– Попала… Три раза минимум… – выдохнула снайперша.
– Молодец, Нинуля, молодец! Ты всех спасла, вот только чего так долго не стреляла, чего увидела в прицел?
Вместо ответа, сидящая на полу женщина притянула к себе за голову сталкера и крепко обняла его.
Маше из клуба больше не подыгрывали, но она боялась прекратить, так как знала точно, что пока звучит музыка – на них никто не нападает. Девочка играла до утра, не переставая, и Нина не могла ее сменить – она сидела у стены в футболке, не в силах пошевелить правой рукой. У снайперши повышалась температура, от самой шеи и до сгиба локтя стремительно напухал синяк. У СВД сильная отдача, и женщине было не до удобных положений.
Вот так, под музыку, наступило утро, и зверье словно взбесилось. На улице слышались рычанье, лай и визг – там твари выясняли отношения и дрались. А Маша играла и играла до самого рассвета, пока не уронила измученную голову на клавиши. Марта снова свернулась калачиком на своем излюбленном рояле, и даже Джой прекратил лаять.
Глушак остаток ночи высидел на корточках, уставившись стеклянным взглядом в одну точку, потом уронил голову на ящик с толом и отрубился с зажигалкой в зажатом кулаке. На улице все стихло окончательно.
– Эй, Глушачило! Ты живой, тебя еще там не сожрали? Ты че, ка-азел, тут намудрил, меня щас током долбануло.
– Сашка? Помоз? Жив?
– Да, жив – меня вояки выдернули, накрыли весь «Вишневый» с минометов и оставшуюся нечисть добили со стрелковки, прикинь? Сейчас придется отрабатывать – договорились, что я для них тепличку коноплей культурной засажу. Не знаешь, где взять семян хороших? И твари куда-то подевались, думал, за вас тут воевать придется…
Друзья тараторили, перескакивая с темы на тему, обрывали фразы, не закончив, перебивали друг друга, хохотали – немного чаще и истеричнее, чем обычно, а Нина смотрела на них и молча улыбалась сквозь слезы. Тех нескольких мгновений, когда она прикипела взглядом сквозь оптический прицел к лицу седовласого, жуткого предводителя обезумевших мутантов, ей вполне хватило, чтобы узнать его. И теперь убийце Маугли предстояло жить с этим знанием, которое нельзя, невозможно разделить ни с кем другим. Ночь за ночью, день за днем. Сколько бы их ни осталось.
Александра ТверскихБАБИЙ ХУТОР
Последние ходоки вернулись далеко за полночь. На хуторе не спали – в окошках домов горели огоньки, над околицей вился дымок растопленной по холодной поре печки.
– Кто еще? – крикнули в ответ на стук.
– Свои! Катя с Алиной! – едва слышно ответили из темноты.
За забором поднялась суета, открылись скрипучие ворота. Кто-то побежал к ближайшему дому, забарабанил в двери. Катя, тащившая Алину едва не волоком, наконец-то отпустила товарку, и ее тут же подхватили, усадили на скамейку у сторожки.
– Чего там? Чего? – бубнили надоедливые взволнованные голоса.
– Ногу свернула, не знаю чего… – ответила Катя, хоть спрашивали ее не о том.
Глупый вопрос. Будто сами не понимают, раз вернулись двое. Но вокруг опять что-то спрашивали, голоса сливались в усталой голове. Катя сняла с плеча винтовку, хотела прислонить к стенке, но пальцы разжались сами собой. Кто-то поспешил подобрать оружие, подставить плечо. Алина, державшаяся всю дорогу беззвучно, теперь тихо скулила, стаскивая с онучи резиновый сапог, всегда болтавшийся, а теперь почему-то сидевший очень плотно. Тяжелая куртка мешала двигаться, только расстегнуть ее сил уже не было.
От домов послышался истошный крик, седая взъерошенная женщина в пестром халате бросилась в толпу хуторян, схватила Катю за грудки.
– Где?! – отчаянно крикнула она.
– Ушли, тетя Тамара…
В желтом свете зажженного дозорными фонаря стало видно, как исказилось в ярости потемневшее от горя, заплаканное лицо женщины.
– Сука! – заорала она, тряся и так шатающуюся Катю. – Ты это специально! Специально не поспешала!
Ее тут же оттащили, принялись говорить что-то успокаивающее. Та слушала и продолжала кричать.
– Може, и хорошо, что не нашли, Тома, – вставил пришедший на шум со стороны реки дед Андрей. – Значит, живы они. Это если наоборот – отыскались бы сразу…
Закончить он не успел. Вырвавшаяся из заботливых рук Тамара накинулась на него и принялась мутузить кулаками, все пытаясь попасть куда-нибудь побольнее. Женщины стали ее оттаскивать.
Катя забрела в сторожку и, как была, обутая и подпоясанная, без сил рухнула лицом вниз на топчан. Прижалась щекой к набитому соломой тюфяку и прикрыла глаза. Кости ломило от невыносимой усталости, в голове гудело.
«Хорошо, что не нашли. Значит, живы, – повторила она про себя слова деда Андрея. – Хорошо…»
Два месяца назад на хутор, в пару уцелевших домов, стоящих на высоком берегу над мутным плесом, пожаловала чужая беда. Приплыла рекой, завязла в иле и камышах.
Затемно разразилась лаем ручная лисица Малинка в своем загоне за проволочной сеткой. Лодочник Петя, пятнадцати зим от роду, продрал глаза, выбрался из дощатой бытовки и привычно окинул сонным взглядом свои владения. Метров пятьдесят лысого землистого обрыва, спуск к воде, а под стеной бытовки – четыре прохудившиеся лодки, посаженные на цепь, чтобы местные умельцы ноги им в ночь не приделали.
День выдался пасмурный, тяжелый. Под крутым берегом тихий Псекупс нес зеленую воду вдаль, по излучинам и застругам, мимо брошенных людьми наделов и мертвых аулов, к забитому песком и обломками устью и треснувшей плотине Кубанского моря. На краю обрыва, куда поднималась вырубленная в склоне лесенка, виднелись следы босых ног. Цепочкой тянулись по влажной от недавнего дождя земле, огибали лодки и терялись в пожухлой траве. Петя поднял взгляд в направлении, куда проследовал незваный водяной, – за деревьями виднелся хуторской частокол.
Петя замолотил по стене бытовки, и на шум, теряя по дороге штаны, вывалился сторож, Андрей Антонович.
– Офигел, малой? По башке тебе постучать? – Андрей Антонович неожиданно изменился в лице, увидав следы на земле: – Ах, ты ж, стерва!
Уклониться Петя не успел – Андрей Антонович отвесил ему такого леща, что в глазах потемнело.
– Опять шутки твои дебильные?! Да сколько ж можно!
– Не я это! – выкатив глаза, возмущался Петя. – Вы чо, я спал вообще-то!
В народе он слыл автором пары-тройки местных баек про страшных мутантов из речки, выползающих на берег исключительно ночью в полнолуние, и одного розыгрыша, после которого весь хутор стоял на ушах еще дней десять, а сам Петя полгода единолично чистил содержимое выгребного сортира в качестве наказания.
Мина оскорбленной невинности возымела действие. Андрей Антонович еще раз осмотрел следы, задумчиво глянул на Петю.
– Разувайся.
Как надеялся Петя и боялся Андрей Антонович, отпечатки не совпали. Следы гостя были крупнее. Андрей Антонович навесил малому предупреждающий подзатыльник и понесся на хутор, оглашая окрестности громкой матерной руганью.
Петя досадливо потер затылок, пошел к обрыву и глянул вниз. На воде, у стоявших на приколе баркаса и понтонов, качался обломок плота из гнилых поддонов и увязанных пучками мятых пластиковых бутылок. Матюгнувшись по примеру деда, Петя поплелся по следам.
В доме Курдюковых еще спали, отгородившись друг от друга занавесками из выстиранных простыней, на единственной кровати, на трех лавках и на полу. Катя открыла глаза и села, услышав звонкий стук. Поднялась и выглянула на улицу. За мутным окошком мелькало перепуганное лицо и пестрый платок соседки Галки.
– Там, в кустах, дед дохляка нашел! – выпалила она, стоило только открыть окошко.
– Шаво? – сонно прошамкала из глубины комнаты бабка Джанэ.
На лавке заворочался дядя Григорий, откинул одеяло и сел, свесив ногу и перебинтованную тряпками культю.
– Кто подох? – переспросил он густым басом.
– По реке человек приплыл! На берег вылез и помер! – крикнула Галка так, чтобы точно перебудить всю хату.
Катя уже наскоро одевалась.
– А ну-ка, грабли от меня убрал, пенек старый! – разнесся над рекой возмущенный вопль.
У рукотворного спуска к воде, под навесом лодочной бытовки, дед Андрей постелил старый брезент и уложил вытащенного из зарослей «мертвеца». Тот слабо пытался отбиваться. Рядом уже стояли тетя Даду и Фатима. Петька попытался сунуться, но дед тут же замахал на него руками.
– Чего лезешь! Бабку зови, пускай аптечку берет и самогон! – указал он и тут же снова отвлекся на «мертвеца»: – Да лежи уж, хлопец! Чего у тебя с рожей случилось?
Подобрав юбку, Катя присела на корточки рядом с брезентом.
– Знаком? – спросил ее дед Андрей.
– Нет, вроде.
Чужак в изорванном камуфляже, с перепачканным землей и запекшейся кровью лицом, в очередной раз отпихнул деда Андрея и удивленно уставился одним глазом на стоящих над ним женщин. Второй глаз залепило сплошной темной коркой. Снова посмотрел на деда, потом – на съезд к воде.
– Это что, переправа уже?
– Ага, – подтвердил дед Андрей. – А ты откуда будешь?
– Ой, хорошо! – сказал чужак. – Ой, замечательно! Вы не переживайте, хозяева, я тут у вас задерживаться не собираюсь.
Попытался встать, тут же снова тяжело плюхнулся на подстилку, скривившись от боли.
– Непруха-то какая…
Во главе стола восседал дед Андрей, чуть подобревший от несанкционированно принятой самогонки и все вертящий в руках почерневший мундштук. Раскурить цигарку в хате он не решался. Непривычно бодрый и собранный дядя Григорий расхаживал из угла в угол, стуча по чисто выскобленным половицам приставленной к ноге деревяшкой. На лавке сидели женщины – старшая, Катя, низенькая улыбчивая Алина, черноглазая Фатима, любопытная Галка, не отводящая взгляда от чужака. Вот так и выглядел хуторской сход. Были еще тетя Тамара, Зоя Ивановна, адыгейка Даду и скрюченная от старости бабка Джанэ. Была Лиза – самая младшая на хуторе, четырнадцати зим от роду. Старшие женщины следили за девочкой и занимались домашними делами в соседней хате.