информированный, более преданный и гораздо более разочарованный фанат «Ливерпуля», чем я, – источник особого, почти извращенного, морального удовлетворения для меня. Болельщикам моего поколения повезло увидеть «Ливерпуль» во всем его великолепии – на пике игровой формы в 1970-х и 1980-х годах. Тогда наша команда была непобедимой, непобедимой настолько, что «пришлось бы прислать кого-нибудь с Марса, чтобы обыграть ее», как сказал Билл Шенкли.
Я бы сказал, что за эти годы около сорока процентов разговоров и восемьдесят процентов переписки с моим сыном так или иначе касались футбола. Я не говорю, что это правильно, и не особо горжусь этим фактом, а просто объясняю, до чего многие из нас могут дойти, когда дело касается футбола. Ну и конечно же где-то внутри меня живет потаенная надежда, что мои внуки тоже станут болельщиками «Ливерпуля». Вот вам и мечты о жизни после смерти. Ладно, посмотрим.
Я бы хотел признаться кое в чем, что я никогда не упоминал публично. Около семи лет назад я отправился на стадион «Гудисон Парк», чтобы посмотреть мерсисайдское дерби между «Ливерпулем» и «Эвертоном». Компанию мне составили племянник Дэниел и сын Эдвард. Перед матчем я встал в очередь, чтобы купить напитки и какую-нибудь еду для парней, а себе – чашку крепкого «Боврила». В двигающейся параллельно соседней очереди, немного впереди меня, буквально в нескольких шагах, я увидел призрак моего отца. То есть это был сам отец. Я был уверен, что это он. Овал лица, форма носа, оливковый цвет кожи, двойной подбородок, волосы и даже походка – все было похоже. Я долго сверлил глазами его спину, но он так и не обернулся. А я не осмелился окликнуть его. Отдал парням их заказ и отправился на трибуну.
Игру мы выиграли со счетом 2:0. Стивен Джеррард сделал дубль, и мы были счастливы. По дороге в Бирмингем, где жил Дэниел, когда Эдвард задремал на заднем сиденье машины, я слегка смущенно поведал племяннику о случае перед матчем. Дэниел хорошо знал моего отца. Он тоже видел его там.
Десубъективизированный футбол
Футболу нужна поэтика, которая спасет его и нас от забвения. Это требует феноменологии, где на несколько мгновений, в те самые моменты моментов, ничто не мешает нам столкнуться нос к носу с непредсказуемой судьбой. Возможно, беспрекословное подчинение судьбе – это и есть единственно реальное переживание свободы, доступное для нас.
Попытаюсь предпринять какие-то шаги в направлении поэтики. Я хотел бы начать с размышлений о движении игры и ее природе, опираясь на чрезвычайно важную и влиятельную работу Ханса-Георга Гадамера «Истина и метод» (1960)[14]. Основная цель его книги – предоставить способ описания утверждений, соображений и суждений, сделанных в искусстве и гуманитарных науках такими средствами, которые нельзя свести к методам естественных наук или оправдать с их помощью.
Скорее, подобные утверждения нуждаются в теории интерпретации, которая позволит, по мнению Гадамера, обеспечить целую онтологию способов взаимодействия человека и мира. Это то, что он называет герменевтикой, и мысль, которая продвигает это воззрение, состоит в том, что те интерпретации, которые мы практикуем в нашем повседневном эстетическом опыте, раскрывают глубокие и неизменные структуры нашего бытия в мире.
Однако конкретно меня в «Истине и методе» интересует способ, которым Гадамер начинает свою аргументацию с учетом игры. Ключом и отправной точкой здесь является сама играемая игра, а не играющий в нее субъект. Подхватывая замечание Мерло-Понти, упоминаемое выше, игра не является вопросом индивидуального сознания, населяющего объективное игровое поле. Для того чтобы понять игру, мы должны оставить язык субъектов и объектов, сознания и якобы неодушевленных предметов. Игроки должны глубоко погрузиться в игру, раствориться в ней, а не прокручивать ее в голове. Игроки знают, что игра – это игра, и вдобавок знают, что игра игривая. Тем не менее игра должна быть сыграна с игривой серьезностью. Это то, что я имею в виду, говоря, что нам нужно «десубъективизировать» футбол. Чтобы понять, что происходит в футболе, игрокам и болельщикам нужно освободиться от мыслей, выбросить все лишнее из своей головы.
Отсюда вытекает важность правил – семнадцати законов, которые регулируют игру: от точных размеров игрового поля (Правило № 1) до процедуры выполнения углового удара (Правило № 17). Футбольное поле должно быть надлежащим образом разграничено и промаркировано: шестнадцать с половиной метров для штрафной, одиннадцать метров – для отметки пробития пенальти, радиус девять метров – для дуги круга, выведенного за пределы штрафной площади. Законы игры, даже такие как трудноуловимые, герметичные тайны правил офсайда (Правило № 11), должны соблюдаться. Побуду пару минут ворчливым англоцентриком и скажу: вот почему мы испытываем неприязнь к жульничеству, притворству и симуляции. Мы ненавидим сцены, когда игрок театрально падает на газон и закрывает лицо руками, после того как чей-то летящий локоть лишь слегка коснулся его плеча (как, например, прискорбное поведение португальца Пепе из мадридского «Реала» в финале Лиги чемпионов в мае 2016 года или картинное падение бразильца Ривалдо после того, как в него попал мяч в матче против сборной Турции на ЧМ-2002).
Уругвайский футболист Луис Суарес играет руками на последней минуте четвертьфинального матча ЧМ-2010 против сборной Ганы, июль 2010 г., Соуэто, ЮАР. Асамоа Гьян не забивает 11-метровый и позволяет сборной Уругвая победить в серии послематчевых пенальти. Roberto Schmidt/AFP/Getty Images
Тем не менее плутовство на поле не только безнравственно и предосудительно, оно уже стало своего рода искусством, и в ранг искусства его возвели национальные сборные Италии и Уругвая. Чего лишь стоит один эпизод с участием Луиса Суареса, когда в четвертьфинале Кубка мира 2010 года в матче против Ганы он выбил мяч рукой с линии ворот, получил красную карточку и покинул поле, тем самым косвенно обеспечив своей команде проход в следующий круг после серии послематчевых пенальти. И 8 марта 2017 года Суарес снова организовал решающий момент в драматичном по накалу матче Лиги чемпионов «Барселона» – «Пари Сен-Жермен». На девяностой минуте Суарес так талантливо рухнул на землю в штрафной соперника, что судья не мог не отметить его артистические способности и назначил пенальти, который в итоге и позволил каталонцам победить по сумме двух матчей (6:1, 0:4).
А сколько раз незаметная грубость защитников срывала атаки форвардов? Подобные фортели не раз выкидывал Джорджио Кьеллини, который частенько во время борьбы за мяч умышленно наступает на ногу противника: достаточно сильно, чтобы причинить игроку боль, но при этом украдкой, чтобы не попасться на глаза рефери. И конечно же все помнят «руку Бога», которой Диего Марадона забил гол в ворота сборной Англии на ЧМ-1986, и «руку лягушки» в исполнении Тьерри Анри, направившего мяч в ворота Ирландии в отборочном матче Кубка мира в 2009 году.
По правде говоря, наблюдать, как мастерски обходятся правила и изобретательно отыскиваются лазейки в законах, – настоящее удовольствие. Обман – это тонкое тактическое искусство, которому необходимо как присутствие закона, так и акт трансгрессии, выход за пределы допустимых границ. Возможно, именно поэтому многие из нас так любят многократно просматривать фолы в замедленном повторе. В таком контролируемом насилии есть некая красота.
Игра есть игра, и мы знаем, что это игра, но ее нужно воспринимать всерьез. Даже обман серьезен. Гадамер особо отмечает то, что можно назвать непринужденностью игры, релаксацией игры. Чтобы играть хорошо, игрок должен быть расслабленным, а это непростая задача, и именно ее должен решать тренер, по капле вливая в своих игроков правильную установку, раз за разом повторяя им банальную мантру: «Просто выходите и наслаждайтесь».
В футбол легче всего играть с расслабленным, серьезным удовольствием, которое не сидит внутри головы каждого игрока, а глянцем или патиной отсвечивает от команды, когда та блистает на поле. Игра берет первенство над сознанием игры, то есть она не объясняется субъективными интенциями, состояниями мозга или биологическими функциями, равно как и бесконечными статистическими данными и информацией. Все это может быть необходимыми каузальными условиями для игры, для того, чтобы игра в футбол стала возможной (находиться в сознании и боевой готовности, не травмироваться, пытаться реализовать как можно больше голевых моментов), но этого недостаточно для описания жизни интересующего меня феномена. Нет, цель игры – сама игра. И она не является выражением какой-то внутренней психологической реальности.
Поэтому на первом этапе нам необходимо отделить футбол от нашей бесконечной одержимости тем, что творится в головах и телах игроков, по аналогии со стандартным глупым вопросом интервьюера: «Что происходило у тебя в голове, когда ты забил гол?» Если игрок играет хорошо, то в его голове происходит не так уж и много, и в этом вся суть: игра, а не игровое сознание. Если мы сможем разграничить футбол и нашу одержимость мозгом, сознанием и тем, что якобы творится в наших головах, то тогда мы будем способны оценить специфичность феномена футбола. Какой бы «ум» ни был в игре, он не в голове, он снаружи, рядом с другими игроками и фанатами. С ними, а не обособленно от них.
Кто знает, быть может, футбол нуждается в улье умов, в коллективном разуме или в простирающемся уме, который озаряет внешнюю сторону вещей, сияет на поверхности игрушек. Вот почему нам нужно десубъективизировать футбол.
Каково это – быть мячом?
Футбол – это игра движения, состояния и формы, что не является ни объективной в каком-либо натуралистическом смысле, который можно было бы объяснить с помощью процедур эмпирической науки, ни только лишь субъективной. Следовательно, если мы задались целью десубъективизировать футбол, то в равной мере нам также нужно деобъективизировать его.