В такие напряженные дни Филипп Матвеевич лично просиживал в присутствии сутками, вымарывая крамолу и не допуская выхода богомерзких и противугосударственных книжек. Ведь если бы только он допустил ошибку, и мерзопакостная книжка все же бы вышла, то в пору хоть пулю в лоб!
— Как бы чего не вышло! — мелко крестясь, бормотал господин Грандичевский в такие дни…
Как сыр в масле катается
По правой стороне Селенги
Почему качается камыш?
По той стороне Худара
Почему качается камыш?
Могучий Каксыр оседлал Эрдени Мори ---
Великого белого коня.
"Топором, не имеющим обуха,
Будешь колоть дрова" ---
Шлют проклятья ему враги.
Но бесстрашен храбрый Каксыр!
На могучем Эрдени Мори
Всё катается на заре.
Голова его в небесах
Облака словно тук покрывают его.
Утренний туман с Дэлгэр–Мурөн
Словно масло блестит вокруг него.
И поет о том вещий акын:
— Каксыр в масле катается!
Насильно мил не будешь
Студент факультета психологии МГУ им. Ломоносова Макс Лоу (по кличке Абрахам) как‑то раз поспорил со своим сокурсником–тезкой Максом Вертом (по кличке Геймер).
Спор касался монументального предмета, именуемого Многопрофильным Исследованием Личности.
Один из Максов утверждал, что коль скоро эти исследования важны, то надлежит непременно проводить их, хоть бы даже и принудительно!
Оппонент, напротив, утверждал, что подобные тесты должны проводиться исключительно на добровольной основе.
— Насильно МИЛ не будешь! — каламбурил он…
Ни дна, ни покрышки
Будар Владимирович Алексеев, уроженец города Пскова, решил однажды проехаться автостопом по родной губернии.
А поскольку денег у него было немного, то в качестве платы за проезд предлагал он новенькую автомобильную шину, купленную несколько лет назад по случаю, да так и не пригодившуюся.
Собственного автомобиля у Будара Владимировича отродясь не было.
Первый же дальнобойщик согласился подбросить новоиспеченного автостопщика до города со странным названием Дно.
Однако вероломно обманул своего пассажира. Плату взял, а самого Будара Владимировича вытолкал из машины посреди поля.
— Ни Дна, ни покрышки! — сокрушался незадачливый автостопщик.
Но вас, дур, слышу впервые
Однажды Александр Даргомыжский, будучи позван на форели в дом своего приятеля, вынужден был слушать один из своих романсов в исполнении дородных дочек хозяина дома…
Поскольку оригинальная тональность показалась барышням слишком высокой, те, ничтоже сумняшеся, транспонировали романс в ля–бемоль мажор.
— Ну как вам, Александр Сергеич? — -- спросили композитора взволнованные девушки…
— Мда… — -- протянул гений. — -- Много слышал я исполнений сего романса. Но в as‑dur слышу впервые…
Окно в Европу
Как‑то раз ехал царь Петр по улице, да увидел артель мужиков, споро что‑то строящих.
— Что строите, мужики? — -- спросил царь.
— Гостиницу "Европа", государь! — -- смиренно ответил старшой из артели.
— А ну–кось дайте‑ка топор!
Спустя полчаса Петр Алексеевич самолично прорубил в новой гостинице окно!
От Великого до смешного — один шаг
Однажды Петр Великий и шут Балакирев упились браги, по случаю приезда принца Голштинского. Царь, приближенные и даже кое‑кто из челяди лежали вповалку и сладко храпели
Александр Данилович Меньшиков очнулся первым. Нетвердым шагом прошелся между мертвецки пьяным государем и его верным скоморохом.
— От Великого до смешного один шаг! — пьяно икая, удивился Светлейший князь.
Пир во время чумы
Сибирский карча (визирь хана) Кулубей торопился в новое стойбище. Хан велел приготовить там праздник. Обещал сам присутствовать и пировать с народом в новых чумах.
Кулубей выехал слишком поздно, да еще и умудрился заблудиться… Времени оставалось в обрез. Если праздник не начнется вовремя, хан может и голову снести.
Старый карча проклинал себя за то, что связался с этим руссом, случайно повстречавшимся ему в степи. Дуралей мало того, что, похоже, не знал дороги (вел важного сановника какими‑то невообразимыми стезями), хотя и обещал провести в стойбище кратчайшим путем, так еще и не понимал человеческого языка. Говорил только на своем собачьем наречии.
Кулубей с трудом подбирал русские слова, которым когда‑то в юности выучился у купцов–славян.
— Праздник не вовремя — хан секир башка моя и твоя! Быстро ехать, шапку потный делай, а пир давай, стойбище давай.
Коварный русс молчал, и только когда карча совсем уж рассвирепел, и хотел снести неверному голову с плеч, вдруг указал на открывшееся внезапно стойбище, гордо расположившееся на соседнем холме. Крыши новых чумов радовали глаз. Времени еще оставалось достаточно.
— Пир вовремя! Чумы! — радостно проговорил русс, похлопывая карчу по плечу.
Принять за чистую монету
Алексей Петрович, мэр небольшого курортного городка больше всего на свете ценил чистоту. Сказывалось воспитание. Отец градоначальника был хирургом, буквально помешанным на стерильности. Алексей Петрович сызмальства находился под впечатлением от посещения отделений гнойной хирургии. Он знал, что страшные болезнетворные бактерии, грибки, плесень и прочая нечисть могут в один день свести здорового человека в могилу.
Именно поэтому чиновник тщательно отмывал и стерилизовал все предметы, с коими ему приходилось иметь дело. Особенно тщательно отмывал он деньги, памятуя о том, что по количеству болезнетворных микроорганизмов дензнаки могут соперничать лишь с отхожими местами.
Взятки Алексей Петрович брал умеренные, но вовсе отказаться от них не мог. Каждый прием у мэра имел твердую таксу. От просителя требовалось лишь не соваться к градоначальнику с вульгарными банкнотами (хотя бы даже и с изображениями американских президентов). Алексей Петрович предпочитал редкие монеты… Золотые или серебряные, но непременно, чтобы стерильные.
Когда секретарь докладывал мэру о том, что, дескать, вот этого посетителя надо бы обязательно принять, Алексей Петрович, задумчиво глядя в потолок, неизменно произносил:
— Можно принять! За чистую монету!
У черта на куличиках
Подающий огромные надежды математик–вундеркинд из Словакии, мальчик 6 лет отроду по имени Лоба Чевский мог часам заниматься любимым предметом. Бесконечно решал, хитроумные задачи, чертил мудреные графики. Даже чуть было не составил систему линейно–независимых уравнений с четырьмя неизвестными.
Причем свои высокоумные изыскания с детской непосредственностью мог проводить даже в песочнице, ибо любил и с другими детишками поиграть, да порезвиться. Обычной для вундеркиндов замкнутостью не страдал. Бывало лепит с детьми пирожки из песка, или куличи, а потом схватит веточку и давай чертить графики прямо на песке…
Одна была у него странность. Ось абсцисс он упорно называл «Икс черта», а ось ординат «Игрек черта». Ну да что с малолетки возьмешь. Терминологическая точность и не так ведь важна…
Бывало, что приходили к нему в песочницу за советом и убеленные сединами академики. Часами беседовали с Лобой.
А иной спросит его: «А где же, коллега, вот в этом графике у вас ось ординат?» А Лоба молчит, чтобы с мысли не сбиться. И только прутиком по песочку пишет:
— У черта на куличиках!
Человек — это звучит гордо
Один барин любил, как он выражался, «гордые звуки».
К ним он мог причислить клекот орла, рык льва царя зверей, звук победной трубы и так далее…
Барин такие звуки слагал в своей памяти и умел воспроизводить довольно точно.
Одна беда, когда сей любитель гордыни, надирался в ближайшем кабаке, то имел привычку подозвать слугу и продемонстрировать что‑нибудь из своего арсенала гордых звуков.
Обычно, он приобнимал слугу за талию и говорил:
— Эй! Человек! Это звучит гордо! — а затем воспроизводил очередной гордый звук.
И невдомек барину было, что его пьяные излияния внимательно слушает мальчик–посыльный Алеша Пешков.
Краткость — сестра таланта
Павел Антонович Апчохов гулял уже второй день. То, трезвея, то снова теряя рассудок от водки, он переходил из кабака в кабак.
В одном из питейных заведений он вдруг остановился, пораженный неслыханной красоты звуками скрипки.
Играл молодой чернявый парень. Скрипка пела, брала за живое, вкрадывалась в самое нутро и бередила звуками душу.
Апчохов залился слезами, вспомнив горемычное свое житье. А когда музыка умолкла, он поспешно подбежал к скрипачу и заказал ему и себе по штофу водки.
Павел Антонович обнимал скрипача, лобызал его мокрыми губами, да приговаривал:
— Ну ты, братец, талант! Вот те крест, талант! Не сойти мне с этого места, ежели лгу!
— Да полноте вам. У нас вся семья такая! Да вот хоть матушка моя, хоть батюшка, да хоть и сестрица…
К ним подошла и, молча, поклонилась зардевшаяся от смущения девица лет шестнадцати. Она что-то шепнула брату на ухо и упорхнула восвояси.
— Ух ты, кроткая какая! — умилился Апчохов, пьяно икая — Ик! Прямо кроткость!
— Тогда уж не кротокость, а краткость! — сострил скрипач — В ней всего два аршина росту-то!
— А где живет она? У батюшки с матушкой? Дай адресок, будь человеком! — внезапно оживился Павел Антонович и с поразительной для пьяного ловкостью извлек откуда-то засаленную записную книжицу и огрызок карандаша, — Я щас прям тут и запишу…
Апчохов начал что-то записывать…
— Ишь чего захотели! — засмеялся скрипач — Так я вам и сказал… Это ж сестрица моя родная! Понимать надо!