ем, и попытайся краешком глаза сфокусироваться на темном пятне слева… Делай это осторожно… не поворачивая головы…)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Мне шел двадцать второй год. Я смотрел на снег, что падал в саду дома, и незаметно погрузился в сон, тогда-то меня и поглотил рассказ, прикинувшийся кошмаром.
Такое всегда случается с писателями: история сама выбирает, кто поведает ее миру, а не наоборот. Рассказы, истории, поэмы бродят по миру и, встретив подходящего писателя, предстают перед ним, надев маску. Это может оказаться идея, кошмар или забытое воспоминание. Любое порождение разума.
И писатель считает, что он сам придумал свою историю, но это не так.
Мне шел двадцать второй год, и пока я созерцал снегопад, мне открылась следующая история.
Было холодно. Я пребывал одновременно и в саду своего дома, и в равнине на севере. За пределами Хайлара, за пределами изведанного. Я находился, как это порой случается во сне, в двух местах одновременно: в саду дома и там, где, по словам отца, земля весь год покрыта снегом.
Я был внутри дома из черного стекла или льда.
Снаружи большой костер освещал пространство серебристым светом.
Было холодно, но меня больше беспокоило предчувствие ужасной беды. Это худший из страхов — боязнь неизвестности, несчастья, которое неизбежно должно настичь нас.
Все мои органы чувств были настороже в ожидании сигнала, когда вдруг я услышал рычание и уловил приближение чьей-то тени.
Сквозь лед мне удалось различить силуэт красного волка.
Красные волки боятся огня и уважают человеческие жилища, но мы же сейчас внутри кошмарного сна, поэтому зверь принялся грызть ледяную стену, словно сахарную.
Я пытался отогнать его, но, вместо того чтобы успокоить, похоже, лишь разозлил еще больше. Мое пристанище растрескивалось на части. Бежать было некуда. Острые клыки волка быстро прогрызали себе дорогу через хрупкую стену.
Волк добрался до меня. Он проник в полуразвалившуюся ледяную лачугу, и его зеленые глаза встретились с моими. Его взгляд вмещал всю ненависть мира. И он метнулся к моей шее, скорее как дьявол, чем животное. Быстрее быстрого.
Хлынула кровь, и через огромную дыру, проделанную его клыками, ускользнула моя душа.
Моя голова не отделилась от тела лишь благодаря нескольким мышцам и сухожилиям, которые зверю не удалось порвать.
Я смотрел на происходящее со стороны, но боль разорванной плоти была настоящей. И глубокой. Словно болели не шея, плечо и ключица, а меня накрыла вселенская боль.
Волк ушел.
И тогда я умер.
Обескровленный, в хижине из черного льда.
— Прости, но я, кажется, только что умер, — сказал я отцу, который вдруг возник рядом, и мы оба грустно воззрились на мой труп.
— Да, Ян Пу, тебя только что убил красный волк.
— Я могу как-нибудь это исправить?
— Смерти не избежать, а вот забвения — вполне. Запиши свою историю. Запиши все истории, что откроются тебе, и тогда ты никогда не умрешь.
— Наши предки разводили драконов, а мы ловим рыбу, так как же я напишу историю? — возразил я отцу.
— Есть красивая выдумка, а есть бессмысленная правда. Это все, что тебе нужно знать, чтобы стать писателем. Я был придворным летописцем в царстве Цинь, которым правил Ижэнь, но сбежал прежде, чем написал то, что должен был. Я всю жизнь раскаиваюсь, что так поспешно покинул двор. Думаю, оставшись, я поведал бы о многочисленных бесчинствах Ижэня. Теперь, вероятно, тебе придется вернуться туда, чтобы встретить свою настоящую судьбу. Чтобы записать историю Цинь Шихуана, нового тирана.
И мой отец рассказал мне об изгнании нашей семьи, нашего с императором почти одновременного появления на свет и историю пятидесяти восьми недель странствий, отделивших нас от Хэфэя.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Пятьдесят восемь недель я шел в том направлении, откуда прибыли мои родители. У меня было много времени на размышления, и большинство моих мыслей вертелись вокруг слов отца: «Есть красивая выдумка, а есть бессмысленная правда».
В конце концов я достиг царства Цинь. Явившись ко двору, я сразу же предстал перед Ли Сы, философом и советником Цинь Шихуана, и попросил его взять меня на место придворного летописца.
Ли Сы посмотрел на меня сверху вниз и с презрением бросил: «Да что ты вообще знаешь? Что тебе есть рассказать?»
Я мог поведать ему о своей способности видеть призраков или о том, что мой отец принадлежал к одной из самых могущественных семей этой империи, или о том, что мне удалось изловить саньши, или о том, как меня качали в одной колыбели с Цинь Шихуаном, но, вспомнив слова отца, я гордо ответил:
— Я владею знанием, достаточным для того, чтобы заново изобрести мир.
— И что же это за знание?
— Оно откроется в моих летописях. Его невозможно передать словами. Его нужно почувствовать. Как сладость апельсина или тепло, согревающее нас летом. Объяснить это невозможно, но оно существует.
Ли Сы рассмеялся. Но от меня не укрылось, что слова мои произвели на советника благоприятное впечатление.
— Что ж, по крайней мере в тебе достаточно тщеславия, необходимого писателю. — Он помолчал, снова оглядев меня, но уже по-другому. Ли Сы присматривался ко мне, словно к лошади, которую собирался купить. — Мне по нраву твоя смелость, юноша, — заявил он через некоторое время, неторопливо кивая.
— Большое спасибо, господин.
— Но где Инь, там и Ян, — сказал он с недоверием. — Мне кажется, ты слишком молод.
— Я одного возраста с правителем, — ответил я, не подумав, что мои слова могут прозвучать дерзко. — Если Цинь Шихуан способен управлять империей, то и я без труда справлюсь с сочинительством пары историй.
Советник вновь смерил меня взглядом, но по промелькнувшему в его глазах огоньку я понял, что убедил его. Через несколько мгновений он протянул мне руку:
— Ты принят, Ян Пу.
И так, с несуществующим козырем в рукаве, я стал придворным.
Работа моя была незатейливой: Цинь Шихуан хотел, чтобы я писал рассказы на определенные темы, и я их сочинял к его превеликому удовольствию.
Между нами не завязалось тесной дружбы, и, тем не менее, тогда как с другими он был деспотичен и груб, должен признать, ко мне он всегда относился с уважением.
Я никогда не говорил ему, кто я на самом деле. Несмотря на то, что родились мы в один день, мне трудно было поверить, что этот постаревший и мрачный человек мой ровесник. Готов поклясться, выглядел он лет на пятнадцать или двадцать старше меня.
Думаю, дело было в том, что я чувствовал, мне многое еще предстоит узнать, а Цинь Шихуан мучился от предчувствия, что конец его близок. Очень близок.
Со временем я понял, что Цинь Шихуан гораздо опаснее, чем его отец. Его подлость не знала пределов.
Он ничем не гнушался ради исполнения собственных желаний. А Ли Сы вместо того, чтобы помогать правителю добрым советом, только распалял его жестокость.
Я повторял историю жизни своего отца, но пока не мог покинуть двор, ведь мне оставалось разгадать пару загадок: истолковать кошмарный сон про красного волка и черный лед и понять смысл слов, что стали для меня молитвой: «Есть красивая выдумка, а есть бессмысленная правда».
Я должен был остаться, потому что чувствовал: душе моей еще многое предстоит узнать.
И так прошло двадцать лет.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Цинь Шихуан всю жизнь был одержим бессмертием. Словно боялся, что ему не хватит отмеренного времени на все те злодеяния, которые он задумал совершить.
Ему мерещились признаки скорой кончины в самых незначительных вещах: прыщик около уха казался ему злокачественной опухолью, пятнышко на коже — предвестником того, что у него отказала печень. Каждый вечер тирана терзала кошмарная бессонница, напоминавшая, что однажды от него не останется ничего. Мысль о смерти приводила его в ужас. Тогда Ли Сы и рассказал ему об Острове Бессмертных.
— За триста горизонтов от берега Ханчжоу, где рождается солнце, живут те, кому никогда не придется умирать. Они варят эликсир, дарующий вечную жизнь всякому, кто его отведает, — говорил советник, выдавая древнюю легенду за собственное знание.
Когда Ли Сы раскрыл это Цинь Шихуану, я тоже был в Императорском зале. Я видел, как зажглись его страшные глаза, и мгновение спустя он уже приказал снарядить экспедицию.
— Я хочу, чтобы мой флот отправился в этот рай и получил — уговорами ли, силой — порцию варева.
— В анналах судьбы записано, что слово Цинь Шихуана — закон, — ответил Ли Сы, — но для начала нам надлежит спуститься в Зал предсказаний, дабы узнать, как лучше подготовиться к путешествию.
За все то время, что я прослужил главным летописцем Цинь Шихуана, мне ни разу не доводилось сопровождать его в Зал предсказаний. И от слов Ли Сы я остолбенел, потому как знал: посещение Зала все равно что прогулка по аду.
В Зале предсказаний рождались прогнозы, помогающие правителю принять верное решение. Об этом месте ходили пугающие слухи: будто грядущее зачитывал наполовину человек, наполовину скелет; будто для того, чтобы попасть в конец Зала, нужно пройти сквозь мумии всех тех, кто не пережил полученных впечатлений; будто входящий узнавал дату и точное время своей смерти; в общем, поговаривали разное, но все это были людские толки и россказни, потому что, по правде говоря, я не знал никого, кто бы на самом деле побывал там.
— Подготовь все хорошенько, Ли Сы, — приказал Цинь Шихуан. — Я хочу, чтобы наше посещение Зала предсказаний увенчалось успехом.
На следующий день мы отправились в это таинственное место. Нас было лишь пятеро: Цинь Шихуан, Ли Сы, два императорских охранника и тот, кому было суждено обо всем этом поведать. Мы долго спускались по тем же самым ступеням, что вели в центр Земли.
У каждого в руке факел, а к плечу, по просьбе императорского советника, прикрепили платок из черного шелка. Время от времени пламя выхватывало из темноты крысиные гнезда или огромные колонии тараканов. Тысячи рыжих спинок двигались единым организмом (страх заставлял меня думать, что это, возможно, не полчище, а одно единственное насекомое, огромное и устойчивое, словно плато).