А теперь для меня смысл жизни уже определен, я знаю, чего хочу. Другого, наверное, никогда не захочу. Хочу развивать эти идеи вместе со своими коллегами. Знаю, что один этого не сделаю, надо, чтобы и другие поддержали. Хочу развить духовный аспект педагогического сознания, ввести в педагогическое сознание четвертое измерение. Конечно, я говорю: хочу это сделать, но не думаю, что один это делаю и первым начал делать.
Классика педагогики давно это начала делать, я просто последователь классики педагогики, стараюсь ее ценности привнести в нынешнее педагогическое сознание. Я ни перед чем теперь не отступлю, что бы там в моей жизни ни было. Во-первых, уже имею опыт, глубочайшую веру в то, что я делаю, и это — могущественнейшая сила, а не просто чувствознание. Это скорее собиратель всех войск внутри нас. Если в нас что-то есть, какое-либо войско, верьте, и вера соберет его, и человек станет мощным, сильным, даже физически, не говоря уже о духовном мире. Такова моя история и мой поиск смысла жизни.
А теперь я хочу рассказать вам о Вернадском, об этом удивительном человеке. На днях здесь проходила презентация новой книги Людмилы Васильевны Шапошниковой[13], где даются прекрасные описания историй нескольких величайших мыслителей, в том числе и Вернадского. Автор приводит почти полный дневник Вернадского о тех видениях, которые были у него, когда он тяжело болел. Об этом дневнике я знал и раньше, они публиковались в сочинениях Вернадского, а я любил Вернадского — его идеи очень созвучны с педагогикой, он очень много внимания обращал на образование — и знал Вернадского. Тем более что я недавно выпустил в «Антологии» том о Вернадском и сам комментировал этот том.
И вот какая история случилась с ним. Это было в 1920 году, а он родился в 1863 году. Он тяжело заболел. Приплыл в Ялту на теплоходе. Там было много народу, грязь, жара… Видимо, он схватил инфекцию и заболел тифом. Было тяжелое состояние, высокая температура, и он долго лежал в постели. Он находился в том состоянии, которое он сам назвал параллельной жизнью. То есть: вот — реальная жизнь, он в постели, у него температура, он при смерти, но вот — другая жизнь, в которой он находится. А что это за жизнь? Он видит себя, точнее, не видит, а действует: создает институты; разъезжает по странам — в Америке иногда гуляет с женой по берегу океана, переписывается с женой, встречается с друзьями в Англии, в Италии, в Германии, в других странах; издает и переиздает свои книги, редактирует эти книги; в нем зарождаются некие новые идеи, совершенно новые идеи, научные ценности; проводит различные совещания и симпозиумы, — ведет по всему миру мощнейшую деятельность, именно деятельность. Он подчеркивает: «Это не был сон, я в любой момент мог бы отключиться от этого. Я все это видел в бодрствующем состоянии и в любой момент мог бы поговорить с женой или с кем-либо угодно». Но, тем не менее, это не была та реальная жизнь, которая земная, это была другая жизнь. И именно в этой другой жизни он иногда говорит: «Мне было указано, мне было дано», но не уточняет, кем было указано, что указано. И тут же, в одном месте, он говорит буквально следующее: «Мне предписано, это моя миссия, я должен открыть и развить науку о живом веществе. Я открыл в себе свою миссию, я почувствовал в себе даймона Сократа». И называет: это — живое вещество, которое он должен утвердить и развить в связи с этим в целую науку. И раз он открыл это в себе, то потом и начинается его параллельная жизнь, когда он уже едет в Америку, чтобы создать там специальный институт, там уже деньги собирают, пожертвования, ему дают возможность разыскать ученых, которые вместе с ним будут работать, он имеет право приглашать любого ученого. Это все в параллельной жизни. И там же он говорит: «Я буду жить до 80–84 лет, до такого возраста, а потом уйду из жизни. И в конце своей жизни я уединюсь и напишу книгу под названием “Диалог со смертью”». Он пишет эту книгу, и потом, как будто, оставляет завещание, как издать эту книгу, кому доверить издать, как переводить, чтобы весь перевод был очень точным, и беспокоится, чтобы это было сделано очень красиво. «И так ухожу из жизни», — говорит он и затем прослеживает судьбу своих дел в течение двух или нескольких лет. Вот такую жизнь он видел в себе. Что дальше происходит? Как описывает Людмила Васильевна в своей книге, он практически все это выполнил. Все, что было там задумано или прожито им. Если возьмете Большой энциклопедический словарь и найдете там фамилию Вернадского, то увидите достаточно пространное, по сравнению с другими мыслителями, описание тех дел, которые он совершил в России и вне России: какие он открывал институты, лаборатории — иногда сам руководил, иногда другие руководили, что он издавал и сколько направлений развил — дал основу разным направлениям в науках, во многих науках, в том числе зародилась и новая философия, и понятие «ноосферы», — это, конечно, сплошная и философия, и сугубо материалистическая наука. Такова биография Вернадского. С одной стороны, реальная биография, с другой стороны, та параллельная жизнь, где он постигает свою суть: зачем он находится в земных условиях, почему он родился; причина своего рождения ему открывается в этой параллельной жизни. Вот такая другая история. И он не раз размышляет. Он не говорит о смысле жизни, но то, что он говорит: почему так надо делать, а не так, что надо издавать и что не надо издавать, кого надо защищать и кого не надо защищать, как он видит образование или управление страной, и т. д. и т. п., — если все это осмыслить, конечно, есть утверждение некоего возвышенного смысла жизни. А самым главным смыслом жизни для него была наука. Учредить, утвердить науку, ее ценности, новые идеи, беречь науку и способствовать тому, чтобы именно наука руководила людьми, — наука, которая не знает ничего, кроме истины. Он мечтал еще о том, чтобы во власть пришли ученые и ученым сознанием правили страной. Вот таковы ценности и смысл жизни у Вернадского.
А теперь этот удивительный Толстой. Меня поражает особенно одна его работа — «Исповедь». Поражает, знаете, почему? Там он до такой степени открытый, до такой степени, что дальше нельзя. Иногда даже боишься за него, как он осмелился так открыто говорить о себе, о своей жизни, о тех мыслях, которые когда-то были в нем, и о тех делах, которые он свершал и, может быть, скрывал до поры до времени. В этой исповеди он открыт до последней грани.
Как складывалась его биография в связи с поиском смысла жизни? Она складывалась примерно следующим образом. Его крестили в раннем детстве, и он был воспитан в христианском духе, в православной духовности. Он молился, ходил в церковь, читал соответствующие книги и был в этом плане порядочным мальчиком. Когда ему было одиннадцать лет, к ним пришел некий Володя, гимназист, который сообщил старшим братьям Льва Николаевича, — его тоже пригласили старшие братья послушать, что тот говорит, — что, оказывается, в гимназии открыли новость, что Бога нет. Это так ошарашило их, и они так живо обсуждали этот вопрос, — правда это или неправда, — что на каждого из них произвело глубокое впечатление. Один из братьев, Дмитрий, остался после этого, тем не менее, глубоко верующим, даже — более верующим. Но потом молодым ушел из жизни, скончался от чахотки.
Однако сам Лев Николаевич Толстой после этого перестал ходить в церковь, молиться, как-то охладел к церкви. Еще открывается нам: он говорит, что «я и раньше не верил в Бога, я не знал этого, это была не вера, а это было, скорее всего, доверие к чему-то, чем была вера». И с легкостью отошел от этого. Будучи восемнадцатилетним, он уже начал кое-что писать, и одновременно поставил перед собой вопрос смысла жизни. Вот что он говорит: «Моим смыслом жизни стало совершенствование». Совершенствование в чем? И он, так как отошел от Бога, то есть, суть Бога уже в нем не присутствовала, — признавал Бога, но не воспринимал Его как смысл жизни, — то смысл своего становления он видел только в физическом и умственном совершенствовании. Он изощрялся во всех этих сферах, чтобы много читать и заниматься физическим трудом. И он был, кстати сказать, хорошим тружеником. Вместе с крестьянами работал, так же, как и они, не уставая. И он совершенствовался в этом. То есть, это стало для него смыслом жизни.
Потом Толстой оказался в Санкт-Петербурге. Кстати говоря, он бросил университет в Казани, где учился. Ушел со второго курса. Шесть месяцев или один год проучился в группе востоковедения, потом — на юридическом факультете, а затем бросил все и уехал в Санкт-Петербург, и там оказался среди богемских братьев, то есть среди молодых людей, поэтов, художников, у которых была своя философия. А эта философия была такая: жизнь развивается, общество развивается, но развивают их люди-интеллектуалы, а среди интеллектуалов самыми важными являются художники и поэты. «Поэты и художники — это мы, которые ведем народ, а для этого мы должны писать». А в чем была для них теория и смысл жизни? Она была в том, как он говорит, «мы писали о том, о чем сами не знали, и воспитывали людей так, как сами не знали, как надо воспитывать», то есть давали людям то, о чем сами не знали. Это такой странный подход. Чем это объясняется? Тем, что «это все вдохновение, а откуда берется вдохновение, мы не знаем, вот ты — вдохновляешься, пишешь, а это даешь народу», как будто ты не зависим от своего произведения. Эту теорию он вынашивал долго.
Но там же признавался, что ему не нравилось сообщество этих людей. Это были пакостные, мелкие люди, иногда предавали друг друга, спорили между собой. И то, что они спорили между собой, заставило задуматься: значит, нет истины, раз такой возникает спор между якобы поэтами и художниками. «Мои писания, — говорил он, — тогдашнего времени были такие: они отчасти и насмешливые, отчасти я хотел показать себя, хотел прославиться, иметь деньги, и я это имел, мне аплодировали, мне доставались большие гонорары, я жил вольготно, у меня были женщины, было все»…