– Покорнейше прошу простить, – сменил гнев на милость хозяин мертвецов. – Не признал! – и протянул широченную ладонь для пожатия. – Глеб Аристархович!
Иратов руки не принял, а лишь констатировал свою догадку:
– Землицы перебросали немало…
– Из рабочих вышел, – подтвердил директор.
– Под кем в девяностых работали?
– Не понял?.. Может, чайку? На улице знатный морозец!
– Под измайловскими?
– Сами знаете, какая жизнь была…
– Так и сейчас измайловские здесь копейку имеют.
– Хозяин старый – и бизнес старый. А вы из каковских будете? Будто ваше изображение мне знакомо…
– Я вольный стрелок… Показывайте, уважаемый, могилы!
– Конечно.
Гуськом они пошли по узенькой, протоптанной в снегу тропинке, все больше отдаляясь от центрального входа. Миновали могилу Майи Кристалинской – певицы, которую Иратов неплохо помнил еще в черно-белом изображении телевизора. Герои войны и труда, генералы и артисты, сопровождали их путь грустным взглядом со своих надгробий.
– Уже недалеко, – подбодрил директор.
Верочка чувствовала, как стынут ноги в тонких изящных сапогах, но виду не показывала, лишь пальчики на ногах напрягала, пытаясь разогнать кровь.
– Не чистите снег-то! – раздражался Иратов, которому снег залез под брючину и застрял комками возле щиколотки.
– Так никто не платит, мы и не чистим.
– Тоже верно…
– Вот за этой стеной и ваши могилы, – оповестил директор. – Пришли. Обратно по натоптанному куда легче возвращаться. Вот они, могилки!
Верочка и Иратов стояли возле одной на двоих оградки и смотрели на выцветшие фаянсовые фотографии надгробий. Сами могилы утопали в свежем снегу, и красногрудый кладбищенский снегирь склевывал с куста рябины мерзлые ягоды.
– Я пойду? – спросил директор.
– Идите.
– Если что нужно, я у себя в конторе… – И пошел назад по тропинке.
Иратов обнял Верочку, и они стояли молча.
Арсений Андреевич краем глаза видел ступающую по тропинке сутулую фигуру Эжена в черном облачении. Его черные волосы развевались на зимнем ветру, и Иратов невольно залюбовался своей копией.
– Пойду поищу какую-нибудь лопату, – проговорила Верочка. – Или веник, на худой конец.
Она передала букет мужу, сказав, что к чистому поставим. Только она отошла, как Эжен наконец добрался до Иратова.
– Я не опоздал? – спросил молодой человек. – А то у меня и часов нет…
– В самый раз, – ответил Арсений Андреевич.
– Прекрасные были люди! – проговорил Эжен и склонил голову.
И опять Иратов с трудом сдерживал раздражение. Будь его воля, он бы прострелил эту черноволосую башку, а труп подселил бы к Бурыгину Ивану Сергеевичу, начальнику треста, бюст которого взирал с противоположной стороны тропинки уверенным бульдожьим взглядом. Вместо этого поинтересовался:
– Как дела?
– Вы опять злитесь!
– А что прикажешь делать?
– Смириться! Рано или поздно придется.
– Ты не боишься, что я тебя здесь завалю?
– Завалить меня – то же самое, что самому застрелиться…
– Да перестань ты нудить!!! Какая-то околесица, в самом деле!
– А помните, у вас на нем еще крошечное родимое пятнышко было, которое во младенчестве прижгли жидким азотом? – Иратов сверкнул глазами. – Латинской буковкой V? Пятнышко со временем стало еле заметным…
Неожиданно Эжен сбросил пальто на снег и задрал до затылка свитер, демонстрируя Арсению Андреевичу голую спину, по всей площади которой растянулась бледно-розовая литера V. – Видите ее? Видите?
Иратов смотрел на Эжена и думал о том, что ситуация сюрреалистическая, достойна Дали. Некий молодой человек старательно доказывает некоему субъекту, что он его половой член!.. Вместе с тем и пропажа у Арсения Андреевича вышеозначенного предмета никак не меньший абсурд, чем труды Кафки.
– Оденься! – приказал Иратов.
Эжен натянул свитер и влез в пальто. Его слегка потрясывало от холода, но он вопрошающе глядел на Иратова:
– Видели?
– Видел.
– Вы здорово мною управлялись, надо заметить! Виртуозно, как Паганини владел скрипкой, так вы владели…
– Да помолчи ты уже!
Из-за стены появилась Верочка. Она вела с собой двух мужиков с испитыми лицами, но главное – могильщики были вооружены лопатами.
– Короче, – наказал Арсений Андреевич, – ты мой новоявленный сын Эжен. Я сам с тобой только что познакомился.
– Ясно, – согласился молодой человек. – Не будем огорошивать слабую женщину сразу!
Иратов вдруг увидел на соседнем участке старуху, лицо которой было ему чем-то знакомо. Поди, какая-нибудь старая мхатовская актриса, предположил. Он только ночью вспомнит ее, актрису-легенду Извекову, которая поселилась в его первом доме, которая поила молодого архитектора липовым чаем и потчевала зефиром в шоколаде… Когда он отвлекся от старухи, то увидел Верочку с выражением такого неописуемого удивления, что у самого черты лица исказились, но физиономия Эжена, чувственная и порочная, вернула его лицу монументальность. А ведь похоже, что все правда!..
– Мой сын Эжен, – представил Арсений Андреевич свою копию Верочке. – Моя жена Верочка…
– Ах, – произнесла женщина в ответ. – Насколько ошеломительно сходство!.. – и протянула руку в лайковой перчатке. Эжен ее слегка пожал, но от этого «слегка» все в Верочкином организме вдруг изменилось, словно частички ее тела переменили знак минус на плюс, ноги тотчас согрелись, а тело, все ее интимное, будто кто-то исследовал беспардонно, и ей, как блуднице, сии манипуляции пришлись по душе.
– Итак!.. – голос Иратова вырвал жену из плена иллюзий. – Надо почистить могилы от снега. Начинайте, ребята.
– Нам дамочка по пятьсот обещала, – сообщил дядька постарше.
– Ну, раз обещала, – улыбнулся Иратов. – Только резво!
– Резво нельзя, – заявил младший. – Мрамора́ можно поцарапать. Все с расстановкой надо!..
– Так вперед!
Рабочие вышли на объект и сноровисто стали разбрасывать снег.
– Я о вас никогда не слышала, – со смущением призналась Верочка.
– Так и я о нем только сегодня узнал! – Арсений Андреевич похлопал Эжена по плечу. – Думал, самозванец, но как с таким его лицом можно не поверить!..
– Удивительное сходство, – признала Верочка. – А кто ваша мама?
– Мама?.. Она умерла.
– Что же вы ранее не объявились?
– Да как-то зависим был от сильных мира сего!
– Ну, слава богу, что вы сейчас к нам присоединились.
Эжен улыбался, ему нравилось такое обходительное радушие.
– Фотографии протереть? – поинтересовался старший рабочий.
– С осторожностью, – разрешил Иратов.
Что-то в лице рабочего показалось ему знакомым, но он тотчас переключился на взгляд Верочки, такой лучезарный и светлый, каким она обычно только на него смотрела. А сейчас все роскошество ее глаз было обращено к Эжену. Арсений Андреевич хотел было озлиться, пресечь эти детские переглядки суровым рыком, но злости в груди не оказалось, как бы он ни попытался ее отыскать.
– Надолго к нам? – полюбопытствовала Верочка.
– Так пока до города добирался, обворовал меня лихой человек в поезде. Документы и деньги выкрал и зачем-то по голове шарахнул. Ну, это даже на пользу, так как я ночь провел в больнице, в тепле и сытости…
– Ужас какой! – захлопала заиндевевшими ресницами Верочка. – Ведь мы поможем Эжену?
– Ну… – замялся Иратов.
– Ты же сам знаешь, как трудно сейчас молодым людям. Надо помочь хотя бы с восстановлением документов!
– Спасибо, – поблагодарил Эжен.
– Поможем, – согласился Иратов.
– Все, командир! – Иратов обернулся на голос и лицом к лицу столкнулся с рабочим. – Все сделали. Подавай тысячу!
– Леха?! – признал Иратов.
– Так точно, Алексей Иванович, – подтвердил рабочий.
– Леха, бармен! Ты помнишь «Лиру»? Как гуляли, какие дела делали!..
На мгновение в глазах рабочего блеснуло прошлое, но тут же и погасло.
– Нет, не помню…
– Да как же, ты мне еще посредничал с валютой!
– Путаете что-то…
– Ты Леха? Леха с зыкинской дачи?
– Мало ли на свете Алексеев? Вон и сын у меня Алексей. По чести живем. Пожалуйте тысячу!
Иратов вытащил из портмоне стодолларовую купюру и протянул рабочему.
– Мы в валюте не принимаем! – отказался Леха, а его сын закачал головой в подтверждение.
Иратов обозлился. Как к людям пытался отнестись, а здесь… Словно в лицо плюнули.
– Тогда пошли оба на хер! – Рабочий развернулся и пошел, за ним зашагал и сын. – И правильно, что тебя тогда вытряхнули с зыкинской дачи! Лохам – лоховское место! Тоже мне брахман!
– Кто это? – спросила Верочка, удивленная такой невыдержанностью мужа.
– Так… Из прошлого…
Надпочечники господина Иратова к этому моменту снизили выработку тестостерона на шестьдесят процентов. Он еще не понимал этого, но такой истерический срыв был как раз следствием этого процесса.
На убранные от снега могилы Иратовых были возложены цветы. Особенно долго поправлял букет Эжен – словно президент венок для фотографии.
– А поехали к Алессандро Итальяновичу? – предложила Верочка. – Я есть хочу, уже вечер!
В этот раз они ели много и обильно. Эжен сноровисто накручивал на вилку спагетти и улыбался по-свойски, как будто давно адаптировался к новым реалиям. Наелись десерта и напились вина, а в конце пели вместе с хозяином «Наполи». Лицо Верочки светилось необыкновенно, она щебетала птичкой, и казалось, что ей не больше двадцати. Иратов метался между двумя чувствами: ненависти и пофигизма. Тестостерон в его организме еще присутствовал, хоть и в незначительном количестве, мозг силился укрепить гормон, чтобы родить желание вышибить дух из этого красавца-прощелыги Эжена, который окончательно освоился и даже шутил на уровне. Хер с ним, решил Иратов. Как ни крути, он – это я… Арсений Андреевич чувствовал себя изрядно подшофе и просил у официантов подливать в десертную рюмочку лимончелло. Его мысли скакали, как и у всякого нетрезвого человека, он размышлял о Верочке, потерянном половом органе и обретении оного в лице псевдосына Эжена… Он видел, как Верочка к нему обращается, но откуда-то издалека пробивался ее волшебный голос, он невпопад кивал ей в ответ, стараясь сохранить лицо властителя судеб, но покрасневшие глаза, кривящийся от алкоголя рот делали его просто немолодым человеком в сильном подпитии… Верочка сама рассчиталась, а официанты с помощью Эжена усадили Иратова в автомобиль. Она попыталась припомнить, когда еще лицезрела своего мужа в таком разобранном состоянии, но не смогла.