казались созвучны идеям, важным в алхимической традиции, а именно — универсальной точке зрения, в которой психика и материя рассматриваются как одна реальность, и где смерть это лишь частичное разделение ‘материи’ и ‘психики’. По сути, таким образом, выходит, что смерть здесь выступает как психофизическая трансформация.
Наконец, нужно отметить, что многие люди начинают видеть сны о смерти, начиная со среднего возраста. Такие сны совсем не обязательно говорят о приближающейся смерти, но их скорее следует понимать как memento mori. Чаще всего они появляются, когда у эго присутствует чрезмерно юношеское отношение к жизни и, чтобы призвать сновидца к размышлению об этой части себя. Но в это исследование включены только сны, после которых вскоре наступила смерть.
1. Я бы хотела сердечно поблагодарить моего молодого друга Эммануэля Ксиполитаса Кеннеди, который предоставил мне широкий обзор существующей литературы, с которым я бы не справилась без его помощи. Более того, он дал мне доступ к его неопубликованной диссертации, Archetypische Erfahrungen in der Nahe des Todes.
2. Death, the Final Stage of Growth. См. также Living with Death and Dying.
3. Это была ранняя, ошибочная интерпретация Фрейда, которую нельзя подтвердить после более пристального изучения.
4. Memories, Dreams, Reflections, с. 306.
5. Friedrich Notscher, Altorientalischer undalttestamentlicher Auferstehungsglaube,
6. Cf. ibid., p. 301.
7. Шопенгауэр уже написал, что именно здесь основы самого серьзного, важного, почитаемого и наиболее страшного смысла часа смерти (Parerga, I, 245). Это кризис в строжайшем смысле этого слова — Страшный Суд.
8. Zur Theologiedes Todes, p. 23, p.61.
9. Cf. G. Greshake and G. Lohfink, Naberwartung, Auferstebung, Unsterblichkeit,
10. C. G. Jung, Psychology and Alchemy, par. 26.
11. Ego and Archetype, p. 224.
12. As Aniela Jaffe does in Apparitions and Precognition.
13. The Structure and Dynamics of the Psyche, pars. 9 12, 923, 9 3 1, 948.
Глава 1Тайна мертвого тела или гробница Озириса
Нам очень трудно представить себе собственную жизнь после смерти, а также трудно поверить в загробную жизнь умерших. Возможно, это объясняется тем фактом, что при жизни мы практически полностью отождествляем себя со своим телом. Все наши переживания эго-идентичности (самотождественности) связаны с телом; эти переживания имеют давнюю историческую традицию и, по-видимому, всегда составляли для человека проблему.
Как мы увидим в следующих сравнительных этнологических исследованиях, применённых ко многим культурам [1], идея отождествления умершего с его телом всегда представляла для человека трудность. В связи с этим этнология говорит о мотиве «живого трупа», который в первую очередь подразумевает такое же почтенное общение с мёртвым телом, как с живым существом. Во многих культурах, например, у индо-германских народов труп держали дома в течение месяца или даже дольше с момента смерти человека.[2] Чтобы сделать это возможным, тело обрабатывали временно бальзамирующими средствами.[3] Оставшиеся в живых ели, пили и вели свою деятельность в его присутствии.[4] В других культурах труп держали в доме или в сравнительно неглубокой могиле неподалёку от дома до тех пор, пока он не начинал разлагаться или даже до полного его превращения в скелет, после чего останки подвергались более глубокому захоронению.[5] Люди верили, что душа этого тела какое-то время продолжала находиться в окружающем мире. Некоторые народы считают, что в этот период умерший человек может вступать в половые отношения со своим живым партнёром как инкуб или суккуб.[6] Даже в тех культурах, в которых явно преобладала идея перехода умершего человека в загробную жизнь, продолжал существовать обычай рассматривать труп как представляющий мёртвого человека.[7] В особенности это проявляется в традиции так называемого «кормления мёртвых», которая была широко распространена практически среди всех народов и в некоторой степени сохраняется до сих пор. В некоторых местностях в могилу вводили трубку, находящуюся на одном уровне с трупом, чтобы через неё он мог принимать подношения жидкостей [8]; также, в течение определённого времени отверстие на уровне головы оставалось открытым, чтобы труп мог «дышать». Вера в то, что мёртвые едят пищевые подношения, воплощалась в действительном уменьшении оставленной им на могиле или на похоронах еды.
«Одухотворение» такой точки зрения распространялось очень медленно; со временем люди начали верить в то, что жизнь покойников поддерживалась только «запахом» или «парами» пищевых подношений, но не самой едой. Китайцы верили, что вещи, которые мёртвому необходимо взять в потусторонний мир, нужно было нарисовать на бумаге, а затем сжечь, чтобы их образы могли перенестись в загробный мир вместе с дымом. Во многих местностях во время похоронных церемоний труп представлялся живым человеком, облачённым в одежды мёртвого. Поэтому труп долго не мог восприниматься в качестве личности умершего.
Многие народы изготовляли своеобразных кукол, изображения или символические конструкции, функцией которых было замещение трупа. Например, сибиряки застилали кровать умершего человека белой тканью, клали на неё подушку с нарисованными мандалами и ставили на неё деревянную картину с изображением опекающего мёртвых духа Аями-Фонялко с горящей трубкой табака во рту. Затем все подношения мёртвому делались этой фигуре. Когда-то китайцы использовали подобную куклу для той же цели; эта кукла делалась из набедренной повязки и называлась Уходящая Луна. Китайцы верили, что покидающей труп дух умершего вселялся в эту фигуру.[9] Корейцы даже в наши дни иногда конструируют такой же образ мёртвых, как у тибетцев. Японцы также изготовляют tamashiro, емкость, в которой находится душа умершего во время похоронного ритуала. В Китае изготовлялись скрижали мёртвых [10], которые служили фактически той же цели, что и статуи мёртвых, возводимые древними египтянами в serdab (отделениях мастаба или могил).
При наблюдении за такими обычаями становится более или менее ясно, что со временем примитивная идентификация мёртвого человека с трупом постепенно растворяется в некоем символе «конкретной идентичности» (сосуда или вместилища). Но, очевидно, умерший должен был обладать «телом» для того, чтобы не потеряться в пространстве и сохранить временное жилище на случай, если он захочет навестить свою семью.
Помимо того, что отождествлённые с трупами умершие вновь и вновь после смерти подвергались длительной заботе, поначалу местонахождение покойника идентифицировалось с трупом в могиле. Широко распространённое представление о том, что земля мёртвых является липкой и тёмной, а также полна пыли и червей, указывает на неспособность оделить восприятие мёртвого от восприятия реальной ситуации, в которой находится труп. Преисподняя, описанная в Ветхом Завете, как обитель мёртвых, идентифицировалась с той частью могилы, в которой лежал покойник. Хель, тевтонский мир мёртвых, Миктлан древних мексиканцев, мрачный Аид греков — это лишь немногие из миров, характеризующихся столь тёмными чертами. Позже оказалось, что во многих развитых культурах наблюдается тенденция двустороннего или многостороннего разветвления человеческих представлений о загробном мире. Простые люди, злые личности и те, кто погибал определённым образом, отправлялись в некое тёмное место, в то время как избранные люди после смерти перемещались в чрезвычайно хорошие условия загробного мира, располагающегося над землёй. Во тьме Аида современных греков, например, нет врачей, священников или святых, а древние греки считали, что те, кто прошёл посвящение в Орфических или Элевсинских мистериях, попадают не в Аид, а к прекрасному Элизиуму или на «Острова Блаженных». Падшие воины германских народов отправлялись не в ад, а в Валгаллу. Ацтекские воины и умершие во время родов женщины не попадали в Миктлан, а отправлялись по ту сторону неба в сопровождении солнца. Кроме того, у ацтеков существовало другое, особое место потустороннего мира для утонувших, погибших от удара молнии, прокаженных, страдающих от венерических заболеваний, а также для тех, кто умер от лихорадки. Такие люди отправлялись в зелёный Рай дождя бога Тлалок.[11]
Иногда это двустороннее или многостороннее разделение загробного мира было предназначено не для конкретных типов людей, а для разных частей души одного и того же человека. Например, согласно древнему китайскому видению, душа bun (мужской, духовный или янский элемент) после смерти отделялась от души po (иньской или пассивной женской стороны). Янская или bun-душа в момент смерти поднималась и уходила на Восток, в то время как иньская или po-душа опускалась к земле и уходила на Запад. Затем они воссоединялись в священном браке «Желтой Весны».
Согласно древнему египетскому видению, одна часть души покойника по форме была похожа на звезду или птицу (ba) и свободно перемещалась в пространстве, как солнечный бог — по небу, в то время как ка, своего рода двойник или прижизненная часть души оставалась в подземном мире вместе с трупом.
Кроме того, в других культурах под разными «душами» понимаются различные психологические стороны одного и того же человека. Например, в индуизме человек состоит из вечного божественного атмана, который связан с ахамкарой (ложным эго). Вместе они образуют дживу, душу человека, целиком проходящую сквозь множество воплощений, в которых ахамкара претерпевает постоянные изменения в зависимости от поступков и мыслей предыдущего воплощения. Когда джива достигает уровня буддхи (различающего сознания), она может выйти из колеса сансары и войти в нирвану.[12] Таким образом, ахамкара или ложное эго в земной жизни более подвержено постоянно изменяющимся земным тенденциям. С другой стороны, атман является чем-то постоянным. Однако они существуют совместно в одной человеческой душе (дживе).