На лице бессмертного отразилась борьба чувств. Любезность, которую он до сих пор проявлял, на мгновенье исчезла.
— Вечным? А кто вечный? — удивленно произнес он.
— Вы, пес, жители этого острова… думаю, что и птицы тоже, — принялся перечислять я.
— Понятия не имею, о чем вы.
— Мы на Острове Бессмертных, — заявил я, абсолютно уверенный в своих словах.
— Мы в Циньчжоу, на полуострове Вафандянь, а море там вдалеке — это Бохайский залив.
Меня потрясли его слова. Все было лишь сказкой, которую я сам и сочинил. Неожиданно я понял, что этот рыбацкий остров и есть тот самый остров, на который мы с отцом и братом ездили много лет назад, поэтому-то он и казался мне знакомым. Я здесь уже бывал.
Злополучные волны вернули меня к берегам Китая, на остров Вафандянь, огромный вытянутый язык суши, единственное место в Китае, откуда можно увидеть закат, потому что он выходит на запад, в отличие от остальных земель, повернутых в сторону восходящего солнца.
— Простите, — пробормотал я, — я слегка запутался.
— Мне нечего вам прощать, я уже говорил, кораблекрушения — тяжелая штука, — ответил островитянин, с прежним спокойствием.
И мы оба снова забылись, созерцая закат.
Солнечные лучи почти касались поверхности моря. Светило вот-вот должно было погаснуть. Это второй в моей жизни закат, первый я наблюдал тут же, рядом с Ма Сычжу и отцом.
Вода начала побеждать огонь.
Пламя тонуло.
И я отчетливо вспомнил, как впервые наблюдал чудо заката. В тот раз у нас троих, свидетелей, ноги были в воде. Мы были словно заворожены движением волн. Однако в то мгновение, когда вода принялась поглощать солнце, Ма Сычжу отпустил руку отца и помчался к берегу, стараясь не касаться воды. «Не хочу обжечься кипящей водой», — объяснил он. Мне, все еще державшему отца за руку, показалось, что это логично, и я тоже высвободился и помчался на песок. Отец остался в море, смеясь над нами. Мы же внимательно переводили взгляд с горизонта на отца и с отца на горизонт. Понятно, что морская вода и солнечное пламя не касались друг друга. «Так и должно быть: вода всегда побеждает солнце», — сказал отец, пытаясь успокоить нас. Мы не понимали, почему так происходит, и продолжали уговаривать его выйти из воды. И тут на лице отца появилось удивленное выражение, словно что-то пошло не так, как он предполагал. Удивление переросло в замешательство, и он бросился к берегу с криком, что ему обожгло ноги. Когда он добежал до пляжа, то обнял нас с братом и снова засмеялся.
Мы рассмеялись вместе с ним.
Жаль, что почти всегда дети и взрослые смеются по разным причинам.
Жизнь — одна большая ложь, которую мы создаем день за днем: если хотим верить, что призраков не существует, то просто отрицаем их присутствие в нашем мире… и готово! — они исчезают. Если хотим стать всемогущими, как Цинь Шихуан, то становимся ими в мгновение ока.
Мне хотелось верить, что Ма Сычжу умер не зря, и я нафантазировал Остров Бессмертных, существовавший лишь в моем воображении. Когда Сун Сяомэн рассказывал, откуда он, и в шутку бросил, что родился тысячу лет назад, мне захотелось воспринять его слова буквально. То же случилось, и когда он назвал суп эликсиром бессмертия.
Мой гостеприимный хозяин употреблял резиновые слова. Эластичные и игривые, но я обманывал себя и заворачивал их в стальную обертку. Сун Сяомэн говорил словами поэта, а я воспринимал ушами писаря.
В то время я занимался писательством, но все еще не замечал, что слова — это призраки, которые живут собственной жизнью. В тот день на пляже Циньчжоу я осознал, что судьба слов похожа на судьбу животных и растений: они рождаются, растут, размножаются и, наконец, умирают или перерождаются.
Сказать «призрак» — то же, что сказать «друг» и «монстр».
Сказать «смерть» — то же, что сказать «начало» и «кровь».
Сказать «счастье» — то же, что сказать «никогда».
«Никогда» означает молчаливо наблюдать на пляже за заходом солнца.
Можете убедиться сами: сегодня мои слова резиновые, гибкие, словно тетива лука.
Хочется надеяться, что и такие же меткие, как стрелы.
— Я ухожу, — объявил я Сун Сяомэну на утро после череды открытий, которые я совершил на пляже. — Вы спасли мне жизнь и были великодушны ко мне.
— Хотя у вас так и не получилось стать бессмертным? — пошутил он, стараясь сделать момент расставания не таким серьезным.
— У меня все еще остались сомнения, — ответил я, вспомнив о гибкой сущности слов. — Возможно, ваше тело не будет жить вечно… Вероятно, вы не доживете, как я поначалу думал, до тысячи лет; однако, может статься, что о рыбаке Сун Сяомэне будут помнить две тысячи лет, помнить как о радушном хозяине и владельце дивного пса, — сказал я, вспомнив пророческие слова Ма Сычжу на просторах моря.
— Это прекрасный вариант бессмертия.
— Могу я задать нескромный вопрос?
— Задавайте.
— Как вы потеряли ухо?
— Я был внутри дома из черного льда. И тут явился красный волк и начал пожирать стены, а когда он проделал достаточно широкое отверстие и просунул в него голову, то тут же откусил мне ухо, — стал объяснять мой новый друг. — Все это кошмарный сон; но проснувшись, я обнаружил, что у меня нет уха. Думаю, оно скорее всего затерялось где-то в мире снов.
Я удивился, снова встретившись с красным волком и черным льдом. И почти рассказал рыбаку, что со мной произошло нечто подобное, но он остановил меня:
— Лучше вам ничего не говорить. Я уже все узнал, — сказал Сун Сяомэн, показывая пальцем на отсутствующее ухо. — К счастью, не все нужно слушать ушами.
На такие слова радушного хозяина мне осталось только нетерпеливо улыбнуться и поторопиться с прощанием.
— В общем, дружище Сун Сяомэн, полагаю, пришло мне время отправляться в путь. Предстоит еще многое рассказать.
— Вы опять станете придворным летописцем Цинь Шихуана? — спросил слегка обеспокоенно мой новый друг.
— Нет, даже не думайте! Пока тиран жив, я не вернусь в царство Цинь.
— А чем вы тогда займетесь?
— Не знаю… буду бродить по лесам, наверное. Ходить из деревни в деревню и обменивать свои истории на миски риса, сказки о призраках — на бутылки черешневого ликера, — ответил я, стараясь выглядеть остроумным.
Мой друг, которого до вчерашнего дня я считал бессмертным, дружелюбно покачал головой.
— Это прекрасная новость.
— Слушать сказки о призраках? — вежливо уточнил я.
— Нет, дружище… хорошая новость состоит в том, что вы собираетесь бродить по лесам. Кто знает, вдруг однажды на краю дороги вы повстречаете свое истинное «я». В лесах полно разных призраков.
— Мне достаточно просто держаться подальше от Цинь Шихуана.
— Вам понадобится спутник для ваших одиноких странствий, я отдаю вам Сюна.
— Но Сюн ваш.
— Нет, дружище. Сюн принадлежит вам. Он всегда ждал именно вас. С самого рождения, три месяца назад, животное знало, что вы придете за ним. Так всегда: собак не покупают, они приходят. Если такое животное ждет тебя, рано или поздно ты его встретишь.
Судя по внимательному взгляду Сюна, Сун Сяомэна не обманывал: похоже, животное не желало пропустить этот разговор. Он знал, что часть его будущего зависит от него.
— Хоть иногда ему взбредает в голову справить нужду на Инь-Ян, полагаю, Сюн окажется хорошим спутником, — сказал я, с благодарностью принимая подарок нового друга.
С этими словами я взял посох, который рыбак изготовил для меня. На самом деле, если не считать надетой на меня одежды, эта убогая палка была моей единственной вещью. Поклонившись этому доброму человеку, я покинул его жилище, зная, что мы никогда больше не увидимся.
Пес, лизнув бывшего хозяина влажным языком, попрощался с ним и поспешил за мной, догнав на распутье.
— Берег или горы? — спросил я.
Сюн посмотрел в каждую из сторон. Казалось, он размышляет над преимуществами каждого пути. Через несколько секунд он заглянул мне в глаза и выбрал дорогу в горы.
Лучшего решения и быть не могло.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Мы с Сюном годами бродили по горам.
Знавали добрые и худые времена: встречали жестоких охотников, принимавших нас за добычу, но случалось нам повидаться с добрыми и мудрыми призраками.
Одной исключительно холодной зимой мы столкнулись с гималайским йети, который, завидев нас, недовольно зарычал и затерялся в вершинах гор.
Питались мы, как я уже говорил, черешней и личинками, хотя порой на нашем пути попадались гостеприимные деревни, где нас угощали куском хлеба и миской молока.
Бывали дни, когда нас терзали страхи, но случались дни, когда мы смеялись.
Желтые дни и зеленые.
Вечные беседы, в которых я задавал вопросы Сюну, а пес отвечал через год, два или десять лет, но я не отчаивался, поскольку знал, рано или поздно во взгляде друга найду ответ.
Однажды я рассказал ему о посещении Зала предсказаний; о том, каково было стоять рядом с Ван Цзиньпин, ужасной пифией.
Сюн посмотрел мне в глаза и, похоже, сразу позабыл об этом.
Я бы хотел сделать то же самое, но воспоминание не отпускало меня.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Неожиданная гроза загнала нас Сюном в пещеру.
Едва мы вошли, как я сразу понял: в пещере призрак. Поскольку глаза собак не закрыты пеленой смерти, которая не дает видеть привидения, Сюн тоже сразу заметил его, но убегать было поздно: мы стали заложниками потустороннего обитателя.
Вход в пещеру оставался открытым. И для любого стороннего наблюдателя собака и человек, испуганно прижавшиеся друг к другу, могли свободно покинуть место своего заточения, но на самом деле все обстояло не так: цепи, которые духи вешают на людей, обычно невидимые, но очень крепкие.
Никто не видел сумасшествия, но оно существует.
Нельзя продать килограмм страха, но страх есть, тяжелый, как балласт.
Это может случиться в любой момент: делаешь шаг и попадаешь в устроенную духом ловушку. Ты можешь находиться среди толпы и при этом быть один, отданный на милость своего похитителя. И видеть лица мертвецов там, где всего несколько мгновений назад были обычные, ничем не примечательные мужчины и женщины.