стов на атомные станции в Мемфисе, Ноксвилле и Норфолке стронула с места миллионы. Разумеется, не все беженцы из пораженных радиацией районов хлынули в Нью-Йорк, многие мигрировали на юг: в Новый Орлеан и Флориду, но большинство двинулись на север; и город, перенаселенный и до нашествия, теперь просто лопался. Прошлый год стал свидетелем волнений в Нью-Джерси, уличных боев между беженцами и обозленным местным населением, когда были сожжены целые кварталы жилых домов. В результате эти, прежде плотно заселенные средним классом, районы пришли в упадок, кишели бандами и, как слышал Холлидей, облученными при взрывах беженцами, которые не попали в сеть пособий и охранных мероприятий, созданную правительством после первых терактов.
Самое отвратительное в том, размышлял он, что перемены происходят так постепенно и медленно. Теперь он уже и не помнил времени, когда Нью-Йорк не походил на знававшую лучшие времена столицу третьего мира. Разумеется, власти заявляли, что они работают над проблемой бездомных, однако складывалось впечатление, что никаких перемен к лучшему нет. Несчастные умирали от голода на улицах, и каждый день новые потоки беженцев вливались в город.
А работа Холлидея состояла в том, чтобы отыскивать пропавших людей среди тридцатимиллионного населения. Как ту иголку из пословицы – в стоге сена. Чудо в том, что иногда это ему все же удавалось.
Хотя тротуары плотно усеяны бездомными, на проезжей части почти совсем нет движения; за раз он насчитывал не более полдюжины автомобилей. Вот и еще одна перемена, поразившая жителей Нью-Йорка. Два года назад Арабский Союз, предвидя уменьшение добычи нефти, резко повысил на нее цены, вслед за этим цены на горючее возросли на пятьсот процентов. Теперь бензин стоит почти пятьдесят долларов за галлон. Большинство людей, оставляя свои машины-дома, ездят теперь общественным транспортом. Холли-дей и Барни пользовались “фордом” весьма экономно, в основном ночью, когда автобусов почти не было.
Он обогнул спящую группу беженцев, которая вылезла на дорогу, повернул на Парк-авеню, и двинулся прочь от центра. Проехал мимо череды зданий, украшенных по последней моде голографическими фасадами. Он знал, что на самом деле они совсем не то, чем выглядят: на прошлой неделе он видел, как инженеры покрывали эти здания пластинами голографичес-ких капилляров. Щелчок выключателя – и скучные кирпичные громады превращаются в любое чудо архитектурного искусства, какое только могут пожелать их владельцы. Надо признать, что в большинстве случаев их с немалым вкусом превращали в викторианские городские особняки с медового цвета колоннами и резными карнизами. Холлидею попадались и другие, куда более вычурные примеры архитектурной экстравагантности: то миниатюрные копии Тадж-Махала, то пирамиды, скрывающие всего-навсего заурядный универмаг.
Ему-то казалось, что последним достижением гологра-фических чудес является проекция личности, столь любимая людьми бизнеса и богачами, а возможность косметического преображения зданий и в голову не приходила. Интересно, куда еще может устремиться голографическая экспансия… если, разумеется, технология не будет, как полагает Барни, раздавлена виртуальной реальностью.
Он как раз вспоминал, что еще говорил Барни о виртуальной реальности, когда заметил вдалеке первый в городе ВР-бар, точнее, голографическую рекламу, влекущую горожан в недавно открытую страну чудес. Над пересечением с 72-й улицей висела проекция тропической роскоши: золотой пляж, окаймляющий лазурную лагуну. Бегущая между зданиями строка откровенно взывала: “Холодно? Зайди и насладись солнцем!” Проезжая бар, Холлидей сбросил газ. Это был старый знакомец “Парадизо”, закрывшийся в прошлом году голо-драмо-театр. Снова вспомнились слова Барни: а вдруг это знак грядущих перемен?
Весь тротуар перед баром был забит очередью – стояли по двое, и хвост тянулся на целый квартал. Время от времени люди чуть-чуть подавались вперед, и Холлидей подсчитал, что они должны были простоять уже несколько часов. Несмотря на прежний скепсис, в нем пробудилось любопытство. Если ощущения там действительно настолько правдоподобны, как утверждал Барни, если ты можешь наслаждаться эрзац-солнцем посреди зимы и не в состоянии почувствовать отличие от настоящего тепла, то, может быть, оно того стоит, по крайней мере деньги за билет выброшены недаром? Но это уже следующий вопрос: интересно, сколько они берут за вход? Утром он спросит у Барни, и Холлидей прибавил скорость и пролетел мимо бара.
Бар “Пена” располагался в узеньком переулке рядом с Кристофер-стрит. Над закрытой дверью горело неоновое изображение алой обоюдоострой секиры. Холлидей оставил “форд” на Седьмой авеню и, подгоняемый ветром, который вырвался, казалось, прямиком из тундры, заспешил к бару. С десяток скрюченных человеческих фигур жались по стенам, завернувшиеся в тонкие одеяла. Завидев Холлидея, каждая из них протянула руку в ледяную мглу:
– Доллар, добрый человек, дай мне доллар!
Темный силуэт впереди остановился перед дверями “Пены”; у решетки человек показал карточку и проскользнул внутрь.
Добравшись до дверей, Холлидей тоже поднял карточку, которую оставила Виллье, и стал ждать, от холода втянув голову в плечи, готовый к тому, что его пошлют куда подальше. Однако, к его удивлению, через минуту дверь слегка приоткрылась, и сыщик, повернувшись бочком, протиснулся внутрь, в теплую темень. Его встретил едкий дух химических испарений и ослепляющий луч света в лицо. Затем нечто похожее на металлический захват механического шпа-лоукладчика ухватило его за руку повыше локтя с такой силой, что он вскрикнул.
– Что вам нужно?
– У меня же есть ваша долбаная карта! – прошипел он. Клешня чуть ослабила хватку.
– Сюда.
Его толкнули куда-то вбок, так что он едва не полетел на пол. Еще одна дверь. На сей раз в маленькую комнату, яркое флуоресцентное освещение которой сияло, как сверхновая звезда. Он прикрыл глаза, помигал. Химическая вонь усилилась. Когда глаза адаптировались к свету, он заметил, что в комнате находятся две женщины в темных костюмах. Одна сидела за письменным столом, а вторая в абсолютно невероятной позе восседала, скрестив ноги, на антикварного вида сейфе.
Обе вдыхали пары из аэрозольных баллонов.
Клешня убралась, и Холлидей вздохнул с облегчением. Оглянувшись, он увидел, что его провожатая мило улыбается. С виду невинная, как школьница, она выглядела лет на двенадцать, не больше, но ее правая кисть сверкала серебристым отсветом на стальном пястном наручнике.
Из-за стола на него уставилась блондинка с длинным лицом, заостренными чертами и взбитой копной волос. Ему невольно пришел в голову вопрос: возникла ли злобная мина на ее лице под действием наркотика или же это проявление политических убеждений?
– Что вам надо? – спросила она, обозначив вопрос длинным вдохом струи аэрозоля. На мгновение в льдистых голубых глазах мелькнуло выражение экстаза.
– У меня есть карточка вашего клуба, я договорился встретиться здесь с Кэрри Виллье.
Женщина протянула руку:
– Карточку!
Холлидей подчинился. Несколько мгновений женщина созерцала серебряный прямоугольник, потом подняла глаза на собеседника:
– Где вы его взяли?
– Я же объяснил: у Кэрри Виллье.
– Что вам от нее нужно?
Как много следует ей сообщить? Интересно, насколько она расположена к частным сыщикам?
– Вчера она была в нашем офисе. У нее пропала любовница – Сисси Найджерия. Я пытаюсь ее найти.
Женщина смотрела с недоверием:
– Зачем ей обращаться в ваше агентство?
– Очевидно, она слышала, что мы можем помочь. Водруженная на сейф женщина заговорила. Холлидей не понял ни слова. Какой-то тайный арго поклонниц древней Сафо?
– Моя сестра спрашивает, откуда нам знать, что вы не напали на Кэрри и не забрали у нее карточку силой?
Паранойя, усугубленная наркотиком, или элементарная тупость?
– Украл карточку, чтобы проникнуть в этот клуб? Черт побери, зачем мне это нужно?
Женщины стали совещаться: бессмысленный поток слов, но тон сердитый.
– Послушайте, – наконец вмешался он, – я – друг, понятно? Кэрри доверилась мне и дала эту карточку, я – на вашей стороне. Пропустите меня, я должен поговорить с Кэрри.
Длиннолицая снова уставилась на него и вдохнула новую порцию аэрозоля.
Тогда он пустил в ход свой единственный козырь, чувствуя, что тем самым может совершить громадную ошибку.
– Вам знакома Сью… Сьюзен Холлидей?
– Откуда вы ее знаете? – спросила Длиннолицая.
– Она моя сестра. У нас даже есть фамильное сходство. Темные, курчавые волосы, раздвоенный подбородок?
Они так хорошо ладили, пока были детьми, но когда Сью стала взрослеть и познакомилась с проблемами пола, отношения у них резко испортились. Пять-шесть лет назад без всяких объяснений Сью перестала отвечать на его звонки и переехала из Солано-Билдинг, не оставив нового адреса.
Теперь Длиннолицая разговаривала с Клешней, которая снова вцепилась в его руку, но на сей раз нежными, детскими коготками левой руки. И снова улыбнулась… так невинно.
– Я вас провожу, мистер Холлидей. – Она хихикнула. – Здесь у нас настоящие джунгли, вам нужен телохранитель.
Когда он выходил, Длиннолицая посоветовала:
– Ты там поаккуратнее, Холлидей. Некоторые из наших не так добродушны. – Она уставилась на него немигающим взглядом. – Помни об этом.
Он вернулся в темное фойе, в голове неприятно отдавались прощальные слова Длиннолицей.
Девочка цепко ухватила его за пальцы правой руки и провела сквозь вращающуюся дверь.
– Точно вам говорю, мистер Холлидей, здесь у нас просто Джунгли. Держитесь ко мне поближе, и все будет хорошо.
Бар “Пена” располагался в старом голографическом театре, сегодня в нем представляли сцену из какого-то лесного эпоса: насколько хватало глаз, голографические проекторы создавали оптическую иллюзию деревьев. Проекции были хороши, но все же легкая дымка на периферии изображения выдавала подделку. Звуки блюза очень уместно сочетались с ртичьими трелями, а на полянах между стволами ритмично (двигались пары.