На тихий Машин стук в дверь сразу раздался зычный голос майора:
– Войдите! А, это вы, Марья Андреевна. Ну, присаживайтесь и рассказывайте, как прошел день?
– О! Это был один из самых замечательных дней в моей жизни! Меня накормили массой вкусностей и рассказали несколько увлекательных и необычных историй. Я уверена – статья, которая появится в результате сегодняшней работы, будет воспринята на ура, – отрапортовала Маша.
– Рад, что вам у нас понравилось. Думаю, и вы ребятам приглянулись. Особенно «взводному». Уверен, что Свиридов вас где-нибудь в дежурке дожидается. Не так ли, Марья Андреевна? – спросил майор, добродушно улыбаясь.
– Да, вы правы! – ответила слегка порозовевшая Маша.
– Ну, вот и славно, значит, за ваш путь домой можно не переживать. Давайте теперь немного поговорим о статье. Расскажите мне, пожалуйста, какие именно истории вы планируете использовать, – попросил майор.
– Да, конечно. Я еще не пришла к окончательному решению, но девяносто девять процентов, что это будет история про Маэстро. Уж очень она необычная и забавная, – сказала Маша с легкой улыбкой.
– Хм. Неплохой выбор, и ребята – молодцы, что вам ее рассказали. Как будет готова статья, вы уж не забудьте принести мне на одобрение, перед тем как отдавать в печать. Не думаю, что потребуются правки, но порядок лучше соблюсти. Хорошо? – попросил Громов.
– Да, обязательно, – тут же согласилась Маша.
– И вот еще, Маша… я бы хотел добавить кое-что. Не знаю, насколько нужны вам мои советы, но уж простите старика. Вам поведали немало интересного, но сложные и важные для бойцов вещи они смогут рассказать только человеку, которого будут знать. Поэтому, если вы хотите получить нечто нестандартное, вам нужно будет провести со сталкерами больше времени. Возможно, подружиться с кем-то из них, и тогда в разговорах начнут всплывать действительно удивительные вещи. Хотя вы, как журналистка, все это знаете и без моих советов, – в некотором сомнении добавил Громов.
– Большое спасибо за совет, товарищ майор! Буду рада им воспользоваться и обязательно налажу дружеские отношения с ребятами! – ответила с улыбкой Маша.
В кабинете повисла пауза. Казалось, Громов хочет еще о чем-то поговорить, но сомневается. В другой раз Маша обязательно зацепилась бы за эту недосказанность и попыталась разговорить майора, но сейчас ее мысли были заняты симпатичным старлеем, и нужные вопросы не были заданы.
– Надеюсь, вы смогли получить то, на что рассчитывали, Марья Андреевна. Успехов вам в вашем нелегком деле. Не буду вас больше задерживать, – майор наконец прервал затянувшуюся тишину.
– Да, Валентин Евгеньевич. Спасибо еще раз за совет. Всего вам хорошего, и надеюсь, до свидания! – Маша попрощалась и вышла из кабинета.
А оставшийся в одиночестве Громов думал о том, что он так и не рассказал журналистке.
Майор с удивлением впервые поймал себя на желании поделиться этой историей с непричастным человеком. Есть вещи, о которых даже матерые сталкеры не говорят. Кто же захочет говорить о том, что считает по-настоящему страшным? Что может быть страшным для сталкеров, для людей, постоянно имеющих дело с опасностями нового мира? Можно подумать, что это мутанты, холод или радиация, и возможно, для кого-то это действительно так. Но для Громова самым страшным наверху были дети. Нет, не те малютки, которые бегают по жилым станциям, а те, кто так и остался там, наверху. Работа сталкера заключается в том, чтобы находить пригодные для использования вещи или продукты. Иногда бывает так, что они проводят разведку в детских учреждениях. Мало кто из побывавших на таком «выходе» рассказывал потом подробности, а говоря по правде, майору не доводилось слышать ни одной такой истории.
Громов в сотый, а может быть, уже в тысячный раз вспомнил тот рейд в детскую больницу. Вспомнил лицо Даньки, сорвавшего маску противогаза и напевавшего колыбельную охапке детских костей. Данил тогда сломался. Близкий друг, с которым вместе прошли сложнейшие испытания, сидел на полу и, размазывая слезы по лицу, обнимал то, что когда-то было маленькими детьми. Когда они зашли в столовую, и он увидел, сколько их так и осталось там навсегда, он, тренированный боец, выходивший из всех драк и боев победителем, не выдержал. Данил начал разговаривать с ними. Утешать, успокаивать, а потом снял маску, сгреб костей, сколько смог, и запел колыбельную. Майор, как будто наяву, услышал голос друга, сипло выводивший: «Спи, моя радость, усни, в небе погасли огни…» Он бы умер, но тренированные бойцы не могли позволить так погибнуть товарищу. Его скрутили, вкололи транквилизатор и утащили обратно подземлю. Тогда Данил выжил, но вот потом… потом он погас. Он какое-то время еще жил, хотя правильнее сказать, существовал, но продлилось это недолго. Данил не смог пережить того, что увидел в той столовой. Это очень тяжелое испытание для мужчины, для воина – осознать, что ты не смог защитить самое дорогое. Громов не знал, как справляются другие, но он точно знал, что помогло ему. Для майора это стало ценой, но ценой, уплаченной не только за ошибки. В сознании майора эти детские жизни стали жертвой. Платой за дарованный человечеству и лично ему, майору Громову, шанс все исправить. Людям дана еще одна возможность, и стоила она так дорого, что он не имеет права… Слышите, Маша?! Мы не имеем права сдаваться! Мы должны этим детям, обязаны перед ними. Они погибли, но мы живы, и наш долг сделать все, чтобы их жертва не была напрасной!
Майор поднял глаза на пустое кресло перед ним и вдруг вспомнил, что он один в кабинете. Тяжело выдохнув и утерев выступивший на лбу пот, Громов откинулся на спинку стула. Что ж, когда-нибудь он, может быть, расскажет Маше эту историю, а пока… А пока он должен проследить, чтобы человечество не упустило свой, вероятно, последний и так дорого доставшийся шанс.
Юрий УленговИЗ ДВУХ ЗОЛ
– Фу, черт, – тяжело дыша, Шуруп привалился к постаменту памятника и попытался отдышаться, вытирая панорамное стекло противогаза. В этот раз ходка вышла не самой удачной. Ну, вернее, как? С хабаром все нормально получилось, а вот с возвращением – не очень. И черт его дернул в ту сторону пойти!
«Китайская стена», как жители называли изогнутую дугой длинную девятиэтажку, расположилась на самом краю обжитой «тепловозовцами» территории и считалась местом опасным. С одной стороны дома раскинулся превратившийся в настоящий лес парк института культуры, кишащий живностью. А с другой… С другой стороны, в опасной близости, то и дело подчеркивавшейся треском дозиметра, были руины железнодорожного вокзала. Вокзал соседствовал с одним из немногих действовавших в городе заводов, имени Пархоменко, и прилетело туда точечно, но очень неслабо.
Шуруп часто думал о том, что только перестроечная разруха, практически уничтожившая производство и обрекшая на безработицу тысячи работяг, дала шанс выжить хоть кому-то. Работай промышленность так, как раньше – город превратился бы в одно большое озеро оплавленного щебня и бетона от поселка Юбилейного на юге до станицы Луганской на востоке. Впрочем, и без того хватило.
Патронный завод, авиаремонтный, засекреченный по самое не могу «сотый», пахавший на оборонку – сосредоточенные в одном месте стратегические предприятия предопределили судьбу окраин. Несмотря на то что последние десять лет предприятия эти работали едва ли на пять процентов былой мощности. Район автовокзала, по словам «восточников», превратился в одну большую воронку. Да и южным кварталам досталось неслабо. Возвышенность, высокие здания, поле за ними – по югу ударная волна с двух сторон прошлась, от аэропорта и от промзоны.
А вот их «Лугансктепловозу» повезло. То ли там кто-то ошибся, то ли разворованный и растащенный тепловозостроительный завод, цеха которого давно выкупили частные фирмочки, не сочли целью стратегического значения – только сюда не упало ничего. Да и низина поспособствовала. Чистое везение. А еще больше повезло самому Шурупу – тогда еще просто Пашке, привезшему на велике «тормозок» отцу.
На завывшую сирену поначалу никто не обратил внимания. Только выругался кто-то, мол, опять дурью маются. Люди зашевелились, лишь когда в цех влетел мастер с перекошенным от ужаса лицом и, срывая голос, проорал, чтобы все спускались в убежище. И то никто не воспринял угрозу всерьез. Когда земля затряслась и раздался дикий грохот, а свет, мигнув, погас, люди, укрывшиеся в заводском бомбоубежище, начали что-то понимать. А когда Пашка спросил у отца, что теперь будет с мамой, он впервые в жизни увидел, как старый технарь плачет.
Шуруп мотнул головой, отгоняя воспоминания. Скоро начнет темнеть, и на охоту выйдут ночные хищники. А ему еще через речку перебираться и до цехов идти.
В «Китайскую стену» Шуруп забрался случайно. Он шуровал на СТО, когда заметил целые стекла на третьем этаже. Целые стекла означали, что квартира внутри не пострадала. А это, в свою очередь, значило, что там есть чем поживиться.
Вот в этой квартире ему и пришлось просидеть почти три часа, судорожно сжимая в руках автомат и слушая, как что-то кряхтит и топает на лестнице. Не радовал ни десяток лампочек, обнаруженных в кладовой, ни три килограммовых пакета гречки в вакуумной упаковке. Он думал только о том, что еще немного – и он не успеет в седьмую больницу. А успеть туда очень надо. Слишком многое от этого зависит.
В больницу он попал. И даже нашел там то, что было нужно. Но время было упущено, и вернуться до темноты он не успевал. И раньше-то от переезда до «тепловоза» пилить с полчаса быстрым шагом нужно было, а сейчас – так все два. Если ничего не случится по дороге.
Отдышавшись, Шуруп встал и направился дальше. Еще немного – и он на месте. Вон уже крыши цехов виднеются. Только через реку перебраться.
Река Лугань, пренебрежительно именуемая местными Луганкой, будто решила отомстить за это пренебрежение. Где-то выше по течению рвануло плотину, и из невзрачного ручейка Луганка превратилась в бурлящий поток, стремительно несущий свои темно-зеленые воды в Северский Донец. Сюда десятилетиями сливали отходы раскиданные по берегам фабрики предприятия. Но если раньше мутная вода лишь вызывала отвращение, т