ПРЕДЫСТОРИЯ СМЕХА
3.1. Свет и красный цвет как носители «веселости»
Вторая часть данной книги могла бы стать и последней. Пройдя определенный отрезок избранного пути, мы понимаем — дальше он уведет нас от главной темы. Попробуем подойти к ней с другой стороны.
Широко известна песенная формула: «Кто весел, тот смеется» (В.И. Лебедев-Кумач). Исходя из ее логики, смех предопределяется веселостью. Следовательно, ответив на вопрос «Почему человек стал таким “веселым”?», мы приблизимся к ответу на вопрос «Почему человек стал смеяться?».
Хотя мы и охарактеризовали смех как преимущественно сексуальную проблему, а также проследили ряд фольклорных сближений между «веселостью» и «сексуальностью», отметим, что общий круг значений слов с корнем «весел», достаточно широк{116}.
Они могут означать, например:
• скорость, быстроту:
«весело ехали» (СРНГ 1965—2005/4: 180);
«Речька у нас така весела, быстра» (Архангельский словарь 1980—2001/ΙΙΙ: 152);
«Ветер весело шумит, / Судно весело бежит» [Л.С. Пушкин. «Сказка о царе Салтане»);
• резвость:
«Развеселился сивый конь, / Секет землю копытом» (РЭФ 1995: 287);
• насыщение растений влагой:
«Кагда граза да гром, растенье висялицца» (Псковский словарь 1967—2004/ΙΙI: 3);
• ощущение тепла:
«Пойди на печь, весело веть сидеть» (Архангельский словарь 1980—2001/ΙΙΙ: 151);
• процессы заквашивания и брожения:
«веселю дрожжами», «веселиться — подыматься на дрожжах, бродить» (Там же: 150).
Что общего во всех этих примерах? Везде в итоге речь идет об энергии, жизненной силе. Такое понимание «веселости» является, видимо, универсальным, а все остальные — частными случаями.
Итак, где же берут начало истоки человеческой «веселости»? Чтобы ответить на этот вопрос, изберем метод исследования, в основе которого лежит анализ символов и знаков.
Из всех мировых стихий самое большое количество примеров «веселости» дает стихия света. Как отмечает А. А. Потебня, «<...>осветить — взвеселить — одно из самых обыкновенных сближений в славянских песнях» (Потебня 1865: 39).
Корреляции между «светом» и «весельем» встречаются часто не только в фольклоре, но и в языке. Ср. ряд выражений из «Архангельского областного словаря»:
Как весело — ноци светлыйе — я и хожу.
Как рамы-то вынять, так веселяйе.
У нас весело на кладбишшэ — солнышко кругом пекет, и на закати и на сходи.
Весела комната, везь день пекет соньцё.
А хорошый день дак опять веселой, сонцё, дак тёпло.
Если затянутое облаками небо постепенно начинает проясняться, мы говорим: «Погода повеселела». Идею наполненности светом передают также выражения «веселое утро», «веселый день»> «веселая весна».
Солнце — главный «увеселитель» мира. Оно «веселит» всю природу, все живые существа, как об этом повествуется в одной из загадок о нем: «Встану я рано, бело да румяно; умоюсь росой, распущу золотые косы. Как взойду на горы в венце золотом да гляну светлыми очами, и человек и зверь возрадуются» (Садовников 1875: № 2449).
Характерно, что в загадке солнце мыслится в виде лица или головы. Представление о солнце как о лике божества идет из глубокой древности, чему способствовала круглая форма светила. Отсюда и столь часто употребляемое выражение «солнечный лик».
Образ «веселого» светила из фольклора переходит в литературу:
Солнце смеется... Ликует природа!
У детей уже стало своеобразной традицией рисовать солнце в виде лица, у которого «рот до ушей».
Из фольклора мы узнаём, что человеческое лицо подобно солнцу и способно излучать свет: «От лица ево молодецкова, / Как бы от солнушка от Краснова, / Лучи стоят, лучи великие» (цит. по: Потебня 1989: 308). В тех случаях, когда от чьего-то лица «исходят лучи», речь, как правило, идет о приподнятом настроении данного человека. Ср.: «лицо светится (или сияет) радостью». Следовательно, параллель между человеческим лицом и солнцем проявляется в наибольшей степени, когда человек находится в радостном состоянии духа{117}.
Согласно данной системе образов смех есть нечто родственное свету, лучистой энергии, порождающей жизнь. Аналогичную идею передает выражение «ослепительная улыбка». Предполагается, что такая улыбка действует на зрение как свет — она «слепит».
От слова «свет» происходит эпитет «светлый». Он часто используется в языке в значениях «радостный», «ничем не омраченный», «веселый»: «светлая улыбка», «светлое лицо», «светлый праздник».
В представлении о солнце как о смеющемся лице важен тот момент, что всё попадающее в сферу действия солнечного света-смеха, тоже начинает «веселиться». Солнце как бы заражает своим «весельем» окружающий мир, смешит его{118}. Смеющаяся отраженным светом-смехом земля — это рассмешенная Несмеяна{119}.
Энергию света можно понимать и в сексуальном аспекте. Под воздействием «веселого» света в земле начинают зарождаться ростки, а животные вступают в брачные отношения. Очевидно, немалую роль здесь играет тепло солнечных лучей{120}.
Один из образов солнца фаллический. Вероятно, в формировании такого образа определенную роль сыграло представление о солнце как о голове — фаллос тоже имеет «голову». По своему «веселящему» значению солнце-«фаллос» приравнивается к солнцу-«смеющемуся лицу». О «веселящем» значении фаллоса («Плешь оголишь — всех людей взвеселишь» и т. п.) мы говорили выше. Есть некоторое соотношение между утренней эрекцией у мужчин и восходом солнца: половой член, равно как и солнце на заре, приобретает красный цвет, солнце встает — член «встает», одинаково и их устремление — породить жизнь.
Оппозицией свету-смеху служит тьма-печаль. Под знаком света идет как бы всё хорошее (тепло, жизнь, здоровье, знания), а тьмы — плохое (холод, смерть, болезни, невежество).
Что мы здесь видим? Закон природы, согласно которому все живые существа отдают предпочтение свету перед тьмой? Конечно же нет.
Присвоение человеком свету знака плюс вовсе не отражает природного порядка вещей, за этим символом стоит только отношение человека к свету.
Казалось бы, при появлении первых лучей солнца вся природа ликует — ростки тянутся вверх, цветы распускаются, птицы заливаются на разные голоса. Но с этих же минут начинается и жестокая борьба за выживание. Одни создания поедают (или оттесняют, затеняют) других, что обеспечивает первым выживание (или лучше — развитие). И когда с наступлением ночи эта борьба заканчивается, всё живое с наслаждением погружается в царство тьмы и сна. Даже человек, превознесший свет и жизнь, считает, что сон (образ смерти) «милей всего на свете». Если же во время сна животное или человека осветить, то свет будет воспринят ими как нечто неприятное, раздражающее, идущее со знаком минус.
По-разному относятся к солнечному свету люди, живущие на Крайнем Севере, и жители экваториальных районов. Для первых он означает тепло и, следовательно, жизнь, для вторых нередко связывается с испепеляющей жарой, засухой, голодом и, значит, может послужить причиной смерти. Даже жители средних широт, например, после посева умоляют небо не о солнечной погоде (обычный эпитет такой погоды — «хорошая»), а о дожде. «Хорошая» погода в данном случае становится «плохой».
Следовательно, солнечный свет, или просто свет, амбивалентен, то есть он может восприниматься и со знаком плюс, и со знаком минус. Таково его природное содержание.
Но, как мы уже убедились ранее, свет устойчиво проявляет себя в человеческом сознании в виде символа радости.
Приведем еще один пример подобного рода, хотя он уже будет в несколько иной плоскости.
Редко кто не видел зрелища гигантской разноцветной дуги — радуги. Оно всегда вызывало восторг, о чем свидетельствует само слово «радуга», входящее в одну группу со словами «радость», «радовать», «радованье» (Даль 1880—1882/ΙV: 8). Характерны и другие ее обозначения: «веселуха», «веселка» (Там же/Ι: 186). До сих пор в русском языке используется эпитет «радужный» в смысле «счастливый», «радостный», «приятный». Ср.: «радужные надежды».
Сущность явления радуги давно разгадана. Это есть в итоге не что иное как солнечный свет. Он преломляется в мельчайших капельках воды, повисших в воздухе, и разлагается на составляющие разного цвета.
Очевидно, «веселость» радуги в значительной мере обусловлена ее многоцветием. Но одинакова ли роль каждого цвета в том впечатлении, которое радуга производит на нас?
Проделаем такой опыт. Создадим своего рода «веселку» в домашних условиях. Для этого выложим на столе рядом друг с другом карандаши из цветов, составляющих радугу. Последовательность общеизвестна: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Попробуем теперь поочередно убирать разные цвета. Очень быстро становится очевидным, что «веселость» набора в наибольшей степени страдает без красного. Тем не менее набор еще все-таки «веселит». Полностью исключим красный тон, для чего уберем и оранжевый — смесь красного с желтым. «Веселость» пропадает почти полностью. Уберем и желтый. Ряд из оставшихся карандашей сразу становится «скучным» и «неинтересным». Действия с карандашами показывают, что красный, оранжевый и желтый — «веселые» цвета, причем красный — самый «веселый». По крайней мере, так мы это воспринимаем. (Советую читателю проделать опыт самому.){121}
Цветовым эквивалентом солнечного света является белый цвет. Согласно проведенному эксперименту красный, оранжевый и желтый цвета дают «веселость» белому, как состоящему из семи цветов радуги. Отсюда вытекает, что каждый из этих цветов «веселей» белого{122}.
О красном как о «веселом» цвете мы узнаём и из фольклора.
«Радость красна, горе серо», — говорится в русской поговорке (см.: Даль 1880—1882/Ι: 378). Или: «Старость не радость, не красные дни» (Там же/ΙΙ: 187), из чего следует, что «красные дни» — веселые.
Розовый (светло-красный) цвет тоже «веселый». Об этом свидетельствуют выражения: «смотреть на мир сквозь розовые очки», «видеть всё в розовом свете», «розовые мечты».
С красным цветом ассоциируется молодость: «Алеет, поколе молодеет; станет стареться, побуреет» (Там же/Ι: 13). В соответствии с формулой «старость не радость», данное представление можно истолковать еще и так: темнея, красный цвет теряет свою «веселость».
«Красная жизнь» — счастливая, безмятежная. Ср. также: «красное детство», «красные годы».
Красный цвет широко использовался в праздничной одежде. Большое распространение получила ткань кумач, обычно алого цвета. Из нее шились сарафаны и рубашки. Одним из главных атрибутов разного рода смехотворцев — шутов, клоунов, потешников — часто являлись шапка или колпак красного цвета. Этот же цвет применялся во время праздников и ряжеными. «Большая группа персонажей ряженья, — пишет Л. М. Ивлева, — маркирована красным цветом. Наиболее часто отмечаются такие особенности их внешнего облика, как красный язык, красный пояс, штанина, рукав, рубаха» (Ивлева 1994: 167). Кроме того, сам праздник — это «красный день календаря». («Красным дням»-праз-дникам противостоят «серые будни».)
Примечательно и то обстоятельство, что основные органы лица, производящие улыбку (губы) или смех (рот), красного цвета. От прилива крови к голове при смехе краснеет и лицо смеющегося. Видимо, подобное покраснение лица играет определенную роль в представлении о том, что оно может «сиять» и «светиться».
Красный цвет не только самый «веселый», он же и самый «сексуальный», потому что является цветом полового возбуждения. Он символизирует возбуждение и вызывает его. Под действием полового желания кровь приливает к гениталиям, отчего они краснеют — «веселеют»{123}. Изображения пениса, а также фаллообразные языческие идолы нередко окрашивались в красный цвет. Обычай женщин красить губы красной помадой (для большей привлекательности) тоже, видимо, имеет сексуальный аспект. Раньше считалось нескромным это делать молодым девушкам, а ярко накрашенные губы рассматривались как характерный признак женщины «веселого» поведения. Примечательно также, что символом «веселого дома» стал красный фонарь.
Кроме того, с красным цветом связываются агрессивность, экспансия, война, пожары, пролитие крови.
Джек Тресиддер дает такую общую характеристику символике красного цвета:
Активный, мужское начало, цвет жизни, огня, войны, энергии, агрессии, опасности, революции, импульса, эмоций, страсти, любви, радости, праздничности, жизненной силы, здоровья, физической силы и молодости (Тресиддер 1999: 67—168).
Иными словами, красный цвет означает жизнь, «бьющую ключом», энергию, «переливающуюся через край».
В связи с этим особо важным представляется следующее обстоятельство. Созерцание красного цвета, согласно современным исследованиям, повышает жизненный тонус человека.
Макс Люшер, автор знаменитого «цветового теста Люшера», пишет по этому поводу:
Эксперименты, в которых от испытуемых требовалось рассматривать красный цвет для оценки изменения с течением времени, показали, что этот цвет оказывает явный стимулирующий эффект на нервную систему — поднимается кровяное давление, возрастают частота дыхания и сердцебиения, следовательно, красный действует возбуждающе на нервную систему, особенно на симпатический отдел вегетативной нервной системы (Люшер 2002: 10).
Воздействие разных цветов на человеческую психику изучала на практике Дэнис Линн. Она дает следующий совет:
Если вы — медлительный человек или у вас период застоя в жизни, выкрасите стены красной краской (возьмите розовую, алую или даже ярко-красную или красно-коричневую, но не темно-бордовую или красную с грязным оттенком) и будьте готовы к резкому взлету в жизни! (Линн 1997: 224)
В природе красный цвет очень редок. Он проступает в виде отдельных цветовых пятен на общем фоне зеленого и сразу же бросается в глаза. Обычно это половые органы растений — цветы, реже — плоды{124}.
Итак, мы видим, что свет и красный цвет воспринимаются людьми как носители «веселости». Логично предположить, что, раз человек приобрел избыточную «веселость» и часто сбрасывает ее в виде смеха и непродуктивного секса, он неким образом подвержен воздействию света и красного цвета в большей мере, чем все живые существа.
Существует ряд признаков, свидетельствующих о «родстве» человека со стихией света. Один из них — славянская традиция называть друг друга или всё общество словом «свет». Ср. также старинные обращения к знати: «светлейший», «сиятельный». У многих народов особым почетом пользуются блестящие одежды, а также головные уборы, от которых как бы исходит свет, — венцы, короны, митры (ср. образ солнца в виде головы). Обычай носить украшения, создающие сияние в области головы (серьги, цепочки, ожерелья), повсеместно распространен и в настоящее время.
Что же касается красного цвета, то человек явно отдает ему предпочтение перед другими цветами. «Красный, — отмечает Ганс Бидерманн, — из всех цветов чаще всего называется в качестве любимого цвета» (Бидерманн 1996: 131). «Алый цвет мил на весь свет», — констатирует поговорка (см.: Даль 1880—1882/Ι: 12).
С другой стороны, символика красного цвета в ряде случаев показывает его связь со стихией света. Выше мы говорили о параллели «красные дни — веселые». Однако выражение «красный день» имеет еще и толкование «жаркий, солнечный, сухой» (Там же: 427).
Эту связь отражают также:
• обозначение главного небесного источника света — «красное солнышко» (красным оно бывает только на восходе и закате);
• народная погодная характеристика «красно»: «Красно — это когда на улице солнце светит» (СРНГ 1965-2005/15: 180);
• выражения «красная весна» и «красное лето», передающие насыщенность этих времен года теплым солнечным светом (осень и зима не бывают «красными»);
• устройство жилища древнего славянина (по В.И. Далю): «Красный угол обычно обращен к юго-востоку; солнце утром входит в избу передними красными окнами; солнце с избы, с красных окон своротило, перешло на полдень. Красная лавка, под окнами на улицу, под красным окном» (Даль 1880— 1882/ΙΙ: 187).
Из сказанного можно сделать вывод, что любовь человека к красному цвету - одно из следствий его поклонения свету.
Итак, «веселый» свет, свет-смех — вот, на наш взгляд, главный источник «веселости» Homo sapiens. Человеческий род явно оказался в некой специфической световой ситуации (необычных условиях освещенности).
3.2. Истоки человеческой «веселости» ведут к стихии огня
Могло ли почитание людьми «веселого» солнечного света каким-либо образом (пока неясным для нас) стать причиной «веселости» самих людей?
Как показывают этнографические материалы, всё-таки нет. Солнце не играет особой роли в мифах первобытных народов (примером тому — австралийцы). Резкое нарастание значимости культа солнца происходит только в ближайшие к нам тысячелетия и обычно связывается с появлением земледелия.
Однако к этому времени человек уже давно познакомился с другой «веселой» стихией, родственной солнечному свету, — огнем.
И если солнце было недостижимо для человека, чтобы реально повлиять на него, то огонь находился совсем рядом. За приносимые ему «жертвоприношения» (дрова) он производил свет и тепло. Следы пользования человека огнем обнаруживаются в эпоху синантропа, то есть около 400 тысяч лет назад.
История человеческого общества не знает открытия, которое по своей значимости могло бы быть сопоставлено с освоением огня. Вполне вероятно, что без этого открытия люди не выжили бы как вид и уже давно прекратили свое существование подобно мамонтам и динозаврам.
Говоря о человеческой цивилизации в целом, следует признать, что вся она построена на огне — «огневое (огнестрельное) ружье», «огневой снаряд», «огневые спички», «огневая мельница», «огневая машина» (Даль 1880—1882/II: 644—645). Как выражались раньше, «ныне везде пошла огневщина, и на фабриках, и по земле, и по воде езда, всё огневщина» (Там же).
О «веселости» огня многократно и в разных формах говорится в «Ригведе» (приблизительно середина П тыс. до н. э.). Всего в ней 1028 гимнов и около 200 из них посвящено богу огня Агни. Будь то сам огонь как стихия, или огонь как хотар (главный жрец), или бог огня Агни, эпитеты «веселый» и «радостный» часто оттеняют его образ:
<...> жаркий, веселый, он сверкает,
Как небо, улыбающееся сквозь тучи.
Ты — радостный хотар, хозяин дома,
О Агни, вестник племен.
Отражением представлений о «веселом» Агни являются, по всей видимости, распространенные в русском языке выражения «огонь весело горит» и «веселые языки пламени». Ср. также: «Весело да печки топятся» (СРНГ 1965—2005/4: 180).
В загадке о печи треск сгораемого в огне топлива загадывается как «хохот»: «Стоит баба на юру, кто ни идет, в сяк — в дыру; кто ни вскочит, в сяк захохочет» (Садовников 1875: № 124). Загадка с эротическим намеком.
Огонь — это и «сексуальная» стихия, так как «поедание» им горючих материалов может рассматриваться и как «спаривание» с ними: «Ревя, он спаривается [с деревьями], словно бык с коровами» (Ригведа I. 140. 6). У многих народов считалось, что огонь обладает оплодотворяющей силой. Сквозь него прогоняли бесплодную скотину, через него прыгали желающие заиметь потомство люди (см.: Фрэзер 1998: 674-675).
В «Ригведе» люди называют огонь своим «родственником», «другом», «союзником».
Задумаемся над тем, как «дружба» с огнем повлияла на человека. Насколько люди изменились под влиянием таких «дружеских» отношений?
Совершенно очевидно, что, хотя огонь издавна используется человечеством во множестве приборов и механизмов, сама природа этой великой мировой стихии остается неизменной.
Можем ли мы сказать то же самое о человеке? Нет, не можем. Природа его претерпела большие изменения. И, безусловно, причиной тому — цивилизация, в основе которой лежит «дружба» с огнем.
Homo sapiens почти полностью лишился волосяного покрова, которым обладают близкие ему по эволюции виды животных. Этот покров защищал его не только от холода, но и от лучей палящего солнца. У одной из рас цвет тела (розоватый) теперь напоминает цвет огня. В связи с прямохождением человек в значительной мере утратил чувство обоняния. Недостаточно развитые зубы не могут служить средством защиты, не способны разгрызать твердую пищу — ее размягчает огонь. Человеческий желудок в свою очередь также приспособился к обработанной на огне пище. Вода для питья пригодна только чистая, в противном случае ее необходимо прокипятить, опять же подвергая обработке огнем. Попав по каким-либо причинам в дикую среду обитания, люди начинают с того, что пытаются развести костер. Современный человек уже не может без огня, оказавшись в явной зависимости от этой стихии. Создается впечатление, что не огонь на службе у людей, а они — в его услужении.
Каждый день люди приносят ему «жертвоприношения» в виде горючих (способных гореть) материалов. Наземной биологической массы уже не хватает для «кормления» огня, теперь он «питается» подземными — углем, торфом, нефтью, газом.
Зададимся вопросом: сколько времени проводил древний человек у огня, в самой непосредственной близости от данной стихии? Очевидно, немалую часть жизни. Особенно же это касалось людей, в круг обязанностей которых входило поддержание огня.
Возможно, такое длительное соседство и привело к тому, что человек как бы «облучился» огнем. Ведь в массе случаев человек ведет себя как отражение стихий огня л света. Согласно языковым формам огонь «говорит» внутри человека. Он «бежит», «пробегает», «разливается» по его телу, по жилам или «пылает» в крови.
Вспоминаются такие выражения как «огненный нрав», «огненные речи (слова)», «огненный (горящий, пылающий, пламенный) взгляд». Взгляд может как «согревать», так и «жечь», «прожигать», «испепелять». Предприимчивый, энергичный человек справляется с каким-либо делом «с огнем (огоньком)», оно у него «горит в руках», да и о нем самом говорят «огонь-человек».
Приятное для глаза мы часто находим в вещах и предметах, имеющих те же зрительные особенности, что и огонь. Мы любим сияющее, сверкающее, блестящее. Эти характеристики широко используются нами и как символы высокой оценки ума, таланта, красоты. (Мы можем, например, сказать, что некто «сверкает» умом или «блестяще» танцует. Похвала может звучать и еще короче — «блеск!».) От такого визуального восприятия огня, видимо, ведет начало почитание блестящих металлов и сверкающих минералов. Отсюда вытекает, что, украшая себя, свое тело золотом, серебром, сверкающими камнями, мы уподобляем себя огню.
У многих народов существовал обычай сжигать покойников, а кое-где встречался и обряд добровольного самосожжения (например, «огненное крещение» у российских староверов). Желание слиться с огнем тоже можно рассматривать как подсознательное ощущение человеком своего родства с данной стихией.
Заметим, что и в настоящее время люди любят сидеть у огня и смотреть на него — в современных благоустроенных домах для этого нередко устанавливаются камины.
Характерно, что в нашей речи гораздо больше образов, связанных со стихией огня, чем со стихиями воды или воздуха.
А. А. Потебня высказался на сей счет следующим образом:
Если б мы не знали, что божества огня и света занимали важное место в языческих верованиях славян, то могли бы убедиться в этом из обилия слов, имеющих в основании представления огня и света. Как душа и жизнь, так и частные проявления жизни: голод, жажда, желание, любовь, печаль, радость, гнев — представлялись народу и изображались в языке огнем (Потебня 1989: 289).
Данную идею Потебня иллюстрирует множеством примеров.
Очень показательно в интересующем нас плане такое чувство, как любовь. Обратим внимание на глаголы, которыми описываются фазы ее проявления (этими же глаголами характеризуются разные этапы процесса горения): «зажигаться», «разжигаться», «загораться», «разгораться», «вспылать» («воспылать»), «воспламеняться», «вспыхивать», «гореть», «пламенеть», «пылать», «догорать», «сгорать», «гаснуть», «угасать», «погасать», «потухать», «тлеть», «остывать», «охладевать». Как отмечает Эрнест Краулей, «во всем мире признается и выражается во всех языках связь между любовью и жаром. По малайской физиологии, например, любовь считается сделанной из огня» (Краулей 1905: 200). Между прочим, большинство перечисленных выше глаголов можно отнести и к проявлению одной из базовых эмоций — гнева.
Терминология сексуальных образов тоже как бы «пышет» огнем{126}. Половая страсть — это «огонь», «пламень», «пыл», «жар»{127}. Нередко она изображается и как процесс «кипения»{128}. Гениталии под воздействием полового желания «горят», «накаляются»{129}.
Совокупляться — это «жарить», «нажаривать», «зажаривать», «отжаривать» (Афанасьев 1997: 387, 76, 75, 139), то есть «обрабатывать огнем». Нигде в фольклоре (или литературе) мы не встречаем столько метафор огня, как в образах полового акта. Вспомним в этой связи о гиперсексуальности человеческого рода. Не от огня ли человек позаимствовал и свою сексуальную избыточность?
Первые представления человека о цвете тоже, видимо, обусловлены огнем, то есть зрительным восприятием этой стихии. И в таком случае существующие у многих народов культы белого и красного цветов являются архетипическим отражением культа огня. (Только много позднее они воплотили в себе черты солнца и солнечного света, а культ белого цвета — и освещенного солнцем неба.)
Как установил В. Тэрнер, для большинства древних культур характерно наличие цветовой системы, в которой различаются три основных цвета: белый, красный и черный (см.: Тэрнер 1985: 98, 102—103). В одном из гимнов «Ригведы» образ огня коррелирует со всей триадой:
Черный, белый, красный его путь.
Блистательный [бывает] желто-красным, красноватым и ярко-красным.
Родитель породил [его] золотистого цвета.
В этом отношении характерен анализ цветового кода «Ригведы», произведенный Т. Я. Елизарен-ковой. Всего в тексте гимнов встречается около трех десятков слов, обозначающих цвет. Примечательно, что при весьма детальной разработанности именования белого и красного цветов, для синего и зеленого нет даже специальных обозначений (см.: Ригведа 1999/II: 480-486){131}. «Яркая часть спектра, — отмечает Елизаренкова, — представлена многочисленными тонами, группирующимися вокруг белого и красного цветов и объединяемыми значениями “сверкающий”, “блестящий”, “светящийся”» (Там же: 482). Обратим внимание, что перечисленные выше эпитеты — обычные характеристики огня.
Хотя анализом выявлено примерно по десять обозначений оттенков белого и красного цветов, однако, как считает автор научного перевода «Ригведы»:
В настоящее время точная идентификация цветовых единиц невозможна (в ряде случаев встречаются серьезные расхождения при определении того или иного цвета даже между самыми авторитетными словарями санскрита), и если из природы определяемого цветовым эпитетом предмета или существа неясно, каким может (или каким не может) быть цвет, то идентификация остается весьма условной (Там же).
Ср.: ârjuna — ‘белый’, ‘светлый’, ‘серебристый’, и агипа — ‘красноватый’, ‘светло-коричневый’, ‘золотисто-желтый’; или çvetâ (от корня çvit — ‘светить’) — ‘белый’, ‘светлый’, и çyeta — ‘бледно-розовый’ (см.: Там же).
Такого рода сближения могут быть легко объяснены, если признать, что происхождение данных обозначений связано с общим архетипом{132}.
Подтверждением изначальной «светоносности» эпитетов «белый» и «красный» служит также то обстоятельство, что во множестве случаев они являются не цветовыми характеристиками, а символами, нередко совпадающими по значению с эпитетом «светлый». Архетипически же «светлый» — это одно из обычных определений огня. Ср., например: Ригведа V. 4. 3; V. 21. 4; VI. 6. 3 или I. 66. 2: «светлый, как коровье молоко, ярко сияющий».
И все-таки для огня наиболее показателен красный цвет. Из семи вариантов загадки о горящей лучине в шести случаях огонь загадывается как «красный (красненький) кочеток (петушок, котик, жучок)» и только в одном — как «беленький кочет» (Садовников 1875: № 203). В ночное время цвет костра издалека всегда воспринимается как красный или оранжевый. (Одно из названий оранжевого цвета — «жаркой», см.: Даль 1880—1882/II: 689.) Отметим для сравнения, что «красное солнышко» имеет в основном желтый (золотистый) цвет, только утром и вечером оно бывает красным.
Мы уже говорили о том, что красный цвет действует на человека возбуждающе, стимулирует работу его организма. Но ведь именно огонь и явился для человека мощным источником данного цвета. Видимо, потому-то людям так и полюбился «веселый» красный цвет, что он ассоциировался у них с «веселым» огнем.
Похоже, что и понятие человека о красоте имеет подобную — «огненную» — природу. Прославление зрительного образа огня — один из основных мотивов тех гимнов «Ригведы», которые посвящены богу Агни (ср.: Ригведа V. 28. 4; VII. 3. 6; IV. I. 6).
У славян предельно сближенными, а нередко и идентичными оказались понятия «красный» и «красивый». По В. И. Далю, «красивый» — это прежде всего «красный или прекрасный» (Даль 1880—1882/II: 186). Последнее слово означает в цветовом отношении высшую степень «красного».
Добавим, что такие понятия, как «веселый», «красный», «красивый», не только часто проявляют взаимосвязь, но обнаруживают и корреляции с эпитетами «сияющий», «светящийся», «сверкающий» и другими им подобными. Зрелища фейерверков, салютов, бенгальских огней кажутся нам «красивыми» и одновременно вызывают улыбки, смех, радостные крики, то есть веселье.
«Сияющее», «светящееся» лицо тоже воспринимается и как «веселое» и как «красивое». Его можно было бы назвать и «красным»: во-первых, потому что оно выступает как бы источником света (а одна из характеристик последнего — «красный»), во-вторых — потому что «красное» — это «прекрасное», то есть опять же — «красивое». (Не будем забывать и о реальном покраснении лица при радостном возбуждении.)
Родство данных образов интуитивно чувствуют фотографы. Чтобы клиент получился на снимке «красивым», ему советуют улыбнуться{133}.
Культ огня предопределил сложившийся относительно недавно культ солнца. Индейцы Северной Америки называли солнце «Великим Огнем» (Тресиддер 1999: 247).
Почитание главного небесного светила дало новые импульсы для развития образов света. Молитвы, заговоры, заклинания стали произноситься глядя на восток, то есть туда, откуда утром появляется солнце.
С почитанием света тесно связаны почитание неба и «светлых» богов. От изображений богов, от всего, что их окружает, исходят ослепительный блеск, сияние, свечение. Жертвоприношения «светлым» богам производятся, по сути дела, так же, как и огню, — сжиганием горючих материалов, только теперь это фитиль в свече или масло в лампаде.
Места для поклонения «светлым» богам — храмы — являют собой образ неба на земле («царство света»). Нередко и внутри, и снаружи они отделаны «солнечным» металлом — золотом. При этом любопытно, что из конструкции белого православного храма, сияющего на солнце золотыми куполами и воплощающего в своем облике символы христианства, проступает более архаичная идея — образ огня с взмывающими вверх языками «веселого» пламени. Вольно или невольно люди отразили этот образ в своем представлении о земном местопребывании богов{134}.
Свое жилище человек старается устроить так, чтобы оно было максимально светлым внутри, для чего вход делается с южной стороны. Этого мало. Человек освещает жилище разного рода светильниками, прорубает в стенах окна. Ср. у В. И. Даля: «Дом скучен и мрачен внутри, просветлить его можно, только прибавив просвет окон» (Даль 1880— 1882/III: 508). «Подвеселить» «скучное» помещение можно также, окрасив его «веселой краской» или оклеив «веселыми обоями». Так называют в обиходе краску и обои светлого тона.
Попутно заметим, что внутри жилище — это царство прямых линий, а ведь эталон прямой линии — луч света, ничто не превосходит его по прямизне. Вообще всё созданное человеком как бы воплощает в себе культ прямой линии. Ср. оппозицию «прямой—кривой».
Принцип познания человеком мира недвусмысленно подразумевает идею «любопытности» света. Свет «крайне любопытен». Он любит «заглядывать» в самые укромные и труднодоступные места.
Узнать, изучить что-то — это «выяснить», «прояснить»; научить — «про-светить», образование — «просвещение»; мысль «освещает», «озаряет» (а также «летает»). Процесс изучения чего-либо ведет к тому, что в голове становится «светлее». Легко постигающий науки имеет «светлый ум», «светлую голову». О том, что процесс познания мира сродни освещению, свидетельствует поговорка: «Ученье — свет, а неученье — тьма». Знания, то есть результат «просвещения», обычно рассматриваются в позитивном плане. Очевидно, что с каждым новым этапом развития человек «просвещается» всё больше и больше.
И наконец, о еще одном качестве человека, ко торое, на наш взгляд, тоже имеет отношение к стихии огня. Это — неуемная жажда деятельности, явно избыточный энергетический потенциал, гораздо больший, чем это нужно для простого выживания. По определению Эриха Фромма, «избыток энергии — феномен, неотъемлемо присущий человеку. Даже у животных избыток энергии реализуется в игре; тем более избыточность характерна для человека, является сущностно человеческим феноменом» (Фромм 1998: 195). Напомним, что активного, энергичного человека нередко называют «огнем».
Согласно гимнам «Ригведы» огонь обладает мощной жизненной силой, и, что особенно важно, этой силой он наделяет тех, кто ежу поклоняется, то есть «кормит» его:
Я хочу воспеть (его) высокую жизненную силу —
Пламени, бога Агни.
Ты, о Агни, даешь высокую
Жизненную силу, о бог, [своему] почитателю.
Но, как мы убедились выше, «жизненная сила» и «веселость», по сути дела, — одно и то же.
Таким образом, наши поиски главного источника человеческой «веселости» в конечном счете остановились на стихии огня. Через «дружбу» с огнем (длительное пребывание рядом с этой стихией) человек, вероятно, и «развеселился» до такой степени, что стал смеяться{135}. Вместе с этим в человеке нашли отражение как ряд свойств огня, так и параллелизм его некоторых характеристик: «сияющий», «светящийся» = «красный» = «приятный на вид», «красивый» = «обладающий жизненной силой» = «сексуальный» = «веселый»{136}.