Я перевернула страницу альбома и начала писать заново, стараясь не думать о Последнем Письме, которое я отправила родителям. Я написала приветствие неровным иератическим письмом – курсивной формой иероглифов – и снова попросила (ну, пожалуйста) взять меня в Египет. Я задавала один и тот же вопрос миллион раз, но ответ всегда оставался прежним.
Нет, нет, нет.
Но, возможно, на этот раз он будет другим. Письмо вот-вот принесут, и, возможно – всего лишь возможно, – в нем будет слово, которое я так жду.
Да, Инес, можешь наконец приехать в страну, где мы провели половину жизни вдали от тебя. Да, Инес, можешь наконец увидеть, чем мы занимаемся в пустыне и почему любим ее больше, чем тебя. Да, Инес, ты наконец поймешь, почему мы снова и снова бросаем тебя и почему никогда не брали тебя с собой.
Да, да, да.
– Инеc, – снова крикнула кузина Эльвира, и я вздрогнула. Она незаметно подобралась к моему укрытию. Издалека меня было не разглядеть благодаря магии, окутывавшей старую ванну, но кузина легко меня увидит, если подойдет чуть ближе. На этот раз она повысила голос, и я уловила нотку паники. – Тебе письмо!
Я резко подняла голову и рывком села.
Finalmente[3].
Я убрала карандаш за ухо и выбралась из ванны. Приоткрыла скрипучую деревянную дверь и с робкой улыбкой выглянула в сад. Эльвира стояла в нескольких шагах от сарая. К счастью, Амаранты поблизости не было. Она бы пришла в ужас от вида моей мятой юбки и немедленно доложила бы о моем чудовищном преступлении матери.
– Hola, prima![4] – крикнула я.
Эльвира заверещала, подпрыгнула на полметра и закатила глаза.
– Ты неисправима.
– Только когда ты рядом. – Я окинула взглядом ее руки, но письма не увидела. – Где оно?
– Мама попросила привести тебя. Это все, что я знаю.
Взявшись под руки, мы зашагали по мощеной дорожке к главному дому. Как и всегда, я шла быстро. Никогда не понимала, почему тетя такая неторопливая. Зачем идти медленно туда, куда тебе хочется попасть быстрее? Эльвира тоже ускорила шаг. Это прекрасно описывало нашу дружбу. Она всегда следовала за мной по пятам. Если мне нравился желтый, она заявляла, что это самый красивый цвет на свете. Если мне хотелось стейк на ужин, она тут же просила повара наточить ножи.
– Письмо никуда не денется, – со смехом сказала Эльвира, поправляя темно-каштановые волосы. У нее был теплый взгляд, пухлые губы растянулись в широкой улыбке. Мы были похожи во всем, кроме цвета глаз. У нее они отдавали зеленью, в отличие от моих переменчивых карих. – Мама сказала, что на нем каирский штемпель.
Мое сердце екнуло.
Я не рассказывала кузине о Последнем Письме. Она не обрадуется, узнав, что я хочу уехать к Mamá и Papá. Ни кузины, ни тетя не понимали решения моих родителей проводить шесть месяцев в году в Египте. Мои двоюродные сестры и Tía Лорена любили Буэнос-Айрес: роскошный город с домами в европейском стиле, широкими улицами и кафе. Родственники моего отца были выходцами из Испании и переехали в Аргентину почти сто лет назад. Путь выдался непростым, но в итоге они заработали состояние в железнодорожной отрасли.
Брак родителей был союзом хорошего имени Mamá и состояния Papá, но с годами перерос во взаимное восхищение и уважение, а к моменту моего рождения – в искреннюю любовь. Papá так и не обрел большую семью, о которой мечтал, но родители нередко говорили, что им и со мной забот хватало.
Интересно, почему, ведь они постоянно уезжали.
Наконец впереди показался дом из белого камня, красивый и просторный, с большими окнами. Элегантный и богато украшенный, он напоминал парижское поместье. Позолоченный железный забор скрывал нас от соседей. Ребенком я подтягивалась к верхней перекладине, надеясь хоть одним глазком увидеть океан. Он всегда оставался недостижимым, и мне приходилось довольствоваться видом садов.
Но письмо могло все изменить.
Да или нет. Останусь я или уеду? Возможно, каждый шаг к дому приближал меня к другой стране. Другому миру.
Месту за столом с моими родителями.
– Вот вы где, – сказала Tía Лорена. Она стояла возле ворот в сад рядом с Амарантой. В руках у моей кузины был толстый томик в кожаном переплете: «Одиссея». Любопытный выбор. Если я правильно помнила, последняя книга из классики, которую она пыталась прочитать, укусила ее за палец. Кровь запачкала страницы, и волшебная книга выскользнула из окна, исчезнув навсегда. Впрочем, иногда я слышала визг и рычание из клумб с подсолнухами.
Теплый ветерок шуршал подолом мятно-зеленого платья моей нелюбимой кузины, но даже ему не под силу было выдернуть хоть один волосок из ее высокой прически. Моя мать всегда хотела, чтобы я была такой же, как Амаранта. Взгляд темных глаз девочки скользнул по мне, и она неодобрительно скривила губы, заметив мои грязные пальцы. Угольные карандаши всегда оставляли черные пятна.
– Снова читаешь? – спросила свою сестру Эльвира.
Амаранта посмотрела на нее, и ее взгляд смягчился. Она шагнула вперед и взяла Эльвиру под руку.
– Это удивительная история. Жаль, ты не осталась со мной. Я бы зачитала тебе свои любимые отрывки.
Со мной она так ласково никогда не говорила.
– Где ты была? Впрочем, неважно, – сказала Tía Лорена, как только я открыла рот, чтобы ответить. – Ты знаешь, что у тебя грязное платье?
Желтое льняное платье помялось и было в чудовищных пятнах, но оставалось моим любимым. Его можно было надеть без помощи служанки. Я тайком заказала несколько нарядов с удобными пуговицами, которые Tía Лорена ненавидела. По ее мнению, пуговицы делают платья неприличными. Моя бедная тетя делала все возможное, чтобы я выглядела безупречно. Увы, я обладала удивительным талантом пачкать подол и мять оборки. Я любила свои платья, но разве им обязательно быть такими нежными?
Заметив, что в руках у тети ничего нет, я быстро подавила вспышку недовольства.
– Я была в саду.
Эльвира сжала мою руку и бросилась меня защищать:
– Она оттачивала свое мастерство, Mamá, вот и все.
Тетя и Эльвира любили мои рисунки (Амаранта считала их ребячеством) и заботились о том, чтобы у меня всегда было все необходимое для творчества. По мнению Tía Лорены, я была весьма талантлива и могла бы продавать свои работы в разные галереи города. Вместе с моей матерью они спланировали всю мою жизнь. Помимо многочисленных уроков рисования, я изучала французский и английский язык, естественные науки и историю – разумеется, с особым упором на Египет.
Papá следил, чтобы мы читали одни и те же книги о Египте, а еще предлагал мне свои любимые пьесы. Он особенно любил Шекспира, и мы по очереди цитировали строки из его произведений: правила этой игры знали только мы. Иногда мы устраивали представления для слуг, используя бальный зал в качестве домашнего театра. Поскольку Papá был меценатом оперы, у него был доступ к костюмам, парикам и театральному гриму. В детстве я обожала примерять новые наряды, планируя следующее выступление.
Лицо тети посветлело.
– Идем, Инес. К тебе гость.
Я вопросительно уставилась на Эльвиру.
– Ты ведь сказала, что мне пришло письмо?
– Гость принес письмо от твоих родителей, – пояснила Tía Лорена. – Должно быть, встретился с ними во время путешествия. Не представляю, кто еще мог написать тебе. Разве что тайный ухажер, о котором я не знаю… – Она вопросительно вскинула брови.
– Вы прогнали последних двух.
– Оба были негодяями. Ни один не смог правильно определить, какая вилка предназначена для салата.
– Не знаю, зачем вы их приглашаете, – сказала я. – Mamá уже приняла решение. По ее мнению, Эрнесто станет для меня достойным мужем.
Уголки губ Tía Лорены опустились.
– Всегда полезно иметь несколько вариантов.
Я уставилась на нее с веселым изумлением. Тетя раскритиковала бы принца, если бы его предложила моя мать. Они никогда не ладили. Обе были слишком упрямыми, слишком категоричными. Иногда мне казалось, что это из-за тети моя мать меня бросила. Сестру своего мужа она на дух не переносила.
– Уверена, все дело в богатстве его семьи, – сухо заявила Амаранта. Я знала этот тон. Идея замужества нравилась ей меньше, чем мне. – Это самое главное, верно?
Мать едва не прожгла ее взглядом.
– Нет, просто…
Я перестала слушать тетю и закрыла глаза, едва дыша. Письмо родителей здесь, и я наконец узнаю ответ. Возможно, сегодня вечером я буду планировать свой гардероб, собирать чемоданы, возможно, даже уговорю Эльвиру отправиться со мной в долгое путешествие. Я открыла глаза и заметила небольшую морщинку между бровями своей кузины.
– Я ждала письмо от родителей, – пояснила я.
Амаранта нахмурилась.
– Ты всегда ждешь письма от них.
Потрясающая наблюдательность.
– Я спросила, могу ли приехать к ним в Египет, – призналась я, нервно посмотрев на тетю.
– Но… но зачем? – возмутилась Tía Лорена.
Я взяла тетю и кузин под руки и вошла в дом. Изящной группой мы преодолели вытянутый коридор, выложенный плиткой. Я и кузины шли рука об руку, а тетя вела нас, словно гид.
В доме было девять спален, салон для завтраков, две гостиные и кухня, не уступающая кухне самого элегантного отеля в городе. У нас даже была курительная комната, но с тех пор, как Papá купил пару кресел, которые умели летать, никто туда не входил. Они нанесли серьезный ущерб – врезались в стены, разбили зеркала, проткнули картины. Мой отец до сих пор сожалел об утрате бутылки двухсотлетнего виски, оставшегося в барном шкафу.
– Потому что в этом вся Инес, – ответила Амаранта. – Она слишком хороша для домашних дел вроде вышивания и вязания, да и для всего, что подобает делать приличным леди. – Она недовольно покосилась на меня. – Однажды любопытство выйдет тебе боком.