буду ожидать Афрания и Петрея [помпеянцы]… Написав это письмо при свете того же светильника, на котором я сжег твое, выезжаю из Формий к Помпею. Если речь будет о мире, то принесу пользу; если о войне, то кем я буду?» (Att., VIII, 2, 2 сл.; п. 330). 18 февраля Цицерон сетует: «Наш Помпей ничего не сделал разумно, ничего храбро, ничего, прибавлю я, такого, что не было бы противно моему совету и авторитету. Умалчиваю о давнишнем: он Цезаря вскормил, возвеличил, вооружил против государства, способствовал ему в проведении законов путем насилия и вопреки знамениям, присоединил Дальнюю Галлию [как его провинцию]» (Att., VIII, 3, 3; п. 332). 24 февраля он пишет: «Помпей вскормил Цезаря и его же вдруг начал бояться; ни одного условия мира не одобрил; для войны ничего не подготовил; Пиценскую область потерял по своей же вине; забился в Апулию; стал собираться в Грецию, не обратившись к нам и не привлекая нас к участию в его столь важном, столь неожиданном решении» (Att., VIII, 8, 1; п. 338).
Осуждая обе воюющие стороны, Цицерон писал Аттику 27 февраля 49 г.: «К господству стремились они оба, не старались о том, чтобы граждане были счастливы и жили в почете. И Помпей оставил Рим не потому, что не может его защищать, и Италию не потому, что его вытесняют из нее. Вот что думал он с самого начала: вызвать волнения во всех странах, на всех морях, поднять царей-варваров, привести в Италию вооруженные дикие племена, собрать огромные войска. Создать такое сулланское царство он уже давно стремится… Ты увидишь, что ближайшим летом несчастная Италия будет растоптана и потрясена войсками обоих противников, когда соберутся рабы. Не так страшна проскрипция, о которой возвещают в Луцерии [у Помпея], как гибель всего государства» (Att., VIII, 11, 2; 4; п. 341). В начале мая 49 г. Цицерон писал Марку Целию Руфу: «Пожалуйста, верь мне: после всех этих несчастий я стремлюсь только к тому, чтобы люди, наконец, поняли, что я предпочитал один только мир; что я, отчаявшись в нем, более всего хотел избегать гражданской войны» (Fam., II, 16, 3; п. 390).
О стараниях Цицерона добиться мира между сторонами свидетельствует и Плутарх: «Но беда была неотвратима. Цезарь двинулся на Рим, а Помпей в сопровождении лучших граждан бежал без всякого сопротивления» (Плутарх, «Цицерон», XXXVII). Взять на себя задачу примирить стороны просили Цицерона также сторонники и агенты Цезаря — Луций Корнелий Бальб и Гай Оппий (Att, VIII, 15a; п. 344; IX, 7a; п. 355).
Сам Цезарь тоже хотел видеть Цицерона на своей стороне и сообщил ему об этом в марте 49 г. (Att., IX, 6a; п. 357); Цезарь желал «пользоваться его советом, влиянием, высоким положением, помощью во всем». В своем ответе Цезарю (Att., IX, 11a; п. 365) Цицерон пытается склонить Цезаря к восстановлению мира в стране и заверяет его в своей лояльности и нейтралитете. Позднее, при свидании с Цезарем во второй половине марта, Цицерон проявил твердость и отказался поддерживать в сенате его требования (Att., IX, 18, 1; п. 374).
3 марта 49 г. Цицерон писал Аттику: «Ведь опасность — в гневе обоих противников; победа же настолько неопределенна, что худшее дело [победа Цезаря] кажется мне подготовленным… Размышления о долге меня терзают и терзали до сего времени. Более осторожно, конечно, остаться [в Италии]; более честным считают переправиться [в Эпир, к Помпею]» (Att., VIII, 15, 2; п. 347).
Особую опасность Цицерон видит в возможной победе Цезаря: «Что происходит? Об императоре римского народа говорим мы или о Ганнибале? О, безумный и жалкий человек, никогда не видевший даже и тени прекрасного! И все это он, по его словам, делает ради сохранения достоинства! Но где же достоинство, если не там, где нравственная красота? В нравственном отношении прекрасно, следовательно, иметь войско без официального решения, занимать города, дабы облегчить себе доступ в отечество, задумать отмену долгов, возвратить изгнанников, совершить сотни других преступлений, “чтоб высшую богиню — власть иметь”..?» (Att., VII, 11, 1; п. 303). Цицерон сравнивает Цезаря с прославившимся своей жестокостью агригентским тиранном Фаларидом (Att., VII., 12, 2; п. 304).
Не менее жестоким считает он и Помпея: «Что за угрозы муниципиям, поименно честным мужам, наконец, всем, кто останется в Италии! Как часто пресловутое: “Сулла смог, а я не смогу?”… Душа Помпея уже давно сулльствует и проскрипствует» (Att., IX, 10, 2; 6; п. 364). «Помпей — одни только проскрипции, одни только суллы» (Att., IX, 11, 3; п. 366). Но Цицерон все-таки отдает предпочтение Помпею: «За царскую власть происходит борьба; в ней обращен в бегство более умеренный царь, более честный и более бескорыстный» (Att., X, 7, 1; п. 385).
О подавленном настроении Цицерона можно судить по следующим двум его письмам к Аттику от мая 49 г.: «О, несчастная жизнь! Бояться так долго — зло большее, чем то, чего боишься» (Att., X, 14, 1; п. 396). «Видел ли ты более несчастного человека? Не говорю большего, дабы не терзать также и тебя, сам мучусь из-за того, что пришло время, когда я уже ничего не могу сделать ни храбро, ни благоразумно» (Att., X, 18, 3; п. 400).
Несмотря на весь свой страх перед возможной победой Помпея, Цицерон все же признал ее меньшим злом, чем возможная победа Цезаря, и, нарушив прямой запрет Цезаря (Att., X, 8; п. 388), в июне 49 г. отплыл из Кампании, ускользнув от надзора цезарианцев, призывавших, его оставаться нейтральным (Att., X, 8a, 10; п. 388; 10, 2; п. 391; 12, 1; п. 393), и прибыл в Эпир, где стояли войска Помпея. При этом решении, должно было иметь значение и то обстоятельство, что Цицерон, выходец из всаднического сословия, как консуляр и сенатор, считал своим долгом быть на стороне сената, «нашего сословия» (Fam., XV, 2, 4; п. 220; «Об обязанностях», II, 63), в его столкновении с Цезарем.
По свидетельству Плутарха («Цицерон», XXXVIII), в Эпире Помпей не прибегал к услугам Цицерона ни в одном важном деле, а тот не скрывал своего сожаления о переходе на его сторону, за его спиной порицая его планы и позволяя себе остроты на его счет (Макробий, «Сатурналии», 2, 3, 1). В мае 48 г. зять Цицерона, цезарианец Публий Корнелий Долабелла, писал ему из лагеря Цезаря под Диррахием и советовал ему, ввиду безнадежности дела Помпея, либо перейти на сторону Цезаря, либо удалиться в Афины или в какой-нибудь другой город, которого не коснулась гражданская война (Fam., IX, 9; п. 405).
После сражения под Диррахием, в котором Помпей нанес поражение Цезарю, 9 августа 48 г. под Фарсалом, в Фессалии, произошло сражение, окончившееся разгромом сил Помпея. Помпей бежал в Египет, где был предательски убит 29 сентября.
Цицерон, по нездоровью не принимавший участия в военных действиях под Диррахием, не участвовал и в походе Помпея в Фессалию. Когда в Эпире узнали о поражении Помпея и о его бегстве, Цицерон отказался принять командование войсками, на что он имел право как консуляр. Он даже пожелал покинуть ряды воюющих, за что сын Помпея едва не обнажил против него меча. Марк Порций Катон отпустил Цицерона в Италию, где он, хотя и был консуляром и проконсулом, жил в Брундисии как политический изгнанник, ожидая возвращения Цезаря, который один мог решить его судьбу.
Дошедшие до нас письма Цицерона из Брундисия говорят о его подавленном настроении и тревоге за общее положение, за себя и свою семью. Так, 27 ноября 48 г. он писал Аттику: «В том, что я отошел от войны, я никогда не раскаивался: жестокость была в них [помпеянцах] столь сильна, союз с варварскими племенами столь силен, что проскрипцию составляли не поименно, а по родам и было решено объявить после победы имущество, принадлежащее всем вам, добычей Помпея» (Att., XI, 6, 2; п. 412).
При возвращении Цезаря в Италию по окончании александрийской войны Цицерон выехал навстречу победителю, прибывшему в Тарент в сентябре 47 г. Цезарь обошелся с Цицероном милостиво и разрешил ему возвратиться в Рим (Плутарх, «Цицерон», XXXIX), куда он прибыл в октябре 47 г. В Риме он оказался отстраненным от государственных дел, так как Цезарь вершил всем единолично. Там Цицерон «помирился со своими старыми друзьями, то есть с книгами» (Fam., IX, 1, 2; п. 454, Варрону). Это были годы вынужденного досуга (otium), отсутствия возможности заниматься государственной деятельностью и выступать в суде. Тогда же он написал ряд сочинений по риторике и философии.
Прощенный Цезарем Цицерон мог еще и еще раз оценить свой выбор во время гражданской войны. «В своем поступке я раскаялся — не столько ввиду того, что опасность угрожала лично мне, сколько из-за многочисленных пороков, с которыми я столкнулся там, куда пришел: во-первых, не было ни достаточных, ни боеспособных военных сил; во-вторых, если не говорить о полководце и о немногих других, остальные во время военных действий проявили алчность, а в высказываниях своих были так жестоки, что я приходил в ужас от мысли, что они могут победить» (Fam., VII, 3, 2; п. 462, Марку Марию). «Знаю, ты всегда был со мной в горести, когда мы видели и огромное зло от гибели войска одного из противников, и вершину всех зол — победу в гражданской войне, а я, право, даже боялся победы тех, к кому мы пришли» (Fam., IX, 6, 3; п. 468, Варрону)[939]. В сентябре 46 г. Цицерон пишет Авлу Цецине, находящемуся в изгнании в Сицилии: «Вначале я предостерегал Помпея от союза с Цезарем, впоследствии — от разрыва с ним. Я видел, что союз ослаблял силы сената, а разрыв вел к гражданской войне» (Fam., VI, 6, 4; п. 491). Помпеянцу Авлу Манлию Торквату, жившему в изгнании в Афинах, он писал в январе 45 г.: «Хотя расстройство всех дел таково, что каждый глубоко сожалеет о своей участи и предпочел бы быть где угодно, но только не там, где находится, все же для меня несомненно, что для честного человека величайшее несчастье — пребывание в Риме… Не думаю, что мы тогда оставили отечество, надеясь на награды за будущую победу. Нам казалось, что мы исполняем, так сказать, законный и священный долг» (Fam., VI, 1, 1; 3; п. 542). Он вскоре пишет ему же: «Нет человека, который не подумал бы о том, как сильно надо бояться гнева вооруженного победителя» (Fam., VI, 4, 1; п. 544).