Не сдвинулись бомбы. Лежат на месте.
Ещё сильнее потянул за рычаги Голубец. Напрягся в три человеческих силы.
Бомбы лежат на месте.
Ясно теперь Голубцу: повреждены от взрыва на катере бомбосбрасыватели.
Сильнее, сильнее пожар на катере.
– Беги, беги, – что-то шепнуло матросу.
– Останься, – что-то затем сказало.
Остался Иван Голубец на палубе. Подбежал он к одной из глубинных бомб. Схватил, поднатужился. Дотащил до борта. Рухнула бомба в воду.
Бросился к новой бомбе. Вот и эта летит за борт.
Бомбы на катере разных размеров. Выбирает Голубец те из них, которые больше других, крупнее других, опаснее.
К третьей бомбе спешит матрос, к пятой, седьмой, десятой.
Всё ближе, всё ближе к матросу пламя. Накалился, как печка, как домна, катер.
– Быстрее, быстрее, – торопит себя Голубец.
Вот последние бомбы лежат на катере. Минута, вторая – и эти уйдут за борт.
Схватился Иван Голубец за новую бомбу. Поднял, и в это время грянул на катере взрыв. Эхом, как плачем, ответила бухта.
Погиб комсомолец Иван Голубец.
Погиб, однако успел сбросить в море самые крупные, самые опасные бомбы, уберёг от взрыва соседние корабли и военные объекты на берегу.
В Севастополе, там, у моря, в Стрелецкой бухте, нынче – памятник Голубцу.
Ной Адамия
Не взяли враги в декабре Севастополь. Провалился и этот штурм. Продолжает сражаться город.
Фашистское орудие било по нашим. Пятеро фашистов здесь при орудии: один заряжает, второй стреляет, двое подносят снаряды, пятый – сам командир орудия.
Стреляет пушка.
– Огонь!
– Огонь!
Снова крикнул фашист:
– Огонь!
Однако не грянул выстрел. Посмотрел командир на пушку. Есть подносчики, есть заряжающий. А где же стреляющий?
Раскинул руки, у пушки лежит стреляющий. Над правой бровью от пули след.
Недолго на войне замешательство. Заряжающий стал стреляющим. Один из подносчиков стал заряжающим.
Снова стреляет пушка.
– Огонь!
– Огонь!
Снова крикнул фашист:
– Огонь!
Однако снова не грянул выстрел. Посмотрел командир на пушку. Есть подносчик. Есть заряжающий. А где же стреляющий?
Раскинул руки, у пушки лежит стреляющий. Над левой бровью от пули след.
Коротко на войне замешательство. Заряжающий стал и стреляющим: сам заряжает и сам стреляет. Снова в работе пушка.
– Огонь!
– Огонь!
Снова кричит офицер:
– Огонь!
Не отозвалась команде пушка. Посмотрел командир на орудие. В живых у пушки остался всего лишь один солдат. Прицелился этот один – последний, приготовился только к выстрелу, как тоже у пушки рухнул. А следом за ним и пятый – сам командир орудия.
Посмотрел из-за укрытия старшина Ной Адамия.
– Порядок! – сказал Адамия. Старшина Ной Адамия был снайпером. Это его работа.
…По извилистой крымской дороге едет фашистская штабная машина с открытым верхом. Пять человек в машине. Четверо из них офицеры. Трое – сзади. Один – впереди. Важно сидит с водителем.
Трое – сзади. В центре – высокий. Ведёт оживлённую он беседу. То – слово к соседу слева, то – слово к соседу справа, то обратится к тому, кто важно сидит впереди с водителем.
Вот снова он повернулся к соседу справа. Глянул – ахнул: качнулся, осел сосед. Понимает высокий: убит сосед. Повернулся быстро к тому, что слева. И этот убит, что слева. Глянул вперёд на того, что важно сидит с водителем. Видит, от пули качнулся важный. Ещё секунда, и носом в баранку ткнулся и сам шофёр.
– А-а-ай! – закричал высокий.
Вильнул автомобиль на крымской лихой дороге. Секунда – и с кручи как камень вниз.
Поднялся из-за придорожных камней снайпер старшина Ной Адамия.
– Порядок! – сказал Адамия.
Бывали дни, когда по десять, двадцать и даже тридцать фашистов сражал из своей винтовки прославленный Ной Адамия. Почти триста фашистов уничтожил Адамия под Севастополем.
За свой ратный подвиг Ной Адамия награждён высшей наградой Родины. Он стал Героем Советского Союза.
Улица Пьянзина
Июнь 1942 года. Фашисты начали новое, третье по счёту, самое мощное наступление на Севастополь. Свой главный удар враги направили на северную часть города.
Днём и ночью здесь грохотали пушки. Не щадили фашисты своих солдат.
На одном из участков фашистского наступления у станции Мекензиевые Горы в обороне стояли артиллеристы-зенитчики под командованием старшего лейтенанта Ивана Семёновича Пьянзина. На них и на их соседей по обороне и обрушился грозный удар врага.
Не пробилась сюда пехота. Бросили фашисты в наступление танки и самолёты.
– Земля! – кричал Пьянзин.
Это значило: атакуют зенитчиков танки. Опускали пушечные стволы зенитчики. Начинали стрелять по танкам.
– Воздух! – кричал Пьянзин.
Поднимали в небо стволы зенитчики, отражали атаки фашистских самолётов.
– Земля!
– Воздух!
– Земля!
– Воздух!
– Земля!
– Воздух!
Несколько дней не утихали эти команды над полем боя.
Артиллеристы сражались до тех пор, пока хватило сил и снарядов.
Выходили из строя пушки.
Таяли люди на батарее.
Осталось восемь бойцов.
Осталось шесть.
Враги обошли батарею. Замкнули кольцо вокруг зенитчиков.
Живым на батарее остался один лишь Пьянзин. Он был ранен, но из автомата отстреливался от врагов.
Всё ближе, ближе к нему фашисты.
Где же та сила, чтобы ударить опять по фашистам?!
Есть эта сила.
Схватил Пьянзин микрофон от рации. Полетели в эфир слова:
– Прошу открыть огонь… Прошу открыть огонь… Мои координаты… Мои координаты…
Взревели советские пушки. Накрыли огнём фашистов.
Прошли годы. Ныне в городе Севастополе имеется улица Пьянзина. Будешь в городе Севастополе, памяти Пьянзина поклонись.
Константиновский равелин
Северная часть Севастополя. Выход из бухты. Начало моря. Здесь у моря поднялась крепость. Это Константиновский равелин. Любой корабль, входя в Севастополь, не обойдёт, не минует Константиновский равелин. Не минуешь его и при выходе. Константиновский равелин как страж, как часовой у ворот Севастополя.
1942 год. Июнь. Всё сильнее фашистский удар на севере. Наступают фашисты. Вводят новые силы. Всё труднее, труднее нашим. Прорвались фашисты с севера. Овладели Северной стороной. Вышли к бухте, к морскому берегу. Лишь равелин дерётся.
Вместе со всеми в бою комиссар равелина Иван Кулинич. Азартен в бою Кулинич. Вот он стоит на виду у моря. Китель моряцкий в дыму, в ожогах. Лоб бинтами крест-накрест схвачен.
Сражается равелин. Волком вцепились в него фашисты. Снаряды, как молот, дробят округу.
Не сдаётся Константиновский равелин.
Бомбят равелин самолёты. Танки в стены чуть ли не лбами бьют.
Всё меньше и меньше в живых героев. И всё же стоят герои. Прикрывают отход своих. В эти дни корабли Черноморского флота вывозили из города раненых. Сдать равелин фашистам – значит отрезать нашим судам путь из бухты в открытое море. Удержались герои до нужного срока. Не подпустили фашистов к берегу. Ушли без потерь корабли из бухты.
Ушли корабли. Опустела бухта. Долг до конца исполнен. Прибыл теперь приказ, чтобы и сами герои покинули равелин. Простились матросы с крепостью. Все ушли. Лишь один остался – комиссар равелина Иван Кулинич. Взорвать равелин, уничтожить запас снарядов – с этой целью и задержался теперь Кулинич. Отправил минёров:
– Я – сам! Я – сам!
Вот он стоит на виду у неба. Китель моряцкий в дыму, в ожогах. Лоб бинтами крест-накрест схвачен.
Вновь атакуют фашисты крепость. Не отвечает фашистам крепость. Осмелели фашисты:
– Форвертс! Вперёд!
Ворвались фашисты в крепость. Видят – стоит комиссар. Китель моряцкий в дыму, в ожогах…
– Комиссар?!
– Комиссар!
Устремились к нему фашисты. Рты исказились в победном крике. Несутся фашисты. Предпоследний, последний шаг.
– Получайте, – тихо сказал Кулинич. Повернул механизм подрывной машины.
И в ту же секунду поднял землю страшенный взрыв. Взлетели фашисты к небу.
Погиб комиссар Кулинич.
Мстили фашисты потом равелину, хотели сровнять с землёй. Шипели мины. Рвались запалы. Но он стоял. Вскипало море. Гудели скалы. Но он стоял.
То кровь героев скрепила стены. То подвиг смелых жил в этих стенах.
Он и нынче стоит у моря – страницей славы, страницей боли – Константиновский равелин.
«Все здесь!»
Наступили самые трудные дни Севастополя. Кончались боеприпасы. Кончались силы.
Командир бригады морских пехотинцев генерал-майор Евгений Иванович Жидилов и комиссар бригады Александр Митрофанович Ищенко направлялись к Хомутовой балке. Здесь сражалась одна из советских артиллерийских батарей.
Бегут под огнём советские командиры. Слышат, как отвечает фашистам советская батарея.
– Молодцы артиллеристы! – сказал генерал Жидилов.
– Орлы! – подтвердил комиссар Ищенко.
Вышли командиры к открытой площадке. Смотрят – не видят пока саму батарею. Замаскировались артиллеристы. Зато видят командиры место, куда несутся наши снаряды. Точно ложатся взрывы. Ударяют в ряды фашистов.
– Молодцы! – не сдержался теперь комиссар Ищенко.
– Орлы! – поддержал комиссара комбриг Жидилов.
Ещё минута, вторая. Кустами, овражком, снова открытым местом пробежали командир и комиссар. Вот тут совсем рядом Хомутовая балка, рядом совсем батарея.
Вышли командиры к её позициям. Вот они, наши пушки, наши орлы-артиллеристы.
Смотрят командир и комиссар: из четырёх пушек на батарее уцелела одна-единственная. И у этой одной-единственной находится один-единственный артиллерист-матрос.
Лицо у матроса суровое. Ворот флотской рубахи порван. Бескозырка чудом держится на затылке.
За снарядом посылает снаряд матрос. Словно прирос к орудию. Даже, кажется, не замечает, что явились сюда командиры.