Под этой слегка уродливой формулировкой я подразумеваю, что футбол занимает место в промежутке, где-то между. Футбол играется между мирами субъективности и объективности, на определение границ которых современность потратила довольно много времени, особенно Кант в своем кропотливом, восхитительном, но в конечном счете сомнительном критическом проекте («Критика чистого разума»). Если позаимствовать жаргон влиятельного французского философа и бывшего военно-морского офицера Мишеля Серра, можно сказать, что футбол располагается в Среднем царстве и играется квазиобъектами и квазисубъектами, именуемыми игроками, в игру, которая не объясняется объективными причинными полномочиями[15].
Для того чтобы понять феномен игры, нам не только нужно выбросить все из головы и освободиться от одержимости психологией, сознанием и внутренними состояниями, но и предоставить определенную жизнь вещам, которые заполняют поле игры. Ибо они отнюдь не просто безжизненные, неодушевленные предметы.
Вратарь «Манчестер Сити» немец Берт Траутманн жонглирует мячами во время тренировки, 1951 г. Траутманн героически завершил финальный матч Кубка Англии 1956 г. Голкипер со сломанной шеей помог своей команде удержать победу (3:1) в игре с «Бирмингемом». Popperfoto/Getty Images
Если мы располагаем футбол в Среднем царстве, где-то между квазиобъектами и квазисубъектами, то это дает нам способ приблизиться к своеобразной смеси реальности и нереальности, которая определяет переживание футбольного матча и с которой мы хорошо знакомы, даже если это знакомство никак не обозначено. Иными словами, в строго психоаналитическом смысле футбол занимает место в сфере фантазий. Фантазия не является ни выдумкой, ни субъективным заблуждением, ни объективной действительностью. Она структурирует и насыщает то, что мы считаем повседневной жизнью, а именно жизнь, которая находит особенно интенсивную артикуляцию в феномене футбола.
Например, представьте тот момент, когда вы попадаете на большой футбольный стадион – допустим, на «Эмирейтс Стэдиум», домашнюю арену ФК «Арсенал» на севере Лондона, или на «Стад де Франс» в Сен-Дени на окраине Парижа. Вы заходите внутрь, пытаетесь сориентироваться, проходите через широкие бетонные коридоры без окон, вдоль которых тянутся снек-бары с баснословными ценами, а затем поднимаетесь по ступенькам навстречу дневному свету или (что даже лучше) свету прожекторов, чтобы найти свое место на трибуне. И вдруг вы видите поле. И весь стадион – сияющий, мерцающий. Это реально, слишком реально, гиперреально, почти чересчур. Это похоже на просмотр панорамного кино с обзором в 360° с эффектом полного погружения. Это одновременно и реально, и нереально. Мы чувствуем себя не внутри наших голов, а снаружи – там, в Среднем царстве. Это империя чувств, королевство «где-то между», княжество чувственного экстаза. Мы под заклинанием «таинственной чувственной жизни» Джеймса.
Это значит, что в футболе нет непосредственности, нет прямого доступа к сфере чистой субъективности или объективности. Каждый аспект футбола опосредован, и посредничество – это не какое-нибудь отщепление от предполагаемой непосредственности, а именно сам способ, представляющий этот феномен. Другими словами, футбол является посредником на протяжении всего пути.
Возможно, футбол разделяет эти черты с кино, которое также в одно и то же время абсолютно реально и полностью вымышлено. И реально, и ирреально. Два в одном.
И не случайно популярность футбольных видеоигр растет год от года – причем как в странах Старого Света, где традиционно культивируется все околофутбольное, так и в Северной Америке и Азии. Футбол действительно все больше напоминает видеоигру, а видеоигры все более становятся похожи на футбол. И в результате граница между реальностью и симуляцией размывается.
В видеоиграх, таких как FIFA, Pro Evolution Soccer или Football Manager, переживание футбола для многих зрителей и фанатов полностью опосредуется. И уже невозможно отрицать, что этому увлечению поддались не только дети, которые с помощью симуляторов пытаются научиться каким-то новым навыкам или виртуально отточить уже приобретенные, чтобы потом применить все это в реальных матчах, но и такие признанные мастера, как Месси, Пирло и Златан Ибрагимович, которые сами не раз признавались, что тратят много времени на подобные игры. Во время ЧМ-2014 Поль Погба, полузащитник «Манчестер Юнайтед», был замечен за игрой в Football Manager: он тренировал там «Челси» и приобрел по трансферу сам себя в состав команды[16].
Дым от фейерверков, брошенных на поле фанатами «Галатасарая» в матче Лиги чемпионов против «Боруссии» (Дортмунд), ноябрь 2014 г. Martin Rose/Bongarts/Getty Images
Наблюдать за футбольной игрой – это как входить в анимическую вселенную, где все живое: игроки, их майки, поле, развевающиеся шарфы, флаги и баннеры, огромные телевизионные экраны на постаментах, показывающие повторы, – все наделено какой-то душой. И опять же, эта душа здесь – не какой-то объект внутри, в голове или под сердцем, это одушевление происходит на поверхности, которую мы видим. Все кажется живым. Даже мяч кажется абсолютно живым. Кажется, что он оживляет сам себя, что он обладает разумом и осознанием. Это квазиобъект, наполненный субъективными инвестициями и зависший между одушевленным и неодушевленным.
На этом месте позвольте мне сделать паузу и привести нечто странное – мысль, позаимствованную из текста Д. Грэма Бёрнетта[17]. Бёрнетт цитирует рассуждения Дона Делилло об американском футболе: «Футбольный мяч знал, что речь идет об игре в футбол. Он знал, что он и есть центр игры. Он осознавал свою футбольность». Разумеется, объективно это не соответствует действительности. Мяч всего лишь надутая воздухом сфера из синтетических пластичных лоскутов с длиной окружности от 68 до 70 см и весом от 410 до 450 граммов (Правило № 2). Но тем не менее во время игры мяч чувствует себя живым, он живет своей жизнью, и хороший игрок должен найти подход к нему, наладить с ним контакт.
В фильме Паррено и Гордона Зидан выдал замечательный комментарий. Он вспомнил, как однажды в момент приема мяча он уже точно знал, что произойдет дальше. Зидан знал, что забьет гол еще до того, как мяч коснулся его ноги. Мяч знал это тоже. Зидан добавил, что такое произошло с ним лишь раз, но я в этом сомневаюсь.
Мяч и игрок, похоже, обладают совместным интеллектом, базирующимся на их общей жизни. При этом порой мяч может заставить выглядеть глупо даже великих игроков, то и дело необъяснимым образом выскальзывая из рук вратаря, причудливо уклоняясь от ноги, пытающейся поймать его, или позволяя себе почему-то взмыть высоко над перекладиной вместо того, чтобы влететь в ворота после удара бомбардира с пяти метров.
И кстати, поразительный и действительно комичный факт: для каждого чемпионата мира детали конструкции мяча меняются, а Adidas для каждого турнира вносит некоторые новые гениальные технические инновации. Поэтому неудивительно, что игроки испытывают определенные трудности с контролем мяча на поле, а футбольные комментаторы часами обсуждают эту тему.
В 1974 году Томас Нагель написал одну из самых нашумевших за последние полвека статей по проблеме сознания – «Что значит быть летучей мышью?»[18]. А что значит быть мячом? Я позволю себе рискнуть и продолжить строить домыслы на эту тему. Мяч чем-то похож на куклу, куклу чревовещателя. Мы знаем, что кукла эмпирически и объективно представляет собой обычный кусок дерева, покрытый тряпьем, который чья-то рука поднимает вверх за задницу. Это не живое. И все же кукла чувствует себя живой, когда говорит, – точно так же, как мяч, который оживает, когда им начинают играть. Но странная вещь: даже когда чревовещатель не вдыхает в марионетку жизнь, когда она, покинутая и заброшенная, просто валяется в пыли на чердаке, в ней все еще чувствуется жизненный потенциал, ужасающий потенциал. Вот почему куклы, зависшие где-то между жизнью и смертью, не примкнувшие ни к одному царству, ни к другому, источают такой сверхъестественный страх.
Нечто аналогичное можно сказать и о мяче. Даже если он лежит нетронутым на полу, если он, забытый всеми, спрятан в шкафу, у него по-прежнему сохраняется потенциал для движения и жизни. И трудно, почти невозможно противостоять призыву, который он излучает: «Ну давай! Возьми меня, поиграй со мной!»
Дело в том, что мы чревовещаем через футбольный мяч. Мы оживляем его своей жизнью, а заодно оживляем и себя, ощущая при этом особо интенсивное чувство живительности, которое разделяем и с мячом, являющимся, возможно, квинтэссенциальным квазиобъектом.
Повторение без первоисточника
Вернемся к самой игре и Гадамеру. Игра повторяема и должна быть повторяема. Каждый футбольный матч повторяет прошлую игру и предвосхищает повторение следующей. Футбол – одна длинная цепь имитирующих друг друга действий и подражательных событий, и именно поэтому конец каждого футбольного сезона воспринимается так тяжело. Несколько месяцев без футбола! Или по меньшей мере несколько недель.
Это повторение требует узнавания со стороны зрителей. Проходя мимо бара, мы узнаем: «О, там матч!» – и игра идет по пути повторения, как ритуал, подчиняясь определенным правилам и процедурам. И поскольку игра существует только благодаря повторениям, каждый отдельный случай игры, каждый матч – столь же подлинный, как и любой оригинал. Фактически он даже более настоящий. Ибо это доказательство непрерывной повторной жизни игры. Игра продолжается. Воспроизведение продолжается.
Другими словами, оригинального футбольного матча не существует, его нет и не было, как не было и «буйных игр» англичан на мокрой траве в XIV веке, или же забав мезоамериканцев, таких как тлачтли у майя, или китайского «чжу-кэ» в гораздо более раннее время. Случайно или нет, но происхождение футбола теряется в веках и событиях. Я уверен, что в недалеком будущем где-нибудь в пещере в Пиренеях обнаружат петроглифы, изображающие людей, пинающих мяч из кожи бизона и использующих кости зверя как стойки ворот.