Река мешала. Выросший на ее берегах, когда-то ласковых и родных, но ставших опасными и безжалостными, мальчишка уважал реку. Не боялся, бояться ее нельзя. Иначе не сможешь бороться. А если уважаешь, то и поспорить с ее волнами сможешь всегда. Что бы ни ждало в их еле прозрачных глубинах.
Он греб, изредка фыркая, замирая и екая сердцем каждый раз, как погружался в воду с головой. Руки и ноги двигались, помимо его воли, все судорожнее. Берег пока приближался медленно. А уж кто водится в реке, пловец знал хорошо.
Сом уже не просто чувствовал. Сом видел добычу. Одно из тех самых, неловких и медлительных созданий, что ему уже довелось пробовать. И не раз. Сейчас в реке оказался не самый большой, но сому и его хватит на несколько раз. Рыба махнула хвостом, почуяв под добычей глубокую промоину и желая добраться до нее быстрее. Атаковать из глубины было лучше всего. Существа без плавников бороться в холодной темноте не могли. Пускали пузыри и умирали. Даже не приходилось пускать в ход острые шипы плавников и морды.
Вода расступалась перед скользкой темной рыбиной. Песок, взвихренный ударами деформированных острых плавников, медленно оседал. Сом рвался вперед, голодный и нетерпеливый.
Мальчишка выдохнул, выплюнул воду. Оставалось немного. Волна накрыла с головой, заставила нырнуть. Он не закрыл глаза, постарался оглядеться. Солнечного света хватало. Сердце замерло и ударило, ударило, ударило.
Темный силуэт, быстрый и неумолимый, стлался над дном, приближаясь к нему с глубины. А впереди чернела пропастью яма промоины. Здесь, на небольшой излучине, течение легко вымывало песок. Мальчишка ударил руками, сбив ритм, засуетился, напрочь забыв все наставления. Сердце разогналось до небывалого ритма, воздуха не хватало. Черное и опасное существо приближалось.
Сом, гибко уйдя в сторону, приблизился к цели практически вплотную. Атаковать сразу он не решился. Память о двух неудачных поединках осталась глубокими шрамами на боках. Надо немного выждать, пока добыча устанет, и крепко-накрепко взяться за одну из ближних конечностей. Вот, вот… он понял, что дождался. Цель перестала равномерно двигаться вперед, бесцельно металась по сторонам, била своими недоплавниками. Сом поднырнул, сжавшись, и рванул вперед, распахивая глубокую широкую пасть.
Лучше бы он не смотрел еще раз вниз. Лучше бы не смотрел.
Из глубины, рассекая воду с крохотными кусочками поднятого ила и песка, прямо на него неслось чудовище. Плоско- и широкомордое, ощетинившееся иглами и пучками усов, распахнувшее бездонный темный провал рта. Мальчишка пискнул и рванулся вперед, безнадежно и обреченно.
Сом чуть повернулся, примериваясь ухватиться поудобнее. Растянул гибкую пасть еще больше, затрепетал, уже предчувствуя вкус добычи. Боль пришла неожиданно. Боль рассекла за жабрами, пронзила насквозь дальше, ломая гибкий хребет и проникая еще глубже. И сразу за ней пришла еще одна, и еще.
Сильное тело забилось, замутив воду, распуская вокруг себя дымчатые облачка крови. Сом рвался уйти назад, в спасительную темноту глубины, но его не пускали. Он рвался, раздирая самого себя, но не получалось.
Скопа, сразу заметившая распускавшийся у берега алый цветок, закричала и полетела в ту сторону, заложив красивую петлю. Несколько секунд планирования, и она крепко вцепилась черными когтями в толстую кожу рукавицы хозяина, крикнув еще раз напоследок.
– Умница, – хозяин быстро накинул клобучок и погладил гладкие перья, – умница моя. Эй, вытаскивайте Лешку, а то еще кто-нито приплывет на его вопли с трепыханиями.
– Дед! – один из трех ловчих, пролежавших в холодном песке чуть ли не час, прыгал на одной ноге, выливая воду из высокого сапога. – Дед, мы молодцы!
Молодцы, молодцы… Мужчина, у которого внуков не было и в помине, улыбнулся. Передал птицу еще одному, совсем юному недосталкеру и пошел к берегу.
Песок шуршал, лениво обтекая старые, но все еще надежные сапоги. Дед предпочитал носить когда-то найденные яловые офицерские вместо новодела. Хотя, что и говорить, новодельные и впрямь стали получаться на диво хорошими. Тем более что материал на них шел весьма неплохой. Вот и нынешний улов, он-то точно пойдет в дело весь, целиком.
О-о-о, неплоха добычка, неплоха… Дед усмехнулся, подойдя ближе. Красавец, что и говорить. Метра два – два с половиной от носа до хвоста. Усы, иглы, плавники, килограммов тридцать мяса, не меньше, и кожа. Все в дело, все для людей.
Сом еще трепыхался. Пробитый острыми гарпунами, рвался, калеча самого себя и глубже погружая в плоть зазубренные крылья оружия. Трое ребят, держа в руках ружья с большими катушками, равномерно и по очереди подтягивали тварь воротками. Дед приложил руку к глазам, рассматривая реку. Очки только помешали бы, приходилось, невзирая на солнце, смотреть как есть. Но он не жаловался.
Так, что у нас тут? Спокойно? Ну да, спокойно. По воде проходили небольшие буруны, но пока никто не приближался к их улову. Хотя…
Дед щелкнул пальцами, привлекая внимание Игорька, стоявшего с гвоздометом поблизости. Ткнул пальцем в сторону особо ретивого белого пенного следа у самой поверхности. Игорек вскинул оружие, несколько раз подряд стукнуло с шипеньем. Гвозди, остро блеснув жалами, нырнули в воду. Бурун, как и следовало ожидать, немедленно ушел на глубину. Молодые ужедавы – глупые, голодные и жадные. И пугливые. И это хорошо.
– Насаживай! – позади суетились, торопясь быстрее закончить лов. – Давай, давай, пацаны, не спите.
Дед оглянулся, опуская на лицо маску с тонированными стеклами очков и поправив ткань на оставшейся части лица. Солнце блеснуло на перьях острог. Двузубые металлические жала, вязко чавкнув, закончили дело, добив сома и помогая вытаскивать его на волокушу. Игорек, закинув гвоздомет за спину, уже поливал песок перед склизким рылом речного чуда, помогая его скольжению. Стоило поторопиться. В темноте переправляться через протоку куда опаснее.
Ребята сопели, помогали острогам тяжелыми крючьями, продев их в жабры. Жабры – единственная часть сома, что оказывалась бесполезной. К сожалению.
Кожу, аккуратно сняв и выделав, – на обувь и одежду. Хорошие куртки, штаны, сапоги и даже рукавицы, что и говорить. Если все сделать правильно и подшить с исподу что-то мягкое и теплое, так стоит очень дорого.
Усы и позвоночник, выварив, прокипятив в нескольких интересных отварах, тоже в дело. Мечехлыст, что и говорить, прямо визитная карточка их общины. Гибкая, жесткая струна с острыми гранями пришлась по душе многим в округе, включая торговцев-речников. Хотя это Деда не особо радовало. Спины бедолаг, сидевших на веслах у многих торгашей, пестрили разными шрамами. Следы от мечехлыстов он научился определять быстро.
Иглы употребляли для обороны. Вместо стрел. Только приладь оперение – и все, стреляй в любую не защищенную панцирем живность. Входили те хорошо, а за счет мелких зубчиков по краешкам – выходили куда хуже. Попал, так не выдернуть даже тому, кто на двух ногах, и головой не просто ест, а думает.
Из плавников и оперенья хвоста женщины делали красивые веера. Ну надо же, подумалось Деду как-то, вокруг черт-те что уже двадцать лет подряд, а эти все туда же. Из раковин, что последние лет пять несли жемчуг, понатаскают прозрачно-молочных камушков, наклеят в промежутки межу лучами, выкрасят тонкую кожу в несколько цветов, закрепят растопыренные перья, и вуаля… И ведь торговцы покупают, не скупясь. Раз так, то что выходит? Кому-то оно надо?
Ну, и мясо, куда без него? Вымочить в соли, разрезать на тонкие пластинки, высушить на ветру. Или в уху, та сразу становится жирная, наваристая. Или в редкие праздничные пироги, весной и осенью, когда торговцы привозили муку откуда-то с низовьев.
Полезная рыба – сом… Дед сплюнул. И опасная. У них, с Базы, сомы забрали за время Беды пятнадцать человек. Семерых крепких мужиков-сталкеров, пятерых зазевавшихся на реке женщин. И трех детишек, главную надежду островка.
С того берега, подражая клекоту скопы, несколько раз крикнули. Все верно, пора возвращаться. Дед закрутил рукой в воздухе, показывая в сторону лодок. Ребята, быстро и слаженно собирая добро, двинулись вперед по песку. Дед перевесил свой любимый «семьдесят четвертый» со спины вперед и пошел за ними.
Лодки, три штуки, с веслами, покачивались у противоположной стороны косы. Коса, длинный песочный язык, протянулась почти на километр. С того берега – поселки у Ширяево, с этого – острова. Один из них – дом, Соленый. Базы отдыха, давно слившиеся в одну.
Берег острова надежно прикрывали вбитые сваи с торчащими острыми штырями. Опасаться стоило всегда и всех. Хоть мутировавших животных, хоть людей. Только в трех местах, где виднелись пирсы, можно было подплыть, пройдя между заграждениями и пыхтящими паром боевыми лодками, выполняющими заодно и роль ворот.
Волокушу с сомом затащили в самую большую лодку, тронулись. Оставшиеся две, маленькие ялики, подгребали с краев. Защищали самую большую группу людей и саму добычу. Дед сидел в левой, косился на воду.
Ребятки загребали исправно, чуть слышно сопели, привычно сгибаясь-разгибаясь. Плыть всего ничего, метров двести-триста. Так-то раньше… хоть в свое удовольствие бери летом и переплывай. А сейчас?
И сейчас приходилось плавать, и нырять, и удить, и даже ходить с бреднем. Что раньше из опасного-то что было? На стекло битое напороться, на гвоздь, в ямку провалиться и ногу подвернуть. Ну, или ту же ногу судорогой сведет посреди холодной протоки, и тут как повезет. И, опять же, а сейчас?
Ужедавы, чертовы змеюки, вымахавшие до размеров анаконды, виденной дедом пару раз в столичном зоопарке тогда, до Беды. Сомы эти чертовы, усатая напасть, что и говорить. Жаболюды, появляющиеся откуда-то от Города. Щуки, как Бог свят, превратившиеся в истинных крокодилов, даже плавники стали другими. Тьфу ты…
Барка, закрывавшая вход со стороны косы, пыхтя дизелем, отошла. Мужики, караулившие с одним из двух пулеметов и несколькими гарпунными недопушками, приветливо кивали ребятне. Как же, как же, подрастает подмога.