Доктора дернула за рукав подошедшая Вероника.
– Дядя Лев, а дядя Паша куда пошел? Он вернется за нами?
– Да, конечно, милая. Он вернется совсем скоро.
– И мы сможем вернуться домой, да? Мы же выздоровели, правда?
– Да, девочка, да, – рассеянно ответил врач.
Гермолюк и толстые двери на входе в тамбур глушили звуки перестрелки, услышанные инфекционистом, когда он, обеспокоенный отсутствием сталкеров, поднялся по лестнице. Сейчас врач нервничал. Что случилось там, на поверхности? Что происходит? Когда они вернутся? У него не было ответов. А если не вернутся? Лев Георгиевич обвел взглядом свое «воинство». Пятеро детей, шестеро взрослых, из которых три женщины, и пятеро подростков. И никакого оружия. Припасы почти закончились, воды осталась одна канистра. Топливо тоже скоро иссякнет. Что потом?
Врач прислушался. Показалось, или… Он встал со стула и быстро направился к входному тамбуру. Вот! Здесь слышно хорошо: тук-тук, тук-тук-тук. Пауза. И опять: тук-тук, тук-тук-тук. Условный стук! Шуруп!
Лев Георгиевич метнулся к двери и схватился за запорное колесо. Шло туго, все же механизм был очень старым. Наконец, дверь открылась. Но за ней никого не было! Ошарашенный врач опустил взгляд ниже и вздрогнул.
Шуруп лежал на полу. Вокруг него быстро расплывалось кровавое пятно. Сталкер дышал хрипло и прерывисто. Врач обернулся и хотел было крикнуть, но сталкер замычал и замотал головой. Лев Георгиевич присел рядом с ним.
– Паша, что случилось?
– Некогда… Объяснять… Седой… Мертв. Слушай внимательно…
В убежище возвращаться нельзя. Идите к зданию СБУ. Там… там есть люди… Они готовы… Принять вас. Я встретил их, когда возвращался из больницы. Молчал… Не говорил нашим… Там… Есть все. Они поймали какой-то сигнал по радио… Есть еще выжившие. Они будут их искать. Это ваш… Шанс.
Шуруп затих, набрался сил и тяжело перевернулся на бок, чтобы видеть лицо врача.
– Вы дойдете. Когда дойдете до седьмой больницы – идите понизу, до музея. Оттуда поднимайтесь к драмтеатру, а от театра – к «Кристаллу». Там вас уже встретят, у них дозоры везде. На… – Шуруп снова начал задыхаться. – На Красную… площадь не суйтесь… Не пройдете…
– Я понял тебя, Паша. Подожди. Сейчас тебя забинтую, обработаю – с нами пойдешь. Полежишь немного – пару дней – и пойдешь.
Шуруп криво усмехнулся.
– Никуда я… не пойду уже. Отходился, – сталкер вдруг вскинулся, схватил доктора за воротник и притянул его лицо к своему. – Пообещай… что позаботишься о Веро…
Булькнуло, изо рта сталкера пошла кровь, рука его разжалась, и он обмяк, стукнувшись головой о пол.
По коридору пронесся дробный топоток, и Вероника, отпихнув врача, рухнула на колени рядом с телом Шурупа.
– Дядя Паша! Дядя Паша! Что с тобой? Дядя… Папа! Не молчи!
Но сталкер ничего уже не мог ответить.
Девочка разразилась рыданиями. Лев Георгиевич встал, поднял ее с пола и крепко прижал к себе.
– Тихо, тихо, маленькая. Все будет хорошо. Тихо… Давай пойдем. Нам с тобой нужно еще очень много сделать. Ты же поможешь мне?
Девочка подняла заплаканное лицо и посмотрела в глаза старому врачу.
– Он теперь там, у Бога?
– Да, милая. Конечно. Он был очень хорошим человеком. Где же ему еще быть? – Врач бормотал что-то успокаивающее, а сам думал о том, что, если бы Бог был – он бы никогда не позволил детям плакать над телами близких.
Взяв девочку на руки, Лев Георгиевич шаркающей походкой пошел по коридору. Впереди был опасный путь, по которому нужно было провести людей. И он это сделает. Ради Шурупа. Ради Седого. Ради Вероники.
Андрей АрхиповМАУГЛИ
– Да некого мне к тебе послать, Глушак! Клянусь, чем хочешь, – некого! Вчера ушли с концами Муля и Копыто, а сегодня группа Макса даже выйти толком не смогла и через час вернулась. Копу помнишь, снайпера? Считай, что нету больше Копы – на носилках притащили с животом распоротым. Думаю, что не доживет до вечера.
– Леонидыч, ты с ума сошел? Или забыл, что со мной пять женщин, и две из них – девочки-подростки? Да вам пройти всего пять километров по прямой, и тащить нас не придется. Сами добежим, только огнем прикройте.
– Ну зачем мне сердце рвать, Глушак? Ты битый, опытный. Придумай сам чего-нибудь, лады? Я уже бабам автоматы раздаю и на охрану базы расставляю. Мы пытаемся-пытаемся народ с точек выдернуть, но ежедневно несколько бойцов – в минус. А еще мост через Великую надо держать, иначе, сам понимаешь, с голоду загнемся.
– Что хоть за твари? – спросил Вовка, вцепившись в микрофон радиостанции, из динамиков которой гремел голос почти рыдающего Леонидыча.
– Собаки, Вова. Одни собаки. Но собачки есть такие, что по стенкам лазают и с места на балкон второго этажа запрыгивают.
«Странно – те собаки, что с места на балкон запрыгивают и по деревьям ползают, не дружат с псами, что по земле бегают», – подумал Глушак, но вслух спросил совсем другое:
– Леонидыч, почему их собралось так много вместе? Я никогда подобного не видел. Между собой не грызутся, засады организовывают и вообще действуют продуманно. Неужели…
В ответ в динамиках истерично всхлипнуло.
– Да, Вова, ты все верно мыслишь. Маугли. Его Копыто с Мулей видели и успели мне сказать по рации, перед тем как совсем пропасть со связи. По словам Мули – подросток, почти пацан, но с длинными седыми волосами и в сопровождении целого эскорта тварей. Так что, братан, или мы ту сволочь грохнем, или он постепенно скормит своим псам всю нашу деревню. И все, давай, мне некогда. Не пропадай из эфира, и удачи.
Опустивший цивилизацию в эпоху Средневековья ядерный апокалипсис маленький провинциальный Псков, можно сказать, пощадил. Основные удары пришлись по Питеру, Новгороду и Прибалтике, а родной город Владимира Глушко, имевшего прозвище Глушитель, отхватил свою порцию пущенными с акватории Балтийского моря «Томагавками», оснащенными тактическими боезарядами. Но на общем фоне одичания такая удача сказалась незначительно. Разве что уровень радиации позволял существовать в респираторах, но без резиновых костюмов ОЗК. Население раскололось на банды, сообщества и кланы, с зараженных территорий лезли обезумевшие орды мародеров, и ядерная война логично перешла в междоусобную, где все воюют против всех.
Выжившие после ядерных ударов делили территорию и оставшиеся ресурсы лет примерно десять. Потом начали договариваться. Но не от внезапно осенившего население благоразумия, а перед лицом новой, не виданной ранее угрозы. С зараженных территорий полезли мутировавшие твари, которые жрали все живое. В тварях угадывались прежние собаки, кошки, свиньи и другие знакомые зверушки, которых радиация и естественный отбор превратили в кровожадных монстров.
– Вова, кто такой Маугли? Это очень плохо?
Вопрос задала сидевшая в глубоком кресле Нина, родная сестра его жены Марго, приходившаяся Глушаку свояченицей. Нина в их маленьком и почти целиком женском коллективе была его правой рукой и заместителем, что неудивительно. Глушак водил машину, ловко убивал тварей, разбирался в электротехнике, но находить общий язык с женщинами не умел. Зато умела Нина, и Вовка был ей за это благодарен. Ему надоело пересказывать распоряжения начальства, он своему заму доверял и давно подключил к рации динамики. Разговор с Леонидычем она слышала с самого начала.
– Это плохо, Нина. Это очень плохо. Животное, даже мутировавшее и развитое, всегда останется животным, и его поведение можно просчитать. Другое дело, когда во главе стаи – Маугли.
– Я не поняла, ты хочешь сказать, что собак направляет человек? – Нина прикурила сигарету, и Глушак заметил, что длинные пальцы женщины подрагивают. Но он не сомневался, что та справится. Выкурит пару сигарет, махнет стопку их коронного, настоянного на клюкве самогона, и снова станет хорошо знакомой железной Ниной. Той самой Ниной, которая месяц назад сорвала аплодисменты у отряда сталкеров, всадив за четыреста метров пулю из снайперки в голову кабану-мутанту.
– Это не совсем человек, Нина. Маугли – тварь с мозгами человека, что гораздо хуже. Иногда стая подбирает ребенка возрастом до десяти лет и заботливо его выращивает. Дите живет в стае, питается человечиной и начинает вместе с собаками охотиться. Со временем или станет вожаком, или его убьют и приведут замену. Они его уводят в свое логово, где счетчики трещат от радиации, и через несколько лет появляется монстр, напоминающий человека очень отдаленно.
– Вова, ты меня, случайно, не байками сталкерскими кормишь? – лицо боевой подруги выражало недоверие, надежду и готовность воспринять сказанное как веселый розыгрыш и глупую мужскую шутку. – Как вообще можно выжить в зоне радиации?
Но Вова смотрел серьезно, набычившись, и явно не шутил. Ему уже который день было не до шуток, а после разговора с Леонидычем – тем более.
– Нина, да что мы вообще знаем про эту радиацию? Да, люди умирают сразу или заболевают лейкемией, но… не всегда. Иногда ребенок выживает, и стая получает Маугли. Умного и опасного лидера, понимающего логику поведения людей, человеческую речь и способного организовать тварей в грозную боевую единицу. Он у них – вожак над вожаками, и мелкие стаи охотно объединяются под его командованием. И наше счастье, что подобное происходит редко. Настолько редко, что большинство считает Маугли не более чем сталкерскими байками.
Глушак увидел, что по щекам Нины текут слезы, и осекся. Да, узнать такие новости, находясь в осаде, тяжело даже мужику, а тут женщина. Пусть даже умеющая метко стрелять и способная на своих плечах вынести тяжелораненого. А как все славно начиналось…
Всю эту идею с выносными фермами-форпостами замутил супруг Нины, Женька. Он сумел разобраться с китайскими солнечными панелями и собрал такую электростанцию, что ее энергии с избытком хватало на все нужды их поселения, даже когда солнышко скрывали тучи. Заработали холодильники и микроволновки, включились лампы освещения, затарахтели насосы, качая воду из глубоких скважин, и уровень жизни ста пятидесяти человек рванул вверх, в чем-то даже приближаясь к довоенному.