Смущенно улыбнулся и кивнул на свободный табурет. Да, она меня отшила, и шуры-муры – в далеком прошлом, но все равно вел себя, как Михалыч в присутствии валькирии. Плечистая, крепкая, с короткими черными волосами, милым личиком и до одури опасным взглядом ярко-зеленых глаз. Во многом из-за них прозвище и получила. А еще за то, что убивала так же быстро, как яд той самой змеюки. Без колебаний, сомнений и сожалений. Сколько народу с Безымянки положила – не счесть. И останавливаться не собирается. Таких кобр утихомирит только смерть.
– Чего хотел? – спокойно спросила она.
Иной от этого спокойствия напрудил бы в штаны, но я-то мускулистую красавицу знал как облупленную. Если дерзит и хамит – значит, все в порядке. Значит, контакт налажен. В других случаях за нее говорит ствол или нож.
– Мысля есть. Нашел кое-что в архиве. Пахома подождем? Он тоже в деле.
Кобра подперла иссеченный шрамами подбородок сбитым до мозолей кулаком. Стало жарко, в горле пересохло. Как бы невзначай, отвлекся на чей-то крик с перрона и хлебнул терпкий напиток.
– Великолепная тройка снова вместе, а? Как в старые добрые времена?
– Не назвал бы их добрыми… Но, в общем, да.
– Мы могли свернуть горы. Скинуть жирного ублюдка и поставить раком все метро. А ты взял и ушел.
– Была причина.
– Ну да… Любовь всей жизни не захотела осесть в крысином гнезде и плодить корм для мутантов. Ишь, какая цаца, воевать ей охота, а не пеленки менять.
Поморщился, словно зуб заныл, и процедил:
– Все уже решено. И точки над «ё» расставлены…
– Что это решено?! – гаркнул Пахом. – Да без меня!
Табурет отчаянно заскрипел под тяжелой тушей. Соратник щербато ухмыльнулся и подмигнул единственным глазом. Второй вышибло отскочившей дробинкой, когда нас прижали в переходе между Советской и Победой. Война набирала обороты, стычки стали привычным делом, а мы умудрились проворонить засаду. Долбаные «волчата». Но ничего, расквитались. Поймали одного, и Пахом вырвал ему пальцы голыми руками. После чего шайка малолетних урок куда-то испарилась, до сих пор найти не могут.
Рыжий великан поскреб похожую на лопату бороду и спросил:
– Ну, так что за дело-то?
Достал из кармана листок, развернул и положил на стол. Сталкеры склонились над ним и углубились в чтение. Кобра хмурилась, Пахом вскидывал брови и удивленно бормотал под нос:
– Ха! Ну и ну! На байку не похоже. В байках снежные люди, пришельцы всякие. А тут – просто тушенка.
– Не поминай пришельцев всуе, – проворчала девушка. – Сектантов накликать хочешь?
– Да я им! – он потряс пудовым кулачищем – почему-то у моего лица. – Все антенны обломаю!
– Тише… На нас уже косятся, – постучал ногтем по газете. – Какие идеи?
Фурия пожала плечами.
– Проверять надо. Идти недалеко, втроем пробьемся.
Пахом посерьезнел, и мне это совсем не понравилось. Когда балагур становится угрюмей тучи, враг ждет беды, а друг – дурной вести.
– Мужики говорят, на развалинах Храма видели палкина. А это в двух шагах от усадьбы.
Я поежился, Кобра вздрогнула. За долгие годы в метро мы повидали кучу всякой хрени, но страшней палкина твари не встречали. Издали он похож на человечка из детского стишка: палка, палка, огуречик. Название, собственно, отсюда же. Округлое, как веретено, тело, сплошь сплетенное из жгутов гноящегося, зловонного мяса, и тоненькие цепкие лапы. Голова до макушки утоплена в плечи, одни глазки торчат. Но когда жертва поймана, палкин вытягивает длинную, словно хобот, шею и выгрызает требуху зубами-иглами.
Иногда его кличут человеком-пауком из-за умения ползать по отвесным стенам и даже потолкам. Он – черный как смоль и легко прячется в темных углах и закоулках. Убить можно, но сложно – гад крайне юркий. Бывалые сталкеры рассказывали: бегает палкин так быстро, что не всякий за ним уследит. А уж целиться вообще без мазы – не успеешь на крючок нажать, а он уже за спиной хрипит.
Бог знает, что это такое – вблизи его никто не видел. Даже матерые волчары, которым демон не страшнее летучей мыши, бегут без оглядки, едва заметив мутанта. Большим отрядом отбиться легко – чудище на толпу не попрет. Втроем – впятером получится отогнать, коль действовать слаженно и не тормозить. А одиночке – кранты при любых раскладах. Если слухи не врут, рутинный поход грозит обернуться смертельно опасным приключением. И знаете… так даже веселее!
Девушка хмыкнула.
– А чертей зеленых мужики не встречали?
– Это вряд ли, – строго ответил здоровяк. – Мужики проверенные. Пургу не гонят.
– Палкин… копалкин, – проворчал я. – Вы со мной или где? Когда Савва отвалит короб цинков за находку – в долг не просите.
– Ха! На понт берешь?! Пахом никого не боится! – рыжий бородач грохнул по столу пудовым кулачищем. – Иду!
– Я тоже, – бодро отозвалась Кобра. – Люблю пощекотать нервишки. Это возбуждает.
– Тогда – в семь у ворот. Не вздумайте опаздывать, – сурово посмотрел на притихшего товарища. – И бухать.
Пришлось встать на час раньше, чтобы успеть собраться. Экипа столько – пока натянешь, семь потов сойдет. Первым делом – джинсы и вязаный свитер с кожаными нашивками. Неплохая защита от всякой мелочи вроде метрокрыс, диких собак и мутировавших кошек. Следом – брезентовый комбез (сам шил), тоже укрепленный. На него – химза с кольчужной рубашкой из алюминиевой проволоки. Больше не от клыков и когтей, а от собственной глупости. Поскользнешься, заденешь какой-нибудь выступ, напорешься на ржавую железяку – тут-то лишних три килограмма окажутся вовсе не лишними. Обидно, однако, отбиться от стаи тварей и разодрать химзу о штырь. Не надо так.
Патронташи через грудь – крест-накрест. Берцы с железными набойками, легкий бронежилет и плащ. В петли на широком армейском поясе – туристические топорики. Второй как бы запасной, но если прижмет, и двумя отмахаться смогу. Помню, молодым был – матерые сталкеры все ухохатывались. На кой, мол, тебе топоры – носи сразу два меча, как ниндзя. Смешки и подколки сошли на нет после того, как я без малого десять минут отбивался врукопашку от стаи крыс, пока дозорные у костра очухивались от паленого самогона.
После этой истории по станции пошли первые сплетни о моей мистической удаче. Представьте, как человек, которого считали съеденным заживо, выходит из мрака весь в крови, сжимая бурые рукоятки. А дрожащие лучи фонариков высвечивают за ним целую гору изрубленных мохнатых тушек. На самом деле, ничего сверхъестественного тут нет. Прижмет – и не такие фокусы выкинешь. Но выжившие – народ суеверный, вот и пошло-поехало.
О чем это я? Ах, да. Малыш и Коротыш – ребята толстенькие, объемистые и в обычную кобуру не влезут, как ни пихай. Поэтому к бедрам пристегиваю магнитные держатели для ножей – на них обрезы и висят. На голову – мотоциклетную каску с забралом. Каленая стальная пластина с прорезью опускается от резкого кивка, прикрывая крепкое, но далеко не бронированное стекло противогаза. Та еще орочья инженерия, но спасала не раз.
Кто-то считает это дешевыми понтами, другие неумело подражают, но лично мне плевать на чужое мнение. Хожу, в чем хочу, а кто против – пусть в глаза скажет. Собственно, еще никто не отважился. А ханжи, шепчущиеся за спиной, всегда были, есть и будут. В старом мире, в новом… люди-то одни и те же. Древний мудрец изрек: война никогда не меняется. На самом деле меняется все, кроме людей. Еще на них время и нервы тратить.
Спутники ждали у эскалатора. Кобра сидела на поручне, баюкая на сгибе локтя «масленку» – зверь-агрегат, выточенный мной в подарок на день рождения. Округлый, похожий на шприц корпус с коротким стволом, складной приклад и прикрученные планки с канавками для всяких приблуд вроде фонарика, рукоятки, снайперского прицела и ЛЦУ из лазерной указки. Но самая важная деталь – барабанный магазин на пятьдесят пистолетных патронов. Трахался с ним полгода, доводя пружинный механизм до совершенства. Морока того стоила – не заклинил ни разу. Ну, и от красотки перепало за такой-то подгон. Если вы понимаете, о чем я. А вы наверняка понимаете. Единственный минус – стрельба одиночными, иначе – перегрев.
Пахом стоял, привалившись спиной к стене и скрестив руки на могучей груди. На плече покачивался самопальный помповый дробовик. Не моя работа, поэтому и расписывать не буду. Но вещица знатная. Тяжеленная, громкая и убойная, как сам хозяин.
Не успел поприветствовать товарищей, а из будки дежурного выскочил Барин, тараща зенки и надсадно сопя. У начальника синдром вахтера в терминальной стадии, а если учесть неодолимую тягу к бумажкам и отчетам, диагноз вырисовывается совсем тяжелый.
– И куда это вы намылились?! – гаркнул он. – Почему не доложено? С какой стати задания не взяли? Там, – кивок на гермоворота, – не курорт, просто так гулять нельзя! Все по делу и под роспись! Ишь, устроили самоуправство!
Я с самой миловидной улыбкой приобнял мужика за плечо и настойчиво отвел в сторонку. Убедившись, что никто не греет уши, тихо произнес:
– Птички нашептали, неподалеку прячется грузовик тушенки. Меньше шума – больше шансов, что его никто не спугнет. И он случайно не укатит на Безымянку. Понял?
Видели бы вы, как у алчного засранца загорелись глаза. Для жителей метро тушенка дороже золота. Хотя неудачный пример. Золото в подземке никому даром не упало. Ни на хлеб намазать, ни в гильзу свернуть. Скажу проще: тушенка для выжившего – дороже всего, ведь в дивном новом мире сдохнуть от голода куда проще, чем от пули, аномалии или клыков мутанта. Такие дела.
– Понял, Еж. Понял, – прошептал Барин. – Вопросов ноль, базару тоже. Помощь нужна? Могу ребят послать.
– Все ребята на своих местах. Пусть там и остаются. Сами справимся.
– Вот уж не сомневаюсь, – начальник осклабился. – Великолепная тройка снова в деле? Можно, мелкому расскажу? Уссытся от радости.
– Мелкому – можно. А больше – никому. По крайней мере, пока не вернемся.
– Добро. Удачи, сталкеры.