– Судя по отметке, ты у нас пробыл два дня. С какой целью находился на Ганзе?
– Бизнес, – коротко ответил Аркадий.
Кто такой этот погранец, чтобы перед ним соловьем разливаться? Да и документы Аркадий при себе имел двух видов: паспорт конфедерата и удостоверение сталкера. По таким корочкам беспрепятственно пускали практически на все станции Метро и лишних вопросов не задавали.
– А это что такое? – спросил бдительный пограничник, раскрывая блокнот.
– Мои личные записи, – ответил Фраерман, которому уже стало надоедать занудство ганзейца.
– Личные записи? – недобро усмехнулся пограничник. – На прошлой неделе у нас тут один ошивался, тоже про переписку с друзьями сначала что-то плел. А как за жабры взяли, так и раскололся. Оказалось, что засланный казачок от товарища Москвина. В блокнотик оборонительную линию станции рисовал.
Аркадий знал, что у руководства Ганзы пунктик такой – за каждым углом им мерещится заговор, за каждой колонной – по троцкисту-чегеваровцу с кинжалом в зубах и коктейлем Молотова в руке.
Два дня назад, когда он появился на Октябрьской, его по пути в гостиницу дважды останавливал патруль для проверки документов… Фраерман даже обиделся. Неужели он похож на какого-нибудь диверсанта с Красной линии или Гуляй Поля? Или это из-за его армейского бушлата? На Ганзе местные предпочитали серый камуфляж. Но когда Аркадий увидел, что тщательной проверке подвергаются и другие транзитники, немного успокоился. И вот теперь опять завели свою шарманку!
– Васильев! – крикнул кому-то пограничник, обернувшись.
Из комнаты, расположенной рядом с таможенным терминалом, выскочил молодой парень с сержантскими лычками, что-то спешно дожевывающий на ходу.
– Все никак не нажрешься? – рявкнул пограничник. Затем распорядился: – Вот этого человечка с вещами отведешь в особый отдел. Блокнотик отдашь лично в руки Клещу.
Погранец покрутил ручку межстанционного телефона:
– Алло, господин капитан? Терентьев на проводе. Сейчас к вам Васильев одного типа приведет. Уж больно интересный блокнотик при нем обнаружили. Проверить бы надо.
Сержант с тоской посмотрел на Аркадия, на его вещи. Только собрался устроить праздник живота – так из-за какого-то однорукого доходяги из-за стола выдернули.
– Вещи собрал, и за мной, – приказал Аркадию сержант, засовывая блокнот в карман своей куртки.
Дошли до комнаты, где отдыхали пограничники, свободные от дежурства.
– Стоять здесь и никуда не уходить, – приказал сержант. – Оружие возьму, а затем к особисту двинем.
Аркадий остался стоять у приоткрытой двери, откуда раздавались мужские голоса.
– И вот она мне говорит, – рассказывал кто-то, похохатывая. – «Господин капитан, патронов у меня нет, но мне очень надо за кордон. Может, натурой возьмете?»
– А ты, Череп, типа, примерный семьянин, конечно, отказался? – спросил кто-то, подначивая рассказчика.
– Отказался. Говорю ей: «Ты, красавица, давно на себя в зеркало смотрела? Ты же страшней атомной войны! На таких, как ты, у меня еще до Катастрофы морским узлом завязан! Причем двойным!»
Окончание рассказа потонуло в громком хохоте.
Из комнаты с улыбкой вышел сержант. Увидев стоящего у двери Аркадия, улыбку стер, забросил за спину автомат и сказал:
– Давай, друган, шевели копытами. Клещ ждать не любит.
Щеки Аркадия горели, подбородок мелко дрожал от обиды. Внутри все кипело. Засунув руку в карман бушлата, он зашагал по станционному залу, искоса бросая взгляды по сторонам.
Надо признать, на Октябрьской было много чего любопытного. Аркадий вспомнил, что Кольцевая – это самая красивая и пышно оформленная линия во всем столичном метро. Сталинский ампир – богатый, тяжеловесный, помпезный – был представлен здесь во всем своем блеске.
Первым, что бросалось в глаза любому ступившему на территорию Ганзы, были огромные полотнища с изображением коричневого круга – герба Содружества станций Кольцевой линии.
Аркадий подумал: «Вот вам один из фортелей истории. Ганза на ножах с коммунистами, а ведь по легенде именно Сталин, посмотрев проект развития столичного метрополитена, который был тогда без Кольцевой линии, перевернул допитую им кофейную чашку и поставил ее на карту. В результате на схеме метро остался след в виде окружности… А лучший друг всех физкультурников удовлетворенно кивнул и произнес с грузинским акцентом: „Вот ваш главный недостаток, его и постройте“. С тех пор Кольцевая линия и стала на схемах обозначаться коричневым цветом».
Сопровождающий Аркадия ганзеец остановился возле неприметной двери, постучал.
Приоткрыл дверь и, просунув голову, произнес:
– Господин капитан, разрешите? Со второго поста доставлен подозрительный гражданин.
– Вводите, – ответил кто-то.
– Заходи, шпион, – подтолкнул в спину Аркадия сержант.
Фраерман вошел в комнату, осмотрелся.
Посередине полутемного помещения стоял стол. На нем – включенная электрическая лампа. Рядом – стул. Из-за того, что абажур был направлен в сторону двери, сидящего за столом человека невозможно было разглядеть.
«Хоть документы в полном порядке, но в следующий раз лучше здесь надолго не задерживаться», – решил Аркадий.
– Сесть! Руки на стол, чтобы я видел! – раздался из темноты резкий голос.
Аркадий медленно подошел к столу, присел на край стула. Взгляд упал на старое зеленое сукно, заляпанное чем-то красным.
«Кровь или чернила?» – испуганным зайцем метнулось в голове Аркадия.
– Руки на стол! – гаркнул голос из темноты.
Аркадий резким движением сбросил с плеч бушлат, положил левую руку на стол. Затем, неторопливо – и правую.
– Это где тебя так, человече? Неудачно консервную банку открыл? – насмешливо спросил голос из темноты, увидев культю бывшего сталкера.
– Видите ли, господин капитан, – улыбнулся Аркадий, – здесь какая-то ошибка. Я…
– Молчать! – зашипел голос из темноты. – Говорить и дышать можно только тогда, когда я разрешаю!
Сержант поставил рядом со столом рюкзак с вещами путешественника, положил на стол документы и блокнот.
Голос из темноты сказал:
– Васильев, свободен.
Пограничник козырнул и вышел.
– Фраерман Аркадий Степанович?
– Да, – ответил Аркадий.
– Цель визита на нашу станцию?
– Бизнес.
– А нельзя ли с этого места поподробнее?
– Я не понимаю, по какому праву меня задержали, – ответил Аркадий. – Документы у меня в порядке, ничего противоправного я не совершал…
Рука невидимого собеседника бросила на стол паспорт, взяла блокнот.
– Интересный блокнот, о-о-очень интересный, – процедил особист. – Станция Окт., пал. двадцать четыре, файл номер тридцать-девятнадцать – станция Театр., пал. восемнадцать. Станция Окт., пал. четырнадцать, файл номер тридцать – двадцать один – станция Дин., пал. тридцать два. Занятно. На кого работаете, Фраерман?
– Я могу все объяснить, – перебил капитана Аркадий. – Я – простой почтальон. Доставляю звуковые письма.
– Вот как? Интересно. И почти правдоподобно.
– Я – почтальон, – торопливо повторил Аркадий. – У меня с детства – феноменальная память. Стоит мне что-то внимательно прослушать – и я это запоминаю слово в слово. После Катастрофы в Метро у людей остались родные и родственники. Вот я им и передаю звуковые письма. А чтобы не перепутать, я каждый адрес записываю и даю ему свой номер. Вот эта запись, например, означает, что адресант из двадцать четвертой палатки станции Октябрьская направил звуковое письмо на станцию Театральная, а я этому письму присвоил номер тридцать-девятнадцать.
– Придется вам, господин почтальон, все ваши письма, записанные на нашей станции, озвучить.
– Я не могу это сделать, – покачал головой Аркадий. – Видите ли, тайна переписки…
Невидимый собеседник тяжело вздохнул, нажал на кнопку звонка, прикрепленного сбоку стола.
В глубине комнаты раскрылась дверь, в проеме показался огромный мужик с закатанными рукавами гимнастерки и в резиновом фартуке.
– Вызывали? – спросил детина густым басом.
– Антон, проведи экскурсию для нашего нового друга по своим владениям, – распорядился Клещев. – Только без рукоприкладства. Так, чисто в ознакомительных целях.
Фраерман вдруг некстати вспомнил анекдот: «Когда я родился, родители хотели назвать меня Глеб. Но бабушка была против, так как считала, что ребята во дворе будут дразнить меня Глеб – хлеб. Меня назвали Антон. Спасибо тебе, бабушка!»
Мужик подошел к Аркадию, схватил его за воротник бушлата, легко поднял со стула и глумливо произнес:
– Вэлкам ту парадайз, май деар френд.
Миновав короткий коридор, Аркадий оказался в полутемном помещении. Было оно от пола до потолка выложено кафелем.
Аркадий разглядел голых людей, прикованных к идущим вдоль стен трубам. Мужчины и женщины. Доведенные пытками и избиениями до той стадии, когда им уже было наплевать на свою наготу. На лицах читалось только одно: прикончите уж поскорее, только больше не мучайте.
Один мужчина, лицо которого представляло собой сплошное кровавое месиво, безжизненно висел на трубе, но наручники не давали ему упасть на пол. Изо рта у него свисала тонкая вязкая нитка кровавой слюны.
В углу комнаты кто-то скулил.
Аркадий, к своему ужасу, вдруг почувствовал, что содержимое его желудка стремительно пошло наружу. Выблевывая на цементный пол завтрак, съеденный перед выходом с Октябрьской, он медленно стал проваливаться в темноту…
Очнулся оттого, что кто-то лил ему в лицо воду.
Аркадий медленно открыл глаза. Сначала увидел давно не беленный растрескавшийся потолок со свисающими с него лампочками. Затем – стоящего над ним детину в фартуке, который, ухмыляясь, поливал его тонкой струйкой грязной воды из ведра.
– Очухался, родимый? – добродушно поинтересовался он.
– Да… – с трудом разлепил губы Аркадий, и, к своему стыду, вдруг понял, что обмочился.
– Тогда поднимайся.
Аркадий, стараясь не смотреть в ту сторону, где были прикованы люди, поднялся с пола.