Мартинуччи выслушал историю с каменным выражением лица, по-прежнему выражавшим твердость его позиции: слыхом не слыхивал ни о каких садах, ну и бардак вы тут развели! Нотариус, упершись локтями в стол и обхватив руками голову, почти лежал на столе. С его лица не исчезало выражение сильной боли – то ли желудочной, то ли душевной.
– Как же так получилось, что все это не обнаружилось в момент продажи дома? – осторожно подытожила я и увидела, как Палмьери поморщился, будто съел на обед слишком большую порцию тушеной репы.
– У меня три класса образования, – первым выпалил Мартинуччи, – я в этом ничего не понимаю.
– Не надо на меня так смотреть! – Нотариус вдруг заметил наши повернутые к нему головы и почти разозлился. – Я только за два года до этого диплом получил, откуда я мог знать, что у этого синьора такое «казино» с домами?
В моей памяти всплыли цифры на чеке, которым я оплачивала услуги Палмьери по составлению договора. Итальянские нотариусы – по большей части потомственные, потому что их количество строго ограничено Министерством юстиции и никак не может превышать одну единицу на пять тысяч душ; по праву своей принадлежности к этой почетнейшей старинной гильдии устанавливают тарифные планки на уровне тысяч евро – иногда двух, но при продаже домов чаще и всех пяти.
Какой-то своей частью итальянские блюстители законности продолжают жить в прекрасной эпохе Возрождения, не затронутые логикой капитализма, конкурентной борьбы и необходимостью соблюдать скучные установки о возрасте получения диплома и профессиональных стандартах. А при Ренессансе такого бардака с нумерацией домов, конечно, не было.
– И вообще-то покупатель тоже должен проверять, что у него в договоре написано, – заносчиво парировал наши взгляды Палмьери.
Я вспомнила количество своих дверей, частично отсутствующую нумерацию, путаницу с названием улиц, пять связок ключей, а также оплетенные веревкой толстые бутыли, которые мне совали братья «в придачу к дому», и рассмеялась. Ну да, покупатель, конечно, тоже должен.
– А помнишь, – обратилась я к Мартинуччи, – ты перед продажей сказал, что тебе нужно решить какую-то бюрократическую проблему, и отложил сделку на месяц?
В силу недостатка полученного образования Мартинуччи не подготовился к вопросу заранее.
– Так я думал, что все решил! – брякнул он. И, поняв, что выдал себя с головой, сразу же повернулся к Микеле: – Даже с отцом твоим разговаривал, а он сказал: «Твой дом, твое и казино, разбирайся сам!» А у меня три класса образования, в чем я виноват вообще?
Слово за слово выяснилось, что продавец дома как раз перед тем, как сбыть его с рук, увидел, что что-то не сходится с адресами. Не зная, как решить проблему, пошел к землемеру – у него бюро как раз в двух шагах, денег заплатил – конечно, по-черному, зачем лишний раз переплачивать, тот взял документы, через три недели сказал, что все утряс, а что адрес остался прежний, ошибочный, это, мол, ерунда, обычные бюрократические нестыковки.
– Ну а я откуда знаю, у меня ж… – снова завел шарманку Мартинуччи и осекся. Три класса образования, да, мы уже были в курсе.
С землемером, о котором шла речь, я, конечно, тоже успела познакомиться. Звали его Нино, хотя, строго говоря, имени такого у итальянцев нет. По паспорту он был Антонио, а для мамы в детстве – Антонино, Нино. Вслед за мамой так стали называть Нино и все остальные: никому уже не было дела, что он давно вырос в седоватого импозантного синьора в шарфике, занимающегося бумажной волокитой по недвижимости. Название этого ремесла, которое на итальянском звучит как забавное «геометр», осталось с тех времен, когда в основном нужно было мерить – теперь же в основном требовалось заполнять бланки и скрупулезно собирать документы, например, на ремонтные работы или установку газовых котлов. В принципе, обычные граждане могли бы делать все это и сами, но в нужных кабинетах специально все устроено так, чтобы затруднить попадание туда простых смертных, а если кто-то настырный и пробивается сквозь кордоны невозможного расписания и отсутствующих на дверях табличек, то его непременно заворачивают из-за какого-нибудь недостающего бланка, и в отчаянии он, конечно же, идет к землемеру.
В бюро Нино царит полный художественный казино. На всех горизонтальных поверхностях громоздятся кособокие набитые бумагами папки, а на стенах висят дипломы: из профессиональных только один, остальные – с конкурсов поэзии. Нино в легкомысленном шарфике щелкает по клавиатуре, предварительно вручая посетителям сборники стихов с закладками на страницах, где опубликованы его произведения. Вынужденные читатели погружаются в мир алеющей зари и страстного морского прибоя, а Нино украдкой поглядывает за выражением их лиц – реакция на его творчество интересует землемера заметно больше, чем правильность оформленных документов. Возможно, в то жаркое лето Мартинуччи просто не дочитал какое-то стихотворение до конца – потому-то и дело в кадастре не выгорело, а повисло мертвым грузом.
Спустя еще десять дней Нино стоял у моего гаража с лазерным дальномером в руках. Та встреча в кабинете нотариуса поначалу показалась безрезультатной: Палмьери, разведя руками, заявил, что исправить в договоре уже ничего нельзя, а Мартинуччи наотрез отказался платить за утрясание вопроса в кадастре. Правда, потом посоветовался с кем-то, у кого классов было больше, и сообразил, что дело пахнет жареным и что лучше воззвать к совести обманувшего его землемера и поэта. Землемер согласился загладить вину и явился в условленное время, чтобы составить план гаража и сообразить, какой номер дома привязать к нему в реестре.
– Извини, у меня тут казино, – предупредила я, открывая железные двери.
Нино махнул рукой в знак того, что ему не привыкать, и деловитыми движениями стал отодвигать коробки, чтобы сделать замеры.
– Ой, а что это у тебя тут? – сказал он, копошась в дальнем углу.
Я подошла ближе. Переставляя мои вещи, Нино случайно сдвинул и резиновый коврик, оставшийся со времен прежних владельцев. На месте, где он лежал, виднелся край решетки. Присев на корточки, землемер отогнул посильнее край и посветил вниз фонариком.
– Смотри-ка, так это подземный ход в замок! – сообщил он мне, поднимая блестящие глаза. – Тот самый!
Так я и поняла, что настоящее казино еще только начиналось.
5. Приют христосов / Povero cristo
Книжный магазин в Скупатиццо – это самодельный прилавок с подержанной литературой, который по выходным и праздникам обустраивает на центральной улице Анджело. Мы познакомились летним вечером, когда меня заинтересовал двухтомник о династии Медичи. Он лежал как раз между «Капитанской дочкой» и подборкой интервью со знаменитым судьей Фальконе, сицилийским борцом с мафией.
«Медичи» стоили два евро, но у меня не было мелочи.
– Ничего страшного, отдашь в другой раз. Я ж тут рядом живу, а звать меня Анджело, – ответил продавец.
Торговля книгами в поселке фермеров – не самая простая работа, но ассортимент у Анджело не залеживается, и часто появляются сопутствующие товары: картины с пейзажами и религиозными сюжетами, статуэтки, напольные зеркала. Злые языки утверждают, что многое из этого – краденое, но, скорее всего, Анджело просто вывозит вещи умерших людей по запросу родственников. Это ремесло называется здесь «очистка подвалов». На такой очистке знающий толк в винтаже может сколотить целое состояние. Анджело переквалифицировался в коммерсанта недавно, но активно осваивает достижения маркетинга. Через год после покупки «Медичи» на некоторых артикулах стали появляться цветные наклейки со «специальными предложениями». Кто-то пытался выторговать у него напольное зеркало в красивой деревянной раме за пятнадцать евро. Анджело хотел сто двадцать и не уступал, потому что «оно старинное и французское». «Крестьяне», – шепотом комментировал он, когда очередной раздраженный старикан уходил с пустыми руками. Потом зеркало исчезло, и появилась она – вырезанная из дерева скульптура африканской женщины в символическом лоскуте на месте юбки, с обнаженным верхом. Женщины Скупатиццо смотрели на иммигрантку неодобрительно, а некоторые даже заставляли детей отворачиваться в другую сторону. Анджело несколько дней не удостаивал их ответом, а потом вырезал новую звездочку из цветной бумаги, написал на ней «это – искусство» и прилепил африканской женщине на обнаженное плечо.
В тот вечер мы случайно встретились с Анджело в пабе у Кристины. У паба английское название, которое никто не помнит, все говорят просто «я у Кристины». Питейная открылась перед пандемией, ровно посередине городка, за памятником павшим. Скупатиццо бомбили во время Второй мировой немцы, перепутав его с соседним, более крупным городом, где был аэродром. Взрыв разрушил церковь Мадонны дель Кармело и унес жизни шестидесяти человек. Скупатиццо – единственное известное мне место, где каждый божий день по жертвам войны звонит колокол. Звонарем работает мужчина средних лет, которого в городке называют загадочным словом Витотрекули: его произносят на одном дыхании, словно стараясь скрыть, что вторая часть на самом деле – неблагозвучное, но прочно прилепившееся прозвище «три задницы». По совместительству Вито также расклеивает объявления на городских досках, хранит ключи от средневекового замка и выступает в роли покойника на Похоронах Карнавала – костюмированном шествии в Жирный вторник накануне поста. В общем, он – вездесущий Фигаро на побегушках у городской администрации, и это в итальянском тоже отдельная профессия: «туттофарэ», «делающий все».
Кроме нас с Анджело в пабе никого не было: летними вечерами здесь мало кто выходит из дома раньше девяти. Сначала он сел поодаль, но потом, когда я подняла глаза от телефона, набрался смелости и выпалил:
– А почему ты сказала Беттине, что это я украл у нее кактусы?
– Кому? Что? Какие кактусы? – опешила я.
Проглатывая окончания слов, Анджело принялся сбивчиво объяснять, а мы с Кристиной – расшифровывать его объяснения. Речь шла о моей соседке, пожилой албанке, имени которой я не знала, но хорошо знала национальность, потому что не раз завтракала под албанские новости, доносившиеся с ее балкона, а обедала под булькающие звуки звонков по скайпу. Пару недель назад Беттина действительно жаловалась, что какие-то негодяи «забрались к ней на веранду и вырвали все цветы», и трясла в воздухе ошметками того, что когда-то было пышным кустом суккулентов. В порыве щедрости, а также по причине скорого переезда она решила одарить меня тем, что уцелело после варварского вторжения, и мне пришлось подниматься к ней, чтобы принять дар и произнести многочисленные «грацие». Из рассказа Анджело выходило, что другая соседка, Беатриче, со своего балкона засекла момент нашей встречи и сделала какие-то, только ей известные, выводы. Между Беттиной и Беатриче, как говорят итальянцы, «течет плохая кровь»: отношения испортились несколько лет назад, когда во время болезни мужа албанки, Пеппино, соседские дети лупили по стене их дома футбольным мячом, мешая отдыху и восстановлению сил.