«Фартук» снова схватил его за шкирку и поволок из комнаты.
Затащил в кабинет, усадил за стол, сообщил:
– Клиент хлипким оказался. Только зашли, сразу вырубился, – и ушел.
Невидимый собеседник спросил:
– Так что, Аркадий Степанович, теперь снова будете настаивать на тайне переписки?
– Нет, – помотал головой Аркадий, – не буду.
– Вот и чудненько, – раздался из темноты удовлетворенный голос. – Тогда откроем ваш блокнотик и начнем прямо по списку. Что там у нас? Станция Окт., пал. тринадцать, файл номер тридцать – двенадцать – станция Белорус., пал. тридцать три. Я так думаю, это станция Белорусская.
– Да, – кивнул головой почтальон. – Белорусская.
– Итак, я вас слушаю, господин Фраерман.
Аркадий закрыл глаза.
Эту способность он обнаружил в себе еще в детстве. Прослушаешь объяснение учительницы на уроке, затем закроешь глаза и идешь по коридору. А по обе стороны коридора – ящички, вроде картотеки в библиотеке. И каждый пронумерован. Надо только запомнить, что тема прослушанного урока находится, например, в ящичке под номером двенадцать. Когда нужно, выдвигаешь ящичек – и слово в слово повторяешь рассказ учителя. Или прочитанную книгу.
За это Аркадия еще в детстве называли уникумом, хотели даже отправить на обследование в какой-то научно-исследовательский институт мозга. Но не успели. А после Катастрофы уже не до его феноменальных способностей стало. Но Аркадию это очень даже пригодились, особенно после того, как со сталкерством завязать пришлось. На одной станции письмо запомнил, на другой рассказал – вот и заработок.
Неспешным шагом он мысленно прошел мимо ящичков со школьными и университетскими учебниками, миновал полутемный коридор с художественной литературой. Дальше повернул налево, скосив взгляд на ящичек, в котором лежал Ги де Мопассан. Если бы мамочка тогда узнала, какие книги читает ее любимый тринадцатилетний Аркаша – грандиозный скандал был бы обеспечен. Но мамочки уже давно нет… Мама, мама…
Ускорив шаг, Аркадий повернул налево и остановился возле стены, в которой хранились звуковые письма за текущий год. Мысленно выдвинул ящичек, тот, что в пятом ряду снизу, с цифрами «30–12».
Вспомнил автора. Старуха в красном ватном халате. Распухшие слоновьи ноги. Из-за одышки слова выдавливала с трудом, постоянно потирая свою грудь.
Сглотнув слюну, Аркадий, не открывая глаз, заговорил:
– Здравствуйте, Аня, Вадим и мальчики. Я сшила себе новый халат. Теперь по ночам тепло. Ребятам начала вязать носки. Павлику, малому басурману, уже связала. Была, наверное, перемена погоды. Ночью был приступ стенокардии, держал часов пять, прямо пропадала. Нитроглицерин пила два раза и грелку прикладывала. Чес страшно замучил, вся спина сейчас в расчесах, ничего не помогает. Хочу в баню сходить и веником попарить спину. Старухи говорят, что у меня простуда, вот от этого и чес…
– Стоп, стоп! – раздался голос, прерывающий Фраермана. – Занятный аттракцион. Здесь все понятно. Идем дальше. Файл номер тридцать – двадцать три.
Аркадий закрыл глаза. Снова коридор. Вот и нужный ящичек. Вспомнил отправительницу – бабку лет семидесяти в уродливом рыжем клетчатом пальто и не менее уродливой шляпке, делающей ее похожей на старуху Шапокляк из старого, еще советского мультфильма. Голос у тетки был противный и низкий.
– Манечка, милая, здравствуй! Сообщаю тебе сразу об обоях. Их здесь не бывает, а если что и поступает, то никто их не видит. Это дефицит огромный…
– Стоп! – прервал особист. – Что за люди такие? Тут мир в тартарары катится, а они про свои шелудивые спины и обои! Совсем народ охренел! Дальше! Тридцать – тридцать четыре!
Почтальон сосредоточился, вспомнив наголо стриженного парнишку с россыпью угрей на лице.
Прочистил пересохшее горло и начал цитировать:
– Мама, ты спрашиваешь, как у нас с Иркой. Я тебе все в прошлом письме сообщил. Из моих слов ясно, как у нас с ней. Если ты не хочешь, чтобы я погиб от тоски, одиночества и собачьей жизни, то ты против нашей свадьбы возражать не будешь…
– Хватит! Дальше! Тридцать – пятнадцать!
Эта тетка Аркадию говорила бодро, радостно. Жизнь у нее явно удалась.
– Здравствуйте, Борис и Верочка! Во-первых, разрешите поздравить вас с Днем независимости Ганзы, пожелать вам крепкого здоровья, счастья, бодрости, прекрасного настроения. На Курскую мы приехали шестого числа. Пока живем у Колиной сестры, ждем отдельную палатку со всеми удобствами. Все наши вещи пока раскиданы по родным. Много было волокиты, много нужно было справок собрать. Но теперь все уже в прошлом. Валентин работает в солидной организации…
– Стоп! Так, а это что за… Станция Окт., пал. тридцать девять? – почтальону показалось, что голос Клещева дрогнул и как-то даже изменился: – Файл номер тридцать – двадцать семь!
Аркадий вспомнил. Молодая блондинка. Глубокие васильковые глаза, пухлые губки, курносый носик. Интересная особа. Голос мягкий, тихий, приятный. А сама была такая грустная.
Почтальон заговорил:
– Любимый Ванечка, передаю тебе это письмо, так как каждую минуту думаю о тебе. Как же это тяжело – жить с нелюбимым человеком и не иметь возможности обнять тебя! Надеюсь, что я когда-нибудь смогу вырваться из лап этого солдафона и приехать к тебе. Я до сих пор помню те прекрасные четыре дня в марте, когда мой упырь уезжал в командировку, и мы жили с тобой как муж и жена. Я помню твои крепкие руки, которые меня ласкали, твои губы, твои глаза… Он мне приносит домой то часики, то браслет золотой, то кольцо с камнем. А я понимаю, что все это он забирает у арестованных. Мне противно, но приходится брать. Если бы ты знал, милый, как мне противен он сам и все его подарки! Береги себя, Ванечка, ведь тебе приходится на поверхности рисковать жизнью. Но знай, что я тебя люблю, каждый день молюсь за тебя и жду встречи с тобой…
– Хватит, – сказал особист каким-то надтреснутым и усталым голосом. – На этом наши литературные чтения и закончим. Аркадий Степанович, я вижу, что вы – честный бизнесмен, в вашей информации нет ничего противозаконного. Но мы просто обязаны были все проверить. На минувшей неделе мы тут одного типа задержали, за нежные места прихватили – он и раскололся, что оборонительную линию рисовал.
– Да, я в курсе, мне ваши люди говорили, – ответил Аркадий, старясь казаться спокойным.
– Оказался шпионом с Красной линии, – продолжил Клещев.
– Я все понимаю и никаких претензий к вам не имею.
– Вот и отлично.
Клещев дважды надавил на кнопку. В кабинет вошел молодой офицер в чине старшего лейтенанта.
– Барсуков, отведите Аркадия Степановича на платформу, – Клещев брезгливо покосился на мокрые штаны почтальона. – На таможне больше не досматривать. Все проконтролировать лично, затем мне доложить.
– Все будет сделано в лучшем виде, господин капитан, – кивнул офицер. – Разрешите выполнять?
– Выполняйте.
Старлей с почтальоном ушли.
Клещев встал из-за стола.
Вот, значит, как! «Любимый Ванечка! Надеюсь, что я когда-нибудь смогу вырваться из лап этого солдафона! Люблю тебя, молюсь за тебя и жду встречи с тобой!» Да, Светочка, не ожидал. Кому ты там письмишко отправила? Добрынинская, палатка номер двенадцать? Выясним, пробьем по своим каналам, с кем ты там мне рога наставляешь. «Мой упырь уезжал на четыре дня в командировку…» Точно, в марте нас на усиление бросали – ждали прорыва с южного направления. «Как же это тяжело – жить с нелюбимым человеком и не иметь возможности обнять тебя». Я тебя из навозной кучи вытащил, отмыл, одел, обул, в люди вывел, а ты так со мной?
Спасибо Аркаше Фраерману и его блокнотику. Кстати, надо бы подумать, как этого парнишку можно в своих целях использовать. Хотя… Мальчонка без стержня. Только увидел кровянку – сразу обделался. «Гвозди бы делать из этих людей…» – это явно не про него.
Ладно, об этом подумаем позже. Сейчас дадим почтальону свалить со станции, а затем организуем покушение на жену заместителя начальника службы безопасности госпожу Светлану Игоревну Клещеву. Горе молодого вдовца будет безмерным!
А спустя некоторое время разберемся и с неким сталкером Ванюшей со станции Добрынинская. На поверхности, знаете ли, сейчас очень опасно. Не все возвращаются.
Ганза находится в окружении врагов, убийствами у нас здесь никого не удивишь. А все спишем на коммуняк. Или на Рейх. Да хоть на Нестора! Не впервой такие делишки проворачивать. Собаке – собачья смерть!
Дмитрий МанасыповДЕД
Река лениво перекатывала зеленоватые волны. После Войны река стала шире и глубже. Солнце пробивало ее толщу метра на два, где-то на три, но не больше. Золотистый песок светился только у берега. Дальше была тьма.
Скопа, невеликая птица-рыболов, крутила круги где-то над ее серединой. По странной случайности, ни одна из них не изменилась. Разве что чуть подросли. Птица зорко высматривала добычу, замечая любое движение в глубине. И сейчас только хищница видела темный длинный силуэт метрах в двадцати от берега песчаной косы.
Черное гибкое тело могло оказаться кем угодно. Хоть утопленником, хоть редкой здесь белугой. Но даже скопе хватило памяти, чтобы понять – кто прячется в зелено-прозрачных волнах.
Сом еще только подрастал. Весу в нем было килограмм пятьдесят, не больше. Но и этой массе требовалось много еды. Потому сом и висел не на глубине, а практически у поверхности. Висел, нетерпеливо взмахивая длинным оперением хвоста, и ловил звуки воды торчащими пучками усов.
Солнце жарило, прогрев воду на несколько метров. Сому тепло не нравилось, но выбирать не приходилось. Последний раз он ел неделю назад. Погибшего змея сом обгладывал несколько дней. Но сейчас изменившийся организм настойчиво требовал пополнить энергию.
Он замер. Вода несколько раз подряд сильно дрогнула где-то у берега. Сом взмахнул хвостом, прижимаясь ко дну, и пошел вперед.
Мальчишка лет десяти старательно загребал к берегу. Резина костюма, подогнанная под худое тело, тянула на глубину. Но он старался. Греб изо всех сил, пытаясь не сбить дыхания. Надутая автомобильная камера мешала всем своим содержимым. Но он ни за что бы не отрезал линь, державший ее. Экзамен стоило сдавать по всем правилам. Тем более что местным сталкерам вот так приходилось плавать частенько. А именно сталкером мальчишка и мечтал стать.