Этот вопрос был их неизменным окликом и паролем. Проводя время вместе, они бесстыдно мечтали о том, что будет, когда на них свалится куча денег и их жизнь кардинально изменится. Габриэле мечтал о новой модели «БМВ», которую его друг называл «акулой», а Маттео мечтал переехать на Ибицу: он считал, что там у него будет больше шансов встретить настоящую любовь.
Габриэле опасался тратить на лотерею слишком много, поэтому играл с осторожностью, как будто робко поднимал руку с задней парты, надеясь, что однажды его кто-то заметит. Но в этот раз ему было жаль расстраивать планы друга, и он согласился на авантюру. Ему тоже очень хотелось верить, что этот элегантный ход должен сработать.
По дороге два приятеля голосили любимые песни, а каждая остановка начиналась радостным предвкушением. Но удача все не приходила. Ближе к обеду Маттео и Габриэле оказались в Неаполе, посидели полчасика на камнях у моря с бутылкой пива и куском фокаччи и помчались обратно – у них же в запасе были еще заправочные станции с противоположной стороны трассы!
Но фортуна так и не улыбнулась. Они не выиграли даже пары несчастных евро, на которые обычно сразу же покупают новый билет. Ничегошеньки. Зеро.
Последняя часть пути прошла в неловком молчании. Выходя из машины у своего дома, Маттео без слов помахал другу рукой.
После развода Маттео жил у сестры. Она была замужем за архитектором, который владел красивым двухэтажным домом в центре городка. Еще до семейной катастрофы, случившейся с Маттео, туда переехала их мать-ливийка: у нее начала развиваться деменция. Ее поселили на первом этаже, в единственной большой комнате, которая до этого была просто гостиной с мебелью из орехового дерева и серебряной посудой. Такие гостиные есть во многих благополучных итальянских домах: к предметам обстановки там притрагиваются лишь для того, чтобы протереть пыль. Вместо дивана с торчащими пружинами и цветочным принтом маме поставили огромную кровать с чугунным изголовьем. Вместе с ней на этой кровати пришлось спать и выгнанному из дома Маттео.
Курила мама еще больше, чем сын. Много раз он просыпался от дыма, ударявшего ему в нос: ночью ей не хотелось вставать с постели. Однажды, задремав с сигаретой в руках, бедная синьора чуть не подожгла собственные простыни. А потом это случилось еще раз, и еще один… Маттео привык спать вполглаза, чтобы не допустить беды.
Как-то ночью он заснул неожиданно крепко. Еще во сне, где он стоял на станции с чемоданом в руках в ожидании поезда, раздался крик какой-то женщины. С противоположной стороны перрона она стала быстро приближаться к Маттео и принялась лупить его дамской сумочкой с острыми углами. Очнувшись, он понял, что его бьет мама.
– Лоредана! – орала она, стараясь разбудить дочь, спавшую этажом выше. – У меня в кровати мужчина! Он хочет меня изнасиловать! Лоредана!
Сидя за столиком бара, Маттео рассказывал мне об этом происшествии в своей обычной шамкающей манере, называя мать уменьшительно-детским «маммина». Лоредане спросонья пришлось делать «маммине» укол успокоительного: та никак не желала верить, что мужчина в кровати – ее сын. Маттео ушел спать в кресле, свернувшись калачиком. Касаясь губами пенки кофейного эспрессино, я представляла, как он ворочается, стараясь уместить там свои длинные ноги.
– Бедняжка, – подытожил мой собеседник, отхлебывая макиато. – Забыть своих близких – что может быть хуже?
Синяки на руках его совершенно не беспокоили.
Это была наша последняя встреча.
Я узнала о смерти Маттео в самый разгар августа, накануне праздника Феррагосто, от одной из его университетских коллег. Долгое время в секретариате думали, что Маттео просто прогуливает работу: это случалось с ним все чаще за последние годы, но его отсутствие всегда прикрывали, потому что настучать было просто немыслимо.
– Ты же знаешь, он всегда умел поднять настроение и всегда угощал нас кофе, хотя мы отлично знали, что у него нет денег, и подкладывали ему их тайком в кошелек.
Когда прогулов накопилось на целый месяц, Маттео отправили официальное письмо с предупреждением из университета – на телефонные звонки он не отвечал. Через пару дней на факультет позвонила сестра, сообщив, что ее брат в больнице – рак крови, последняя стадия. Те, кто хотел, едва успели с ним попрощаться, он ушел быстро, как будто стесняясь.
На Феррагосто, день Успения Богородицы, я оказалась с экскурсией в старинной церкви с готическими фресками. На одной из них была изображена усопшая Мария. Она покоилась с закрытыми глазами на ложе, окруженном святыми. Над Марией возвышался Христос, держащий в руках маленькую фигурку с нимбом, закутанную в белое одеяние.
– Это – душа Марии, – объяснил нам гид. – Возносясь на небо, Богородица из матери как будто бы превращается в дочь Христа.
Я смотрела на ложе, на склоненных старцев, на ангела с мечом, сражающегося с загадочной фигурой в черном, и не переставала думать о «маммине» Маттео на кровати с чугунным изголовьем и о том, как, наверное, он стоит теперь над ней, вынимая зажженную сигарету из расслабленной спящей руки.
4. Казино с доставкой на дом / Un casino
– В Скупати-и-иццо? – с ужасом повторяли мои барийские друзья название городка, куда я решилась переехать спустя десять лет, проведенных в столице Апулии. Большинство из них в Скупатиццо никогда и не были, потому что твердо убеждены: делать там абсолютно нечего. До моря, мол, далеко, а окрестные оливковые рощи только подтверждают, что место это – деревенское и провинциальное. Впрочем, поразмыслив, многие из них вспоминали, что бывали когда-то в замке Скупатиццо на банкете по приглашению друзей, и что замок был, в общем, ничего, и что даже прошутто давали сносное.
В замке на самом-то деле не хватает только привидений, да и на этот счет существует несколько мнений. В остальном здесь полный комплект: древние захоронения, подземные ходы, башни с бойницами, астрологические символы, гербы, остатки фресок и средневековая каменная резьба. Никому не кажется странным, что сейчас в бывших конюшнях и сводчатых залах проводят конференции и отмечают дни рождения: совсем недавно, годов до 70-х, внутри замка не только жили целыми семьями, но и ходили в школу и на почту, торговали, шелушили миндаль и месили строительный раствор, на котором крепится большинство современных домов городка.
Замок окольцован рядами невысоких зданий, и по неровной каменной кладке можно легко определить самые древние из них. В одном из этих домов я и поселилась.
Как-то вечером в конце третьей зимы, проведенной в Скупатиццо, ко мне пришли Джорджо и Микеле. Обычно мы виделись по более радостным поводам, но незадолго до этого у них умер отец, и они попросили меня встретиться по «важному вопросу». Микеле, брат моего друга Джорджо, держал в руках папку с документами.
Речь шла о наследстве. После смерти папы братьям нужно было собрать целый ворох бумажек для переоформления семейной недвижимости – квартиры в многоэтажном доме и гаража, где стояли старые отцовские мотоциклы и каждый год сменяли друг друга мамины банки с сушеными помидорами и сладким соусом из инжира.
– А теперь смотри, что значится в кадастровой выписке на наш гараж, – завершил вступительную часть Микеле и протянул мне скрепленные степлером листы бумаги с логотипом национального Агентства по налогам.
Я нехотя опустила взгляд в расчерченный на графы лист, опасаясь, что ничего там не пойму, но опасения были напрасны: в самом верху таблицы отсвечивало неудобоваримым сочетанием согласных иностранное имя – мое. По мнению итальянской налоговой службы, гараж со старыми мотоциклами и домашними заготовками принадлежал не Микеле и Джорджо, а мне! Никто из нас троих не знал, смеяться ли или хвататься за голову, и на всякий случай мы сделали и то и другое.
– Тащи акт о купле-продаже! – наконец распорядился Микеле. Он работает налоговым консультантом и лучше других умеет сохранять трезвую рассудительность перед выкрутасами итальянской бюрократии.
В день, когда я подписывала этот акт, ни о какой трезвости не шло и речи. Покупка средневекового строения, которое в Скупатиццо считают самым древним в городке после самого замка, казалась мне не более чем кинематографическим сюжетом. Владевшие домом пожилые братья Мартинуччи и агент по недвижимости Анджелика, выглядевшая как голливудская дива, так и просились в объектив камеры, пока заполняли залихватскими подписями договор. По этому договору я становилась собственницей двух жилых этажей, подвала, а в придачу – еще двух маленьких примыкающих к дому помещений, доступ к которым был снаружи, с улицы. Ключи были переданы мне в виде пяти разносортных связок, и понадобилось немало времени и телефонных звонков бывшим владельцам, чтобы подобрать нужный ключ к каждой из десятка приобретенных мной дверей и дверец.
Кино про средневековые двери началось несколькими месяцами раньше, когда Анджелика с идеальными локонами в идеально выглаженной блузке предложила мне посмотреть «один особенный дом», а я согласилась – из любопытства и желания отвлечься от университетской экзаменационной рутины. В сводчатых комнатах с потемневших овальных репродукций на меня ласково смотрели Христос и Мария, а на террасе с красивыми арками сушились цветные панталоны хозяев. Седовласый владелец одного из этажей, Гаэтано, поздоровался со мной, слезая с лестницы, по которой он забирался на крышу через окно в потолке. На выходе Анджелика подняла палец с идеальным розовым ногтем, указывая на каменное украшение над дверной аркой.
– 1790 год! – важно подчеркнула она.
Мое внимание зацепилось за надпись, вырезанную над датой. Начиная с эпохи Возрождения, знатные итальянские семьи размещали над своими входами фамильные гербы и девизы на латыни, чаще всего используя для этих целей цитаты из Ветхого Завета. Таким образом они сообщали посетителям дома и просто прохожим о собственных добродетелях. Множество каменных свитков с такими надписями еще рассыпано по историческим центрам местных городов.