Такое голохронное видение всего сотворенного мы находим у многих мистиков. Святая Тереза из Лизье поняла под конец, что она сама современница Христа. Речь здесь не о том, что она «поступала, как если бы», не о психологическом представлении себя в определенной ситуации. Она поняла, что «время — всего лишь мираж, греза»[257]. Тереза Ной-манн, когда она проживала Страсти Христовы, на самом деле оказалась в Его эпохе. Вот почему, находясь внутри разворачивающихся событий, она не знала о том, что будет дальше. В момент ареста Христа она продолжала надеяться, что Ему удастся убежать или что кто-нибудь вмешается. Она не поступала так, как «если бы» забыла продолжение событий, она и на самом деле этого не знала, потому что в момент своих видений она жила в Палестине две тысячи лет тому назад. И именно потому, что на этом уровне реальности время не существует, никогда не поздно облегчить страдания Христа во время Его Страстей. Христос признался сестре Марии-Марте Шамбон (1841–1907), что больше всего боли Ему доставил терновый венец: «Он был Моим самым жестоким страданием после Гефсиманского сада». И сразу же Он добавил: «Чтобы его облегчить, нужно соблюдать ваш Устав»[258]. Христос был всегда на «ты» с сестрой Марией-Мартой. А значит речь тут идет о множественном числе, обращенном ко всей общине сестер. Соблюдая свой Устав, они смогут тем самым облегчить страдания Христа.
Ангел из знаменитых «Диалогов с Ангелом» сказал то же самое, просто в более абстрактных выражениях: «Самое главное — это пространство без пространства, время за пределами времени»[259]. Когда Мария Ивонна-Эме Иисуса была еще послушницей, у нее было видение о будущих событиях, которые потом на самом деле произошли именно так, как она увидела. Времени, как и пространства, для нее не существовало[260]. Тот же феномен можно наблюдать и в жизни святой Анны-Марии Тайджи; я немножко коснулся этого выше. Но, как писал Юнг профессору Рину по поводу сверхчувственного восприятия: «Принимая как данность, что мы не можем воспринять нечто несуществующее, нужно признать, что нечто все же существует в какой-либо форме, позволяющей воспринять это, несмотря ни на что»[261].
Что-то от этого есть и у медиумов, но там это не так ясно выражено, поскольку они воспринимают часто лишь возможное будущее, то есть события, которые могу случиться в будущем, а не то, что обязательно в нем должно произойти.
Мы снова возвращаемся здесь к миру неделимых, «спаянных» частиц, наподобие голохронной голограммы, научные термины здесь просто отсылают к аналогичным феноменам, тогда как духовная реальность далеко выходит за эти пределы. Именно такое постоянное взаимопроникновение между Христом и нами, и тем самым между нами всеми, за пределами пространства и времени, и составляет сердцевинную тайну нашего «искупления», а значит, и всей истории человечества.
Люси Кристина, «простая» мать семейства (1844–1908), вышла замуж в 21 год и родила 5 детей, и уже к 16 годам снискала неслыханные дары благодати. В своем «Духовном дневнике» она детально описывает ту мистическую поддержку, которую ощущала в себе. После испытания она замечает, что «Тот, Кого она не видела, все еще несет ее; что тайный друг трудится для нее и в ней тем всепроникающим и необоримым орудием, которое зовется „болью“; что Он сражается за нее, и что лишь Он один может за нее отбить и парировать атаки и уловки врага». Так, в том же «Духовном дневнике», она описывает нам различные этапы, через которые проходит такая помощь:
«Я вижу, что, ради нашего спасения, Господь наш Иисус Христос всецело и полностью приложил Себя к нам. Он приложил к нам Свою святую человеческую природу, в которой растворена Божественность, приложил Свое Сердце к нашему сердцу, Свой Ум к нашему уму, Свою Волю к нашей воле, Свою Память к нашей памяти, Свою Способность страдать к нашей страдающей природе, Свою безгрешную плоть и обоженную кровь к нашей нечистой плоти и замутненной, взыгрывающей крови»[262]. Первые слова из приведенного отрывка сразу заставляют вспомнить известную историю о следах на песке, когда душа, видящая свое прошлое, понимает, что ее всегда сопровождал загадочный спутник, следы которого она видит рядом со своими. Но местами она видит только одну цепочку следов и спрашивает: «Где же ты был в самые сложные моменты моей жизни?» — «Но это следы моих шагов. Тогда я нес тебя на руках».
Дальше Люси определяет «боль» как «все проникающее и необоримое орудие», то самое, которое позволило Христу парировать в ней «атаки и уловки врага». Мы все время будем сталкиваться с этой таинственной связью страдания и боли, с одной стороны, и спасения, искупления, с другой.
Второй приведенный отрывок отличается поразительной глубиной и богословской точностью. Люси Кристина очень хорошо поняла сам механизм нашего искупления. Воспроизведем ее мысль в логическом порядке, используя слова самого автора. Первый этап: «божественность» Христа «растворена» в Его «человеческой природе», вплоть до того, что даже она может быть названа «святой», так что Его плоть становится «безгрешной», а кровь «обоженной». Итак, Он сам приложил эту «безгрешную плоть» и эту «обоженную кровь» к нашей «нечистой плоти» и к нашей «замутненной, взыгрывающей крови». Весь этот текст, подробно описывающий, как разворачивается процесс такого «приложения», сердце, ум, воля, память, способность страдать, все это вызывает у нас в памяти образ взаимопроникновения, общения, которое совершается между обоженной человеческой природой Христа и нашей больной человеческой природой. В итоге, помимо такого освящения нашей человеческой природы божественностью Христа, здесь важно также и наше приобщение к самому источнику такого освящения, наше участие в обоженности Христа, проявленной в Его обоженной человеческой природе. Все те же элементы, по частям или в другом порядке, мы найдем у очень многих мистиков.
Стоит еще добавить, что вся эта богословская схема в точности соответствует традиции восточных церквей. Мне кажется, я показал это в своей книге «Чтобы человек стал Богом».
Святая Екатерина Иисуса (1589‒1623), кармелитка, ученица кардинала де Берюля говорит нам то же самое одной-единственной фразой, очень насыщенной смыслом и потому трудной для понимания:
«О Иисус, дерзните властью Вам данной связать меня с Вами, с Вашими путями и замыслами, в честь той несказанной связи Вашего Божества с нашей человеческой природой, и Вашей человеческой природы с Вашим Божеством, и от происходящего от этого чудесного освящения в этой святой человеческой природе и через нее — всего человечества, всех людей»[263]. В этом отрывке ключевое слово оказывается самым невыразительным: «связь», немного усиленное прилагательным «несказанная». Этапы налезают тут друг на друга, но все же различить их можно. Екатерина сначала напрямую связывает божественность Христа с нашей человеческой природой, обходя стороной промежуточный этап освящения и даже «обожения» человеческой природы Христа через Его божественность. Затем она снова вводит этот промежуточный этап, говоря о «несказанной связи» между человеческой природой Христа и Его Божеством и понимает, что человеческая природа Христа освящена и что это освящение передается затем через человеческую природу Христа всем людям. Стоит сразу заметить, что в таком процессе уже не играют роли границы пространства и времени. Освященная человеческая природа Христа передается таким образом всему человечеству целиком.
Адриана фон Шпейр (1902–1967) работала врачом и была замужем. Она была из протестантской семьи, и такая религия ее не удовлетворяла. Под влиянием отца Ганса Урса фон Бальтазара она перешла в католичество. Он пишет, что сразу после этого на Адриану обрушился «водопад благодатных мистических даров». Ей являлись святые, по одиночке и группами, открывая перед ней «законы Царства Небесного» с помощью символических видений или сказанных сообщений. Ее особый дар состоял в том, чтобы определять духовные состояния различных святых, которых ей называл отец Бальтазар, и она умела их ему описать. Речь шла часто о давно умерших святых, о которых она сама ничего не знала, но по которым у отца Бальтазара было собрано достаточно материала, чтобы убедиться, что ее описания полностью соответствуют тому, что писали об этом сами святые или те, кто о них свидетельствовал.
Осенью 1941 года, вскоре после обращения Адрианы, к ее постели подошел ангел и возвестил серьезным голосом: «Скоро начнется». Так начались ее мистические видения Страстей Христовых, повторявшиеся с того момента каждый год. Она не только не стремилась к ним, но, наоборот, настолько стыдилась, что умоляла Бога изгладить все их следы. После этого момента видимые знаки Страстей появлялись уже редко, лишь иногда на Страстной неделе. Но она продолжала их чувствовать, и боль от этого была столь живой, что она удивлялась, что никто теперь не видит, как струится по ее лбу кровь от тернового венца, при том что сама она чувствовала, что кровь и в самом деле течет.
Но самым главным в этом опыте было нечто другое, то, что относится к духовному порядку и «открывает каждый раз все новые и новые богословские „пейзажи“. В этих „Страстях“ чаще всего речь шла не столько о видении исторических сцен Страстей в Иерусалиме, сколько об испытании состояний души Иисуса, в их полноте и невообразимом разнообразии. Это, как если бы создавались географические карты страдания, на которых до этого было слишком много белых пятен, необследованных областей, причем создавались так, что Адриана во время перерывов и после испытания была способна ясно изложить все этапы своих видений»