жу, конечно, что налицо и определенный возврат к традиционной вере, но как поздно он начался, после скольких неисправимых ошибок, и в каких часто неприемлемых, устаревших формах!
Но ту же победу Сатаны, даже еще более утонченную, мы наблюдаем и тогда, когда фундаменталистские течения цепляются крепко за букву текстов, без всякой исторической критики их, и утверждают, часто насильно, материальную реальность символических сюжетов. Между наивным мистицизмом и упертым рационализмом не всегда удается найти золотую середину. Однако спасение именно в ней, не только разума, но и сердца, потому что экстремисты часто удаляются как от любви к ближнему, так и от любви к Богу.
Силы зла идут еще дальше. Не забудьте, что силы эти неподвластны законам времени и пространства. Голограмма голохронна, и это значит, что силы эти действуют с основания мира, с самого акта творения. Бог, несмотря на всю Свою любовь, не смог сделать этот мир прекраснее и совершеннее, потому что Его творящая сила с самого начала встретила, если можно так выразиться, ответ всех наших сознаний, столь несовершенных, столь бедных на любовь, что Его сила как бы отклонилась в сторону, амортизировала, ослабла, с самого начала. Это и есть «первородный грех»! Не будь этого, мир был бы сотворен столь совершенным, неподвластным законам времени и пространства; без нашей материи; это был бы уже рай, но столь совершенный мир был бы возможен, только если бы мы были уже способны любить так, как нас любит Бог, безусловно и бесконечно.
Но если этот мир не стал еще хуже, то это потому, что в нем действуют еще и силы света, и тоже от начала мира. Именно этими силами мы с вами теперь и займемся.
Глава 6Силы света
Смысл их битвы
В самой сердцевине тайны зла мы найдем Страсти Христовы. Претендовать на понимание смысла земной жизни Христа и исключать при этом Его Страсти, смерть и воскресение, равнозначно исключению самого главного. Не важно, окажемся ли мы тут сторонниками версии Шооненберга, Дюкока или Ленуара, мы все равно просто пройдем мимо тайны жизни и смерти Христа на земле, разминемся с ней. Пусть конец такой жизни представляется нам ужасным и внушает страх, это нормально! Кроме редких сумасшедших, кто же в самом деле захочет страдать лишь затем, чтобы насладиться страданием? Но если следование за Христом предполагает принятие того же пути страдания и смерти, то кто же в самом деле захочет последовать за Ним?
Но если мы откажемся всмотреться в тайну зла в жизни и смерти Христа, то тем самым мы откажемся и от попытки понять тайну зла в нашем мире, а ведь зло в нем есть, вот оно, и страдание, часто страшное, и смерть. Невозможно о них умолчать, вычеркнуть их, закрыть глаза, отвернуться, сделать вид, что их нет. Невозможно жить с закрытыми глазами! Как только мы снова их откроем и повернем голову, зло уже тут как тут, ужасное, да, огромное, вездесущее, как огромный знак вопроса над всеми нашими головами, потому что угрожает оно нам всем, и тем, кого мы любим, и нам самим.
Именно потому, что оно так ужасно, с ним и нужно бороться любыми способами, причем как с физическим злом, так и со злом моральным. Это входит в обязанность каждого христианина и даже каждого человека. Все эти философы и богословы были правы, когда настаивали на этом. Притча о милосердном самарянине (Лк 10: 29–37) прекрасно иллюстрирует эту мысль. Только вот зло похоже на гидру, у которой то и дело отрастают все новые и новые головы. На смену побежденным вирусам тут же приходят новые вирусы. Новые диктаторы приходят на смену тем, кого удалось обратить в бегство или обезвредить. Корни зла уходят слишком глубоко. Все наши терапии и стратегии борются лишь с его проявлениями, лишь с тем, что лежит на поверхности. Источник зла метафизического порядка. А ведь очевидно, что представление о самом характере нашего спасения зависит от того, что именно мы считаем источником зла.
Когда Страсти не имеют смысла
Для св. Фомы Аквинского зло, даже физическое, это не последствие греха, и даже не последствие первородного греха. У него к тому же, вопреки тексту Книги Бытия, вопреки учению апостола Павла (Рим 5: 12) и привычному учению церкви, включая сюда и последний катехизис[182], появление смерти вызвано отнюдь не первородным грехом. Она была уже частью Творения, как его восхотел Бог. Не имея возможности привести здесь детальный разбор текстов св. Фомы, ограничимся лишь одним отрывком из одного из самых известных его комментаторов — Сертилланжа:
«Примечательно, что даже такой строгий мыслитель как святой Фома Аквинский, ex professo исследующий проблему зла в семи параграфах „Суммы теологии“ (Ia, 48–49), ни разу не упоминает ни первородный грех, ни Сатану. Это для него всего лишь частные случаи, о которых речь пойдет в свою очередь, но которые не имеют никакого отношения к происхождению зла»[183]. По св. Фоме, Бог сам восхотел, чтобы было зло, ради большего разнообразия мира: «…совершенство мира требует неравенства между созданиями для того, чтобы все степени доброты были бы в нем получены. Итак, первая ступень доброты в создании настолько доброго бытия, что оно не смогло бы никогда ее лишиться; другая ступень: бытие могло бы лишиться блага, даже если в нем оно есть. …и не хвалили бы ни карающую справедливость, ни терпение гонимого человека, если бы исчезло беззаконие преследователя». Подробнее смотри об этом в моей книге «Чтобы человек стал Богом»[184].
Св. Фома объясняет нам, что для того, чтобы выразить всю совокупность «атрибутов» Бога (переводятся то как качества, то как полномочия), нужно, чтобы в мире были представлены все степени бытия, как в плане моральном, так и в плане физическом. То есть нужно, чтобы были святые и чтобы к ним Бог проявил справедливость своего воздаяния; нужно, чтобы были грешники, к которым, после их покаяния, Он проявит милосердие дарованием прощения, и еще такие грешники, в отношении которых Он проявит справедливость осуждения. И все это в полнейшем произволе. Он специально создает тех, кто может случайно «лишиться блага», а затем ждет, чтобы некоторые из этих «лишенцев» стали палачами, чтобы получить горсточку столь необходимых мучеников. Заметим также, что в богословии св. Фомы вполне могли бы точно также появиться и существа, неспособные «лишиться блага». Но тогда не представился бы случай и для «карающей справедливости». А это было бы так жалко! В таком богословии предопределения заводить разговор о роли Христа как Спасителя будет уже чем-то лишним. Тут не понятно, и чем же могут помочь нашему спасению святые, заново проживающие Страсти Христовы и разделяющие с Ним Его страдание. Самое существенное в христианстве в такой оптике просто теряет смысл. Но Аристотель был бы доволен. Сатана тоже.
Эта проблема зла для любого философа или богослова, без сомнения, оказывается центральной. Можно обнаружить бесчисленное множество вариантов ее решения. И некоторые из них будут гораздо удивительнее других. Так в послевоенные годы, после Второй мировой, один известный христианский философ, основатель журнала «Эспри» и течения «христианского персонализма», Эманюэль Мунье (1905–1950), настоящий христианин, хотя и тоже, как ни странно, захваченный желанием «пройти часть пути с братьями нашими коммунистами», вдруг ринулся в удивительное и на самом деле новаторское, лирическое представление о мире: «Почему Бог не создал природу и человека сразу в состоянии совершенства? Зачем эволюция? Зачем блуждающее движение истории? Христианство отвечает: Бог — отец, но не патерналистский. Он хотел, чтобы освобождение человека стало плодом усилий, таланта и страданий человека, чтобы однажды он сделал выбор не в пользу давящей милостыни, спущенной с неба, а в пользу собственных надежд, бед, испытаний и любви. Человечество „fara da se“, медленно и постепенно…»[185] Аллюзия на выражение, которое было в ходу у итальянцев, боровшихся за единство и отказывавшихся от любой иностранной помощи, тут очевидна. Италия создаст себя сама (da se). Звучит это как чистосердечное признание Богу: мы не нуждаемся в Спасителе!
В такой концепции происхождения зла не остается тех сил зла, с которыми нужно бороться. Христос может нам помочь лишь Своим примером, лишь как вождь и образец для подражания, или что-то еще в этом же роде, но вовсе не как настоящий Спаситель. Мы тут оказываемся, задолго до голландских богословов или отца Кристиана Дюкока, в том направлении мысли, которое Эманнюэль Мунье вовсе не стал развивать дальше, но в котором, тем не менее, Страсти Христовы уже не будут иметь никакого смысла; потеряет здесь смысл и опыт мистиков, которых Христос тем или иным способом хотел приобщить к Своим Страданиям.
Зло происходит вовсе не оттого, как думал отец Тейяр де Шарден, что Бог не смог сразу сделать собственное творение совершенным и создал лишь набросок, нуждающийся в эволюции: «Не из-за бессилия… но из структуры того Небытия, над которым Он склонился, Бог, творя, может действовать только одним-единственным способом: устраивать, приводить к единообразию понемногу, притягивая к Себе, пользуясь робкой игрой больших чисел, огромного множества элементов… И ведь в чем еще может выразиться оборотная сторона успеха в процессах такого рода, как не в том, что за них приходится платить определенной долей поражений? Дисгармония или разложение на до-органическом уровне, страдания на уровне жизни, грех в области свободы; нет порядка в становлении, которое на всех ступенях предполагает и беспорядок»[186]. Я не вижу, какие структуры могут быть у небытия и не знаю, что побудило отца Тейяра утверждать, что Бог не мог сразу создать совершенный мир. Думаю, что для Бога это было не проблема, но также полагаю, что Он и в самом деле не смог этого сделать, но по совсем другим причинам, о которых мы только-только начинаем догадываться. В перспективе отца Тейяра Христос играет огромную роль, но скорее как движущая сила эволюции, чем как искупитель. Он сам об этом говорит. Грех связан тут скорее с порядком несовершенства, незавершенности, чем с неспособностью любить. В итоге, за наши ошибки отвечать должны вовсе даже и не мы сами, а скорее Бог, Он ответственен, хотя и не виновен, раз уж Он не смог сделать нас совершенными. Для отца Тейяра не существует духа зла, воли, противоположной воле Божией. А значит нет и усилия обратиться, которое еще нужно предпринять, нет возвращения к Богу. Притча о блудном смысле в такой парадигме просто не имеет никакого смысла. Феномены одержимости, сатанинские секты не могут быть ничем иным, кроме как болезненными проекциями умов на низшей ступени эволюции, рабской зависимости от прежних страхов и предрассудков. Не существует битвы между сынами тьмы и сынами света, между добром и злом, потому что и зла на самом деле не существует, а лишь несовершенство и незавершенность.
Зло как разрыв между Богом и человеком
Нет! Концентрационный лагерь и пытки невозможно объяснить только недостаточной зрелостью человеческого сознания, незавершенностью эволюции. За всем этим стоит неумолимая сила ненависти, присутствие Другого, Противника. Кроме положительной силы, устремленной к постепенной гармонизации, к точке Омега, есть что-то еще. Существует и разрушительная сила, та, что стремится запятнать, извратить Божие творение. Чаще всего она действует потайным образом, она просачивается, проникает в глубины сердца каждого из нас. Святые чаще всего подвергаются ее атакам. В драме священников-педофилов присутствует и работа Сатаны. При извращении Божьего лика, которым слишком часто занимается современная церковь, торжествует снова он же. И при всем при этом, он не играет никакой роли ни в синтетической системе отца Тейяра, ни в перспективе, предложенной Фредериком Ленуаром. А ведь речь тут идет не о детали, не о небольшом дополнении, которое можно было бы прибавить без пересмотра и перекоса всего целого. Нет, но все наше восприятие мира и условий человеческого существования в таком синтетическом построении должно уже исходить из такой констатации мощи и распространенности зла.
Нет, зло приоткрывает драму между Богом и человеком. Это прекрасно осознавала и старая теология, та, с которой я все время сражаюсь, та, что извратила лик Божий и что снова набирает силу. И в этом вопросе она оказалась глубже и правдивее многочисленных упрощений всех тех, кто отказывается видеть глубину зла. Книга Бытия (Быт 3: 1–24) своим притчевым языком рассказывает нам, что зло произошло из разрыва между Богом и человеком. Человек не захотел вверить себя Богу и таким путем достигнуть счастья. Он решил завоевать это счастье самолично, как этого хочет и Эманюэль Мунье, в требовании полной независимости, в вызове, брошенном Богу. Забавно, что этот философ, уверенно называющий себя христианином, даже не заметил, что в точности повторяет то, что и оказалось в итоге «первородным грехом».
И Книга Бытия права, когда располагает эту драму в самом начале мировой истории, ведь в этом рассказе практически нет никакого временного зазора между творением мира, сотворением человека и разрыва его с Богом. А ведь мы выше не раз уже говорили о том, что силы, которые производятся беспрестанно нашими мыслями, нашими чувствами, действуют сквозь время и сквозь пространство, с самого начала мира. Их влиянию подвержена вся протяженность нашего пространства, потому что они образуют «голограмму», и все это «работает» от начала мира и до конца времен, поскольку голограмма эта голохронна. С самого начала мира творческое действие Бога не могло развернуться так, как этого хотел бы Бог, потому что оно всегда встречало противодействие наших мыслей, наш ответ на призыв Его Любви. И, тысячу раз увы, ответ этот, который мы продолжаем давать в каждый миг нашего существования, не на высоте Его Любви. В итоге, мир, в котором мы живем, оказывается результатом встречи этих двух сил, силы Бога и тех сил, которые мы каждый миг выпускаем вовне.
На этом уровне и решается участь мира. Но, к несчастью, как мы могли убедиться множество раз, наши мысли и чувства часто полны ненависти, гордыни, зависти… Добавим к этому сразу же, что, к счастью, этим силам тьмы противостоят также наши силы света, и мы уже начали обращать на это внимание.
Мой друг профессор Оливье Коста де Борегар, специалист по квантовой физике, был вполне удовлетворен таким объяснением происхождения зла, того, что в богословии называют «первородным грехом». Его согласие, конечно, отнюдь не является доказательством моей правоты в этом вопросе, но хотя бы подтверждает, что такой взгляд на проблему не абсурден и имеет право на существование. Реми Шовен, еще один друг-ученый, специалист уже не в области физики, но в исследованиях повадок животных, также был вполне согласен с таким подходом к проблеме происхождения зла. Он проявил удивительную открытость к подобным перспективам, конечно, во многом благодаря своим исследованиям в области «паранормальных» феноменов.
Итак, если зло присутствовало в этом мире миллионы лет задолго до появления человека на земле, если животные пожирают друг друга в свое безжалостной охоте, то все же происходит это зло из нашей неспособности любить, с тех пор как человек стал человеком, то есть века спустя после Большого взрыва. Все та же наша неспособность любить весома и сегодня, в этот конкретный момент, и, увы, то же самое будет и завтра. Нам трудно это осознать, поскольку это не укладывается в наше обыденное представление о времени. Но для ученых такое видение мира не представляет никакой проблемы.
Заметим еще, что нельзя совсем исключить и некоторой доли участия в этой драме со стороны животных. Они ведь тоже испытывают чувства; ученые-специалисты заметили, что в группе животных складываются иерархические отношения, и что каждый член группы реагирует в соответствии со своим характером. Между ними могут случаться феномены эмпатии. Многие животные способны на взаимопомощь, могут заботиться о более слабых, больных, иногда даже жертвовать собой ради спасения кого-то из своих. Работы об этом, например, Франса де Вааля, весьма убедительны[187]. Так что животные располагают определенной долей свободы, и в течение миллионов лет до нашего появления животные, возможно, были, как и мы, виновниками или жертвами, в зависимости от степени сознания и свободы у них.
Некоторые учены все чаще и чаще приходят к мысли, что возможно возникновение сознания и свободы на разных уровнях, вплоть до уровня элементарных частиц, которые оказываются сами всего лишь энергиями.
Все это подразумевает, что мир, если бы мы ответили на Любовь Бога не такой несовершенной любовью, был бы совсем другим, не тем, что нам так знаком. Тяжелая материя, из которой он состоит, не существовала бы тогда, как и наши формы пространства и времени. Или, может быть, правомернее будет сказать, что мы сами оказались бы тогда не в этом мире, а он, возможно, продолжал бы существовать, но был бы населен другими духовными существами, теми, что не сумели бы достойно ответить на Любовь Бога. Без этого первородного греха, совершенного не нашими прародителями, но совершаемого всеми нами в каждый миг нашего существования, в каком мире мы могли бы оказаться? Возможно, в мире, подобном тому, в какой попадают наши умершие. Но и тут стоит пояснить, что и у того мира разные уровни. Как я уже попытался объяснить в своей книге «Расслышать умерших», похоже, что мир, куда мы попадаем сразу после смерти, после земного этапа нашей жизни, будет отличаться в зависимости от того уровня, до какого дошла наша духовная эволюция. И по мере того, как мы продолжаем духовно возрастать и в мире том, окружающий нас духовный мир тоже будет меняться, будет соответствовать на каждом этапе равновесию между творческой силой Бога и качеством нашей ответной любви.
Этот совершенно логичный «механизм» поможет нам понять, что, если бы Бог не учитывал нашу недостаточную способность любить и поместил бы нас сразу в совершенный мир, скорее всего, мы не сумели бы в нем быть счастливыми, потому что оказались бы в мире, совершенно несоответствующем нашему духовному уроню. Существует разница между духовными уровнями, которую нельзя не уважить. Многие сообщения, полученные из мира иного, это подтверждают. Я подробно писал об этом в книге «Умершие нас любят» (Les morts nous aiment).
Но если мы и в самом деле хотим понять смысл борьбы Сынов Света с Сынами Тьмы, стоит уточнить, что же именно значит для нас термин «спасение», предельный духовный уровень. Согласно традиционной христианской вере, речь здесь идет не только о достижении в мире ином некоторой формы продолжения жизни. Но дело еще и в том, что существует огромная разница между тем представлением о спасении, какое сложилось в традиционном западном богословии на базе Аристотеля, и представлением, сложившимся в восточно-христианкой, православной традиции, а также в опыте всех мистиков, как западных, так и восточных.
Если Рай — это всего лишь место наслаждения, супер-Диснейленд, тогда нет никакой необходимости становиться святыми, чтобы в нем развлечься. В таком случае, уже не важно, кто заплатил за входной билет, мы сами или Христос за нас. Раз страдания Христа смогли убедить Отца нас туда пустить, то и отлично. Дальше можно не выяснять. Не нужно прилагать усилий и стараться нести свой крест вслед за Сыном. А ведь примерно так IV Евхаристическая молитва и представляет нам образ Рая:
«Отче Святой, мы провозглашаем, что Ты велик и что Ты премудро и с любовью сотворил все: Ты создал человека по образу Своему и доверил ему вселенную, чтобы, служа Тебе, он царствовал над всею тварью».
Если речь всего лишь об этом, о том, чтобы «царствовать над всею тварью», то прощения Бога будет вполне достаточно для того, чтобы Он назначил нас садовниками в своем Раю. Тут уже не важно, обратились мы к Богу или нет, и насколько далеко мы прошли по пути к святости. Даже если принять гипотезу, что в мире ином, после смерти, наши способности станут неизмеримо выше тех, что в наличии у нас сегодня, всех наших сегодняшних представлений о Вселенной и ее тайнах, неужели вы и в самом деле думаете, что Бог доверил бы ее нам? Какими средствами мы располагаем, чтобы вмешаться в такое правление? Ведь мы с трудом и плохо справляемся с управлением одной-единственной нашей собственной планетой! И, строго между нами, вы и в самом деле хотите «царствовать над всею тварью»? Вам это и в самом деле доставит удовольствие? Что касается меня, то я бы не взялся ни за что… ни за что! Мне хочется того, что бесконечно больше, что не идет с этим ни в какое сравнение, бесконечно большего,
Он может доверить свои игрушки, как бы прекрасны они ни были, кому захочет, мне это все равно. Важно убедиться, поверить, что Бог создал нас «по Своему подобию» не только для того, чтобы мы «царствовали над всею тварью» и далеко не за этим! Иными словами, что Он отдал Себя нам, любит нас гораздо больше, чем в таком уделе: «царствовать над всею тварью»!!! Принять такой удел, значит отказаться, явно, хоть и имплицитно, в самый момент совершения евхаристии, от самого существенного в христианской вере, от смысла Воплощения и той жертвы, которая лежит в самой сердцевине совершаемого таинства: от обожения человека. И лучший способ такого отказа — это, конечно, без лишних слов, просто приписать другую цель нашему сотворению. Нет более действенного средства!
Этот литургический текст звучал особенно безотлагательно после войны. Коммунисты обвиняли верующих в том, что они усыпляют народ своим недоказуемым и далеким Раем. И тогда, чтобы соблазнить коммунистов, верующие тоже стали в свою очередь настаивать на «временных ценностях», на «богословии труда» и на «земной реальности», чтобы показать, что и христиане готовы вместе с ними строить рай на земле в ожидании рая небесного. Лиризм этого текста сегодня звучит еще смешнее, чем тогда, теперь, после падения коммунизма и даже моды на него.
Но если истинный Рай — это Сам Бог, тогда очевидно, что никакого прощения, просто так упавшего с неба, уже недостаточно. По слову, приписываемому Христу, хотя и не попавшему в Евангелия, Бог — это Ад, Чистилище и Рай одновременно. По Оригену, в передаче Дидима Александрийского, Христос сказал: «Кто подле Меня, тот подле огня; кто далеко от Меня, далеко от Царства». Если Бог — это Рай, тогда, чтобы Его присутствие в нас ощущалось не как невыносимый ожог, не как жалящий «огонь», но как невероятное счастье, тогда нам нужно сначала научиться любить на высоте Его Любви, любить безусловно всех наши братьев, как Он Сам любит нас.
К счастью, перед столь тяжелой задачей, мы не одиноки!