Он развелся с женой, оставив ей роскошный дом в парковой зоне Лондона, потому что не хотел делить свою женщину со случайными мужчинами, регулярно возникающими в ее беспорядочной жизни. Да ведь и сам он в те годы не отличался святостью. Дело все в том, что технологии – самые современные технологии по добыче газа и нефти – не приходят в одиночку. Они приводят за собой иной образ жизни. Точнее сказать, даже не образ – способ. Если ты с удовольствием ешь американский ватный гамбургер, то обязательно будешь слушать уличный рэп и носить рваные, по моде, якобы презревших буржуазность бунтарей джинсы. «Ягуары», вертолеты, яхты, виллы, бриллианты, казино, бега и белый порошок, который они называли кокосом, то есть все то, чем они себя тогда быстро окружили, продиктовало Димичелу и его жене сомнительный, с точки зрения нравственности, способ существования. «Мы просто не справились с обрушившейся на нас свободой, – иронично думал про самого себя и своих приятелей Димичел, – ведь она часто приходит нагая…»
Определение «нагая» представлялось ему особенно точным. Кокос его всерьез не зацепил – это мешало думать и принимать точные решения. Так же быстро был пройден путь сексуальных развлечений – от заказа элитных подруг по телефону до вывоза специальным авиарейсом десятков моделей на Карибы. Или – на горнолыжный курорт Куршавель. Кому как больше нравится.
Димичел заскучал от окружившего его суррогата чувств и чувственности и решил вернуться к жене. Их сыну тогда было уже двенадцать лет. Димичел действительно любил свою Лизи, хотя и женился на ней не без расчета. Лизи была единственной дочерью управляющего директора головной компании их концерна по фамилии Корецкий. Они происходили, кажется, из рода шляхтичей в каком-то, четвертом, что ли, поколении. Корецкий выставил одно условие – Димичел должен будет принять католическую веру. Димичел пошел вместе с Лизой Корецкой к молодому ксендзу, и они обо всем очень быстро договорились. Больше того, ему показалось, что католичество как вера более прогрессивно и современно, нежели обветшалое православие. Он именно так считал – обветшалое. Впрочем, как и многие его сверстники, сильно на тему вероисповедания Димичел не заморачивался.
Оказалось, что во все вместе прожитые годы его жена тоже не теряла времени даром. Именно Лизи однажды ночью после грандиозного банкета в президентском отеле шутливо предложила ему заняться свингерством, от которого торчит, оказывается, и сходит с ума вся Америка. И продвинутая Европа тоже. «Мы устали друг от друга, а теперь наши чувства обновятся», – сказала тогда Лизи.
Он согласился: обновятся.
Они прошли по коридору, застланному мягким ковром, и постучались в номер, где остановился со своей молодой женой коллега Димичела – второй вице-президент концерна, седеющий светский лев и любитель дайвинга.
«Она же тебе нравится, я видела», – лукаво улыбнувшись, сказала Лизи и подтолкнула мужа к дверям чужой спальни.
Димичел на банкете несколько раз танцевал с женой вице-президента, прижимаясь к ней всем телом. И он чувствовал, как она трепещет в открытом легком платье. Она даже пошептала ему на ухо, дескать, не сейчас и не здесь. Позже…
Вот теперь это «позже» и настало.
Предложение Лизи совпадало с его собственным желанием. Сама же Лизи нырнула в ванную комнату, где громко плескался «лев». Оказывается, они, все трое, заранее договорились о таком развитии ночного сюжета. И были уверены в том, что Димичел одобрит их яркое хобби. Оно, хобби пресыщенных жизнью людей, заключалось в том, что семейные пары по обоюдному согласию меняются партнерами. Впрочем, не на очень длительное время.
Как-то, примерно через год увлечения свингерством, Димичел поздно ночью очнулся в постели с горничной – грудастой африканкой, ее кожа пахла сладким кокосовым молоком. В то время в среде нефтяных королей и никелевых олигархов стало модным нанимать горничными и садовниками чернокожие семьи. Димичел завернулся в простыню и направился в столовую за бокалом вина. В открытые двери супружеской спальни – некогда супружеской – он увидел, как его Лизи посыпает белым порошком огромный и почти фиолетовый…
Вспоминать картинку дальше не было сил.
Да… какой-то иссиня-черный, фиолетовый цвет. Чудовищного фаллоса. Почему-то больше всего Димичела возмутило то, как садовник, муж его африканочки, грубо хватает Лизи за пышную гриву волос… Утром он сказал жене. Да, он сказал ей, что она – чудовище! На что Лизи, путаясь в полах шелкового халата, удивленно ответила, что вообще-то она всегда полагала, будто настоящее чудовище – сам он, Димичел.
Глаза у нее были мутные. Садовник уже ушел из спальни.
Без объяснения причин Димичел уволил садовника и горничную. Паскудность ситуации заключалась еще и в том, что садовник и горничная были рекомендованы тем самым светским львом, любителем дайвинга, и его почти юной женой-красавицей, с которой Дими начинал новое сексуальное приключение. Кто же мог подумать тогда, что оно так бесславно закончится. Африканцы проработали у «льва» и красавицы два года и, по всей вероятности, просто им наскучили.
Полногрудая Полин – ее звали Полин, с ударением на первом слоге, получая отступные в конверте (так было предусмотрено контрактом), испуганно вращала белками глаз. Она задала вопрос Димичелу, стараясь быть деликатной – у свингеров главный принцип – деликатность. «Сэр, – спросила она, – мы что-то делали не так? Я не понравилась вам? А вот мэм была очень довольна моим мужем. Он сам мне рассказывал. Может, вы хотите, чтобы мы поменялись местами?»
Значит, был возможен и такой вариант.
Димичел ничего не ответил своей черненькой – несмышленому дитяти природы, он так хотел про нее думать: несмышленое дитя природы. Фиолетовый фаллос и алчный рот. Его белокурой Лизи. Экая бестия, право слово. Самому садовнику он также не сказал и слова. Димичел запер жену на вилле и приставил к ней охранников. Лизи бунтовала и звонила в полицию нравов, заставляла нового садовника добывать ей кокос, а может, она пыталась проделывать с ним и другие полюбившиеся ей штучки… Дело закончилось демонстративным вскрыванием вен в бассейне. Лизи откачивали тайно – в морском госпитале. Но скандал подхватили вездесущие таблоиды. Президент корпорации пригласил Димичела к себе в кабинет и попросил оздоровить атмосферу в семье, поскольку описание их с Лизи похождений вместе с фотографиями африканца-садовника и его жены, опубликованные в желтой прессе, не добавляли положительного имиджа их компании. При разговоре присутствовал второй вице-президент, тот самый светский хлыщ, любитель подводного плаванья, который и втянул Димичела в «групповуху». Он важно кивал головой и значительно поддакивал. «Да, – говорил он, – репутация компании превыше всего!»
Разумеется, после того как Дими подал в отставку, получил свою долю и отступные, «лев» занял место первого вице-президента. Любопытно было бы узнать, вернулась ли к ним в услужение афроамериканская пара – натирать паркетные полы и опылять экзотические розы.
Впрочем, Дими не знал, опыляются ли розы?
Попросту говоря, Димичела с работы выдавили. Или – выгнали, кому как больше нравится. Ему же хотелось думать, что он покинул нефтяную компанию по нравственным соображениям. Из-за черной прислуги, мужа и жены, которых в новом времени нельзя было называть «негритосами» по причине охватившего весь мир нового угара – фанатизма политкорректности. Их надо было называть «африканцами».
Димичел развелся с женой. Он хотел забрать у нее сына. Но отец Лизи по-прежнему был влиятельным человеком, и после курса лечения в специальной клинике суд подтвердил материнские права Лизи.
Сначала Димичел много путешествовал по миру. А потом вернулся в устье Большой реки, на берег лимана – в те места, где прошло его детство и где он вырос. Здесь, неподалеку от метеостанции, управляющим которой был когда-то его отец, а мама давала уроки в единственной музыкальной школе расположенного неподалеку городка, он построил из крепкого камня высокий дом, одновременно похожий на замок и на башню. Замок всегда вызывал зависть и раздражение соседей – рыбаков и охотников, чьи семьи гнездились в полудомах-полуземлянках на склонах пологого холма. Особенно им не нравилась вертолетная площадка Димичела, устроенная прямо на крыше. Дом стоял на краю утеса, того самого, о который разбивались волны и который на всех картах морских лоций был обозначен как мыс Убиенного.
На сей счет имелась отдельная история, которая казалась ему символичной. Много лет назад местные жители, верившие в добрых и злых духов – сэвэнов, сбросили с мыса православного священника-миссионера. Священник привел в здешние места первую корову и поил молоком ребятишек аборигенов. Одна девочка умерла. Наверное, она умерла от чего-то другого. Может быть, от простуды. Но шаман стойбища обвинил в смерти своего конкурента – человека в черной рясе. Разгневанные соплеменники шамана привели безвинного на мыс и сбросили на грозные скалы. Позже пришли другие люди в рясах, и они-то и назвали печальный утес мысом Убиенного. А шамана изгнали из деревни. И он переселился в близкую тундру, на Студеные озера, переполненные сигом и хариусом. Там он и умер – в одиночестве, среди своих идолов, выструганных из чурочек.
Никто никогда не знает, думал Димичел, как люди расплатятся с тобой за достижения цивилизации, которые ты им принес, и в каком богом забытом краю ты закончишь свою жизнь. Никакой борьбы религий, похоже, не существует вовсе, просто одни с детства привыкли пить молоко, а другие – не видят в нем толка. Потому что они пьют живую кровь оленей во время забоя, едят сырое мясо и мороженую рыбу.
Как человек, воспитанный системой, Димичел был склонен к обобщениям. Для одних, полагал он, правила жизни, определенные людьми в черных рясах, заключаются в том, что им можно безбоязненно есть свинину и без меры употреблять алкоголь, но делать детей положено с одной женщиной, и, самое главное, нужно ходить в храм и бесконечно каяться в нарушении заповедей, а потом вновь грешить. А для других уготовлен целый выводок жен, правда, укрытых в паранджу с головой. Алкоголь пить нельзя, но зато можно курить кальян. При желании – с душистой травкой. Очень важно попутно ненавидеть тех, кто ест свинину. По ту и другую сторону двух запретов находятся проворные толкователи священных книг, которые умело сталкивают курильщиков кальяна с едоками свинины, именно они и приводят толпы фанатов к пропасти, которую потом называют мысом Убиенного. Если добавить фонтанирующие нефтью скважины, которые государства никак не могут поделить между собой, врезающиеся (по причине все того же дележа) в небоскребы самолеты, митинги антиглобалистов, бесконечные революции в славянских государствах, жандармские ухватки Америки и пафосные речи политиков всех стран о толерантности, а также умирающих от голода и от непознанных вирусов африканских детей, то может получиться законченная картина современного мира. А на краю мира, на мысе Убиенного, стоит его дом-башня.