса ехать, я за городом живу.
Он думает, это так просто? Я бы и хотела поспать, но рядом с ним слишком нервничаю. Поэтому притворяюсь спящей и отсчитываю про себя каждый миг.
Когда машина притормаживает через тридцать пять минут, сворачивает куда-то вниз и полностью останавливается, я замираю – даже не дышу.
– Приехали, хватит прикидываться.
Глаза открываю сразу же.
– Дом не достроен, будь аккуратна. Особенно на первом этаже.
Взгляд фокусируется на красивом двухэтажном коттедже с большой территорией за забором. Ух, ничего себе! Горский нажимает пульт, и ворота отъезжают в сторону. Так мы и оказываемся в его жилище.
Я все время молчу, а Никиту это, кажется, забавляет. Он зовет – я иду. Не делаю ни одного шага первой, повторяю за ним с небольшой задержкой. Кошусь на сигнализацию над входной дверью, он замечает.
– Она еще не подключена, в доме брать нечего. Но камеры работают.
– Зачем раскрывать мне все секреты?
Он только ухмыляется в ответ. Впервые за сегодня. Меня даже отпускает немного. И все же, зайдя в дом, я застываю на пороге. Точнее, на коврике для обуви – разглядываю смешной рисунок с толстым котом, который никак не вяжется с Горским. И да, когда он говорил, что дом не достроен, то не лгал. Внутри достаточно пусто. Слева стремянка на видном месте стоит.
Никита исчезает в глубине квартиры, я слышу шум льющейся воды, от которого меня аж передергивает.
– Ванная дальше, справа. Тебе нужно согреться, чтобы не заболеть. Полотенца бери любые, они чистые, – договорив, он уходит наверх.
И все. Делай с этим, что хочешь.
Вот же! Дыши, Рада.
По звуку нахожу комнату и сразу закрываюсь на замок. Съезжаю вниз по стенке и наконец выдыхаю. Моя жизнь – просто дурдом на колесах. Или правильно говорить – цирк? Да пофиг. Но я смотрю перед собой на растущую вверх пену в ванной и невольно улыбаюсь. Я же всегда и везде принимала только душ.
В горячей воде я почти мурлычу от удовольствия. Откидываюсь на спину и тону в мыльном облаке. Пахнет мятой, я поворачиваю пузырек этикеткой – да, гель с ментолом, Никита пах им сегодня. Значит, он проснулся, принял душ и приехал спасать меня. На танке – потому что он не принц на белом коне. Это не про нас.
Отмокаю, пока окончательно не начинает клонить в сон. Ныряю с головой под воду, чтобы намочить волосы, а после выбираюсь из ванны и чуть не поскальзываюсь на полу. Полотенца у Горского темно-синие и пушистые: одним обматываю голову, другое завязываю на груди. Вытираю запотевшее зеркало и с трудом узнаю себя. Может быть, мягкий свет так падает на лицо? В общаге тусклые холодные лампы делали отражение ужаснее некуда, но сейчас на меня смотрит милая девочка с большими глазами и яркими губами. Даже родинка на щеке кажется симпатичной. Улыбаюсь широко, но меня тут же бросает в дрожь.
Стучат.
– Майку и штаны повесил на дверь.
Черт! Держусь за колотящееся сердце и глубоко дышу. Смотрю на запачканную одежду, в которой убирала последствия потопа, затем собираю в кучу и бросаю в стиралку. Засыпаю порошок и даже ополаскиватель нахожу, включаю на тот режим, что установлен. Надеюсь, Горский не против.
В широкой майке мне удобно, а вот штаны приходится затянуть завязками на талии и трижды подкатить. Но все свеже́е и лучше, чем мои шмотки. Наспех высушив полотенцем голову, крадусь по коридору. Иду на голос, который все ближе и ближе, оглядываюсь по сторонам. В доме совсем мало мебели, и если какие-то отдельные предметы хозяина можно встретить, то ни одного признака других жителей нет. И в ванной никаких женских штучек я не нашла – даже в ящик заглянула.
Где-то на подступах – к кухне, вроде бы – замираю, потому что Горский опять рычит.
– У тебя есть пальцы, сможешь развлечь себя сама. Ты рискуешь улететь в блок. Разговор окончен, – последние слова он почти кричит.
Я отшатываюсь, чтобы остаться незамеченной, и с ходу врезаюсь в какую-то мебель в пленке, что стоит у стены в разобранном виде. Будто в замедленной съемке вижу, как она начинает падать. Не могу решить – броситься вперед, чтобы удержать, или бежать подальше, пока не прибило. Но уже через мгновение меня, как пушинку, поднимают в воздухе и двигают в сторону, а доски благополучно возвращают на место.
– Не выйдет из тебя шпион, – произносит Никита, а я с раскрытым ртом смотрю на него и думаю о том, что он коснулся моей груди.
– Я не специально. – Это все, что получается выдавить. – Если угостишь кофе, то я не задержусь. Думаю, пока я отмокала в ванной, батарею починили.
– На замену пола и общий ремонт уйдет несколько дней, так что иди спи. Ты же с дежурства вроде бы?
– Ремонт мне не по карману.
Я все еще держусь, хоть веки и тяжелеют с каждой минутой.
– Это мелочь, я разберусь.
– Снова как друг?
Друзья вообще-то здороваются при встрече, а не делают, вид, что не знакомы. Но вслух я этого, конечно, не скажу.
– А ты разве не как друг позвонила меня предупредить?
Лишние пару мгновений глаза в глаза задушили протесты. Как он может быть так добр, когда с таким равнодушием смотрит на меня? Загадка.
– Пойдем, покажу спальню.
Я снова краснею до корней волос.
И все-таки отключаюсь – усталость берет свое. А когда встаю, за окном уже темно. Часы показывают почти семь вечера. Во рту самая настоящая Сахара, я вспотела. Быстро приглаживаю волосы, которые пошли жуткими волнами, и выскальзываю из комнаты. На цыпочках прохожу мимо спальни Никиты – так он сказал утром. На лестнице выглядываю в окно: машина все еще стоит, значит, он дома. Интересно, а занят чем?
По памяти я спускаюсь в кухню и даже не врезаюсь в ту самую мебель. На радостях открываю холодильник – Горский говорил, что там есть холодная вода. А когда закрываю, вскрикиваю от неожиданности и роняю газировку. Пробка выстреливает, и вода разбрызгивается во все стороны.
– Твою ж!
Мы с Никитой одновременно ловим бутылку на полу, скользим и еле удерживаемся друг за друга. А после я ржу во весь голос.
– Прости, – задыхаюсь от смеха, – сегодня явно не мой день.
– Я заметил, – без тени улыбки произносит Никита.
Он спокойно отходит и наливает воду из маленького крана. Подает мне.
– Спасибо, – выдавливаю и залпом осушаю стакан.
– Еще?
– Нет.
Когда раздается звонок в дверь, я вся напрягаюсь. Голова почти дымится от мыслей, пока Никита выходит в коридор, а затем возвращается с бумажными пакетами. Пахнет от них просто невероятно, у меня слюна собирается во рту.
– Я заказал еды.
Никита выставляет на стол боксы. Чтобы бы не наброситься на них сразу, я кусаю губу, беру тряпку и вытираю мокрый пол. Мою руки. Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
– С твоей комнатой обещают закончить через три-четыре дня, – говорит Горский, когда мы садимся друг напротив друга.
– Я найду, где пожить, – отвечаю уже с набитым ртом.
В оправдание могу сказать, что я очень голодная. Мамма мия, а говядина тает во рту! Так бывает?
– Можешь оставаться, сколько нужно. Меня не будет до пятницы.
Пять дней? Куда он? И почему этот факт волнует больше, чем предложение погостить?
– Не боишься оставлять меня здесь? После всего, что узнал?
Силы и уверенность возвращаются ко мне вместе с белком, поступающим в организм. И как люди живут без мяса?
– Из дома нечего выносить, кроме телевизора. К тому же я знаю, где тебя искать.
Он смотрит на меня испытующе. Кладет связку на стол.
– Вот ключи. Мой номер у тебя есть, если что понадобится.
После потрясающего ужина Горский собирает пакеты, пластик и молча выходит. А следом я слышу скрип и выглядываю: чемодан на колесиках. Он уезжает так скоро? Спрыгиваю на пол и семеню за ним. Горский уже сменил мокрый свитер на новый, выглядит круто. Он обувается, медленно встает. Смотрит на меня как-то странно. Все вообще очень странно – я в его доме, провожаю в путь-дорогу. Просто дико.