Много лет назад, перед большой войной, Нина с Маргаритой успели окончить музыкальное училище по классу фортепиано, и Машку с Костиком обучали с малых лет, не делая различий между детьми. Эх, Костя… Сынок пропал бесследно, и последние три года музыке училась только дочка. На центральной базе с ней возилась мама – Вовкина жена Марго, тут с ней занималась Нина, и в результате научили девочку весьма неплохо музицировать. Еще совсем недавно на форпосте «Опытный» проходили вечера-концерты, и по окрестностям разносились звуки классической живой музыки. Но сейчас крышка рояля закрыта, и по крышке…. По крышке нервно нарезала круги Марта, выгнув спину и пытаясь царапать когтями гладкую лакированную доску.
– А-а-а-а-а-а! Бах-бах-бах!
Орали и стреляли там, где можно было ожидать меньше всего – в подвале. На том самом подготовленном последнем рубеже их обороны, отступление на который Глушак считал неминуемым и неизбежным. Орала и стреляла Анна, она осталась приводить в порядок вещи и застилать постели.
Реакция Глушака была мгновенной. Катя еще изумленно хлопала глазами, Лариса судорожно дергала ремень дробовика, а он уже кубарем катился вниз. Катился, на ходу устанавливая на боевой взвод «Сайгу», но не Машкину, которая осталась наверху, у Нины, а свою – с удлиненным стволом, телескопическим прикладом и тактическим фонариком. Анна, к счастью, оказалась близко – почти у самой лестницы, и Вовка рванул ее за шиворот. Женщина завалилась на него спиной, теряя помповое ружье, последний выстрел из которого ударил в потолок, и Глушаку рассекло лоб отрикошетившей дробиной.
На подобные мелочи в бою внимания не обращают – там командует «его величество адреналин», и совсем не крупный и не особо сильный Вовка вырвал Анну, словно куль с картошкой, и захлопнул двери. Держа стальную дверь бедром, он выдернул из-под дула «Сайги» шомпол, сунул его в приваренные петли под навесной замок и прочно закрутил. Лариска все поняла правильно и уже бежала к нему, держа в руке горсть сварочных электродов. Вовка просунул электроды в петли, замотав их в плотный узел.
– Я, я, я…
– Анна, успокойся! Катя, что стоишь? Быстро налей ей самогонки – пусть выпьет!
Аня выпила, закашлялась, закусила крепкий самогон помидором и начала рассказывать, размазывая по лицу кровь вперемешку со слезами:
– Я вещи с прохода убирала – по стенкам расставляла ящики, которые мешают. Потом впереди по проходу светло стало, сверху ударил луч дневного света. Сначала ничего не поняла, там все зашевелилось, рычание послышалось и чавканье. У меня ружье под рукой было – я испугалась и начала стрелять туда, где все шевелится…
– Лю-юк! – судорожно взвыл Глушак. – Эти падлы чугунный люк открыли и в подвал залезли! Ни одна тварь не догадалась бы выдернуть крышку из пазов, даже самая продвинутая и развитая. Но с ними эта сволочь – Маугли!
Все – самое укрепленное убежище потеряно. Теперь их последний рубеж здесь, на полу цеха, оборонять который нереально. Потеряны продукты, половина боезапаса, вода, которую можно еще набрать, радиостанция и куча снаряжения, которое им больше не пригодится. В каком месте прорвутся в следующий раз? Через ворота? Двери? Или, может, крышу? Да какая им теперь вообще разница – прорыв периметра в любой из точек означает их неминуемую гибель в течение нескольких минут.
А через два часа, когда на улице уже смеркалось, они по своей глупости потеряли и крышу.
Теплицы располагались еще на нескольких зданиях, там тоже имелись солнечные панели, и все хозяйство воедино соединяли провода. Проводов висело много, и твари, свободно проникнув на соседние крыши, первым делом оборвали их. Провода упали вниз, повисли вдоль стен цеха, и вверх по ним немедленно рванули ударные отряды нечисти. Контур безопасности их не остановил, и Нина едва успела заскочить внутрь и захлопнуть за собой стальные створки, потеряв при отходе автомат, но сумев спасти свою любимую винтовку.
Наступал вечер – их последний вечер. Из подвала ломились, и лудка со стальными дверями ходила ходуном. На двустворчатые двери крыши снаружи мощно напирала неведомая сила, и те неумолимо прогибались под напором. И ворота. В огромные, заваренные наглухо ворота лупили так, словно Кинг-Конг долбил огромным молотом, с них отлетала краска и окалина, а со стен дождем осыпалась штукатурка.
Вовка не стал ничего минировать и расставлять смертельные ловушки. Зачем? Шесть человек ощетинились стволами в центре цеха над ящиком с толовыми шашками, и каждый держал наготове зажигалку. Пусть все закончится быстро и не больно – неизбежность смерти понимали все. Вот только пусть прорвут периметр…
Психика подростка, а тем более девочки в период созревания может преподнести такой сюрприз, что самый искушенный психолог разведет беспомощно руками. Нет, Маша не закатила истерику и не принялась палить куда попало из пистолета. Она, напротив, спокойно подошла к своему роялю, небрежно отодвинула шипящую Марту и откинула крышку. По клавишам пробежали тонкие пальцы, раздалось тихое нестройное треньканье, и через несколько секунд в воздух полились прекрасные звуки сороковой симфонии Моцарта.
«Похоронный марш» – мелькнула мрачная мысль в голове серьезного и ни капли не сентиментального Глушака. Но лица стоявших рядом женщин разгладились, оживились, а впечатлительная Катя начала вдохновенно водить в воздухе рукой, как бы дирижируя невидимой палочкой. Удары, грохот, скрежет, лай, рычанье и… Моцарт! Вовку, наконец, пробило, и на глазах выступили слезы, а по спине пошли мурашки. Да! Не каждому сталкеру судьба дарит возможность умереть так быстро и красиво. Улететь на небо не мучаясь и под звуки музыки!
Удары в ворота внезапно прекратились. Из подвала тоже напирали не так сильно – там что-то возилось и гнусно скрежетало по металлу. Успокоилась и крыша, и что бы все это значило? Твари любят классическую музыку и зависли на Моцарте с Бетховеном?
Ответ пришел на «Временах года» Чайковского. Установилась тишина, и улица ответила похожим треньканьем. Да, без сомнений – Машке с улицы пытались подыгрывать! Не так хорошо и профессионально, как она, но и не совсем убого. Например, Глушак так не сыграл бы и под дулом автомата.
Кто, кто мог аккомпанировать его дочке с улицы, кишащей тварями, и, самое главное – на чем? Догадка обожгла мозг, прошла холодным потом по спине и, кажется, подняла дыбом короткий ежик волос на голове. Клуб! Там остался еще один рояль, и Вовка начал лихорадочно вспоминать, где точно он стоит. Актовый зал, два инструмента – один рядом с выбитым окном, другой у стенки. Нина проверяет, как они звучат, и выбирает… Точно. Выбирает тот, что у стены. А это значит… Это значит, что некто сейчас сидит за инструментом у оконного проема и пытается сыграть в унисон с Машей. Вот кто может спокойно музицировать в окружении кровожадных тварей и даже попросить их прекратить на время штурм? Маша, доченька, ради всего святого, не прекращай! Играй, Машенька…
Твари для выращивания Маугли выбирают ребенка примерно в возрасте лет девяти-десяти. Не больше и не меньше. Малыши чаще выживают в зоне радиации, но у них слабый интеллект – вырастет, в лучшем случае, смышленое животное. С детьми постарше тоже плохо получается – сходят с ума, не выдерживает психика. А десять лет – самое то, и вырастает настоящий лидер. Правда, получается один из сотни… Так за бутылкой самогона просвещали Глушака мудрые деды из «Параллели», царство им небесное. А сам он заключил, что музицирующего монстра обучали в детстве примерно так, как Нина с Ритой – Машку, вот он сейчас и вспомнил. И как удачно, что рядом оказался инструмент…
Актовый зал клуба был в зоне прямой видимости, и до него было не больше трехсот метров. Попадет Нина в музыканта с такого расстояния? Вопрос. Тем более что на крыше враг, а стена цеха – глухая. Впрочем… Стена не совсем глухая – есть там большое окно из стеклоблоков, а это шанс. Вовка сорвался с места и поднял лежащую у стенки дюралевую лестницу.
Подобрать нужную точку для стрельбы он смог только с третьего раза – вышибал ломом и кувалдой стеклоблоки, смотрел в отверстия и начинал все снова, пока не получилось разглядеть в бинокль склонившийся над роялем смутный силуэт. А как стрелять? С лестницы? Исключено – Нина может не поразить цель с первого выстрела, а второго у нее не будет. СВД отдачей так бьет в плечо, что Нину гарантированно скинет вниз. Да и стрелять стоя – совсем не то что бить с упора лежа.
Шкаф. Старинный шифоньер советского производства. Находится в радиорубке и забит всякой ерундой вроде книг по растениеводству и бутылок с крепким самогоном. За борт. Все за борт, и тащим пустой шкаф к пробитому отверстию. И здорово, что он на полметра ниже – подкладываем под ножки кирпичи, и наплевать, что вся конструкция шатается – дружно взялись и держим вчетвером. Ставим рядом, к стенке, лестницу – и Нина на боевой позиции.
– Нина, как ты?
– Я его вижу. Сидит к нам в профиль и играет. Волосы длинные и белые, как снег.
– Так какого… Огонь!
Но всегда надежная и решительная Нина почему-то медлила. Она лежала, прижавшись лицом к резиновому наглазнику прицела, и нервно елозила локтями по усыпанной битой штукатуркой верхней крышке шкафа. Время уходило, зыбкий шанс спастись ускользал, и Глушак запсиховал:
– Ну, чего ты тянешь, какого черта не стреляешь? Ждешь, когда он отодвинется на полметра в сторону? Другого шанса уже не будет.
Пауза. Молчание. Ничего не понимающий Глушак поднялся по прислоненной к стенке лестнице и вопросительно похлопал женщину ладонью по ноге.
– Вовка! Да пошел ты… – Нина повернула голову, и он растерянно уставился в злое, залитое слезами лицо. Ну, ничего себе… Срыв с истерикой, и выбрала же момент… Да что она в прицел увидела такое?
– Та-ак! А ну, быстро слезла вниз и оставила на шкафу винтовку! Быстро, я сказал! Сейчас за ноги стащу…
Но вместо ответа загрохотали выстрелы. Пять раз подряд гавкнула снайперка, и каждый выстрел отодвигал лежащую Нину от отверстия, а последний вообще сбросил на пол, и Глушак еле успел поймать женщину в объятия.