Топнула Дусенька ножками,
нож достала булатный,
отрезала палец и сразу
в бабушку превратилась,
в маленькую такую. Забилась
под ракитов кусток,
потому как соколок
уже клевал её в темечко.
А потом подобрал колечко
и к хозяйке с ним полетел.
(Хоть Алешка кольцо и хотел,
но сокол знал лишь Настасью.
Чего тут уж сделаешь? Здрасьте!)
Ну а бабушка Яга
тихо в дом к себе пошла:
новые козни обдумывать,
чинить баньку, подкарауливать
новых русських богатырей.
А кот-коточек Котофей
сбежал от бабкиных костей
прямо в лес, лес, лес, лес —
ловить мышей да их есть!
А соколик-соколок
колечко лихо доволок,
опустился на окно:
«Тук-тук!» В горенке темно,
хозяйка плачет и рыдает —
своего мужа поминает.
«Ты не плачь, не горюй, жена,
жив, здоров твой муж! На проверь сама,» —
кинул на пол соколик колечко.
Покатилось оно да за печку.
Полезла Настя его доставать,
а там блюдечко. Надо брать.
Схватила девонька блюдце,
протёрла тряпочкой. Тут-то
и показало оно Алешку:
жив, здоров, с друзьями и кошкой
бредут по лесу куда-то…
лошадей потеряли. Ай, ладно.
Глава 9. Баба Яга и Илья Муромец
– Ах вы, сильныя русские богатыри,
(недалеко ль до горя, до беды)
куды путь держитя, на кого расчитываете,
кому хвалу-похвальбу поёте,
об чём думу думаете,
пошто пешие, а не конные? —
старичок-лесовичок, тряся иконою,
спрашивает наших пешеходов.
– Потеряли, батяня, подводу,
и теперь мы не конны, а пешие, —
удальцы поклоны отвесили.
Знаю, знаю я горе-беду,
подводу вашу ведут
баба Яга с сотоварищами
на старое, древнее кладбище,
там коней ваших спустит в ад
и пойдут на них скакать
черти – бабы Яги приятели.
– Ну здрасьте вам!
А что там за сотоварищи?
Повыколем мы им глазищи.
– Кыш, Хлыщ и Малыш ростом с гору.
Я вам укажу дорогу…
Разозлились богатыришки и вдогонку!
Только пыль забилась под иконку
у старичка-лесовичка.
/ Ты сиди, а я пошла
вслед за богатырями.
Читай сказку, слушай маму
и не вой в магазинах волком,
а то купят тебе иголку
и в мягкое место уколют. /
Хотя, воина и иголки не сломят.
* * *
Волен мужик – неволен,
а богатырь тем более.
Бежит дружина
(дрожит аж Инна),
бабу Ягу проклинают,
московских князей поминают
недобрым словом:
«Обяжут ль пловом?»
Дошли, наконец, до полянки,
где разбойничье гульбище-пьянка:
Кыш, Хлыщ и Малыш ростом с гору
едят, пьют день уж который;
замочки с харчей богатырских скинули,
с вином бочоночки выпили
и свои песни поют.
– Погодь, не спеши, уснут, —
Илья Муромец тормозит дружину, —
Спящих с земельки сдвинем
и их самих опустим в ад.
Прошёл час и воры спят.
Лишь баба Яга у костра
сидит – сторожит сама.
А с бабой проклятой тягаться —
каково это, знают братцы!
Но кот-коток Котофей
вдруг прыгнул к бабке: «Мне налей,
хозяйка, чарочку вина;
убёг я от богатыря,
устал, замучился совсем,
он бил меня; налей скорей!»
– Черныш нашёлся! – бабка плачет. —
Ну иди ко мне, мой мальчик,
(а сама совсем уж пьяна)
на, малыш, попей с стакана, —
и чарку свою подносит коту.
Лакает кот, плюёт в еду
какой-то слюной нехорошей.
Яга ест вместе с ним: – Ох сложно
тягаться с духом хохлятцким!
Напущу на них войско поляцкое, —
вымолвила ведьма да уснула.
Фыркнула кошка и дунула
обратно к нашей дружине:
«Ну, берите воров, былинные!»
Богатыри, богатыри, богатыречочки,
нет, не хилы они, яки мужичочки,
но как-то вот так вышло:
берут они спящих за дышло,
раскручивают да под земельку кидают,
прямо в котлища, где варят
черти грешников лютых:
– Пущай и эти уснут тут!
А Муромец бабу Ягу
берёт и сжимает в дугу,
да расправив плечи былинные,
размяв свои ручки аршинные,
закинул ведьму на Луну.
Там и жить ей посему
(но об этом другая сказка
«Баба Яга на Луне» – подсказка).
Глава 10. Сон Микулы Селяновича
Тут ребятки наши да бегом к коням,
а Селянович Микула прямиком к харчам
и к бочоночкам своим винным:
потрогал, пощупал и вынул
чарочку, выпил остатки,
наземь упал и уснул сладко, сладко.
И приснилась ему родная деревня
с полями, пашнями, с селью
да кобыла своя соловая
и соха любима, кленовая;
и как будто идёт он да пашет,
а народ весёлый ему машет;
ой и кудри у Микулы качаются,
а земля под сапогами прогибается.
Тут навстречу ему оборотень идёт —
богатырь свет Вольга меч булатен несёт;
тормозит возле пашни да спрашивает:
– Зачем, Селянович, землю ты скашиваешь?
Ах ты, мерзкое оротаюшка,
пошто пашешь от края до краюшка
нашу Русь такую раздольную?
Ты мужицкую душу привольную
не паши, оротай, не распахивай,
ты сохою своей не размахивай,
дай пожить нам пока что на воле,
погулять на конях в чистом поле!
Вздохнул Микулушка тяжко,
пот холодный утёр бедняжка
и кивает башкою аршинной:
– Ах, богатырь былинный,
пока ты на коне катаешься,
шляешься да прохлаждаешься,
плачет земля, загибается,
без мужика задыхается! —
и дальше пошёл пахать
от края до края Русь-мать.
Святославович Вольга задумался:
«Землю нужно пахать, но не думал я,
что от края до края надо её испохабить.
Ах ты, пахарь похабник!» —
и пошёл мечом на оротая.
Осталась лишь горка крутая
от нашего оротаюшки.
«Так пахать или не пахать: вы как считаете?» —
голос с неба спросил задумчиво.
Микула в ответ: «Так умер я.» —
и проснулся в поту холодном
пьяный, злой и голодный.
А как наелся, задумался крепко:
«Порубаю тебя, чи репку,
человек-зверь Вольга Святославович!»
– Ты чего расселся там, Селянович? —
машет ему дружина. —
Собирайся, в путь уж двинем!
Глава 11. Последний бой Микулы Селяновича и Вольги Святославовича
Запрягли коней богатыри,
кота за пазуху Селяновичу и пошли.
Идут, о подвигах богатырских гутарят,
о Москве-красавице мечтают.
Вдруг кони фыркают, останавливаются.
Войску нашему сие ой не нравится.
А там, в ракитовых кустах,
на змеиных тех холмах
отдыхает, кашу варит, веселится
Вольга с змеищей проклятой – сестрицей.
Та ругается на костёр-пепелище:
обещает спалить все селища
да великия грады, а церкви
в пепел, дым обратить, на вертел
надеть стариков, жён и деток,
а мужей полонить и в клетку!
Ой да раздулись ноздри у коней богатырских,
сам Микула Селянович фыркнул,
меч булатен достал и три раза
отрубил три башки змее заразе!
Покатились головы в костёр-кострище.
Озверел тут Вольга, матерится
на Селяновича лютым матом:
– Не мужик ты, не казак, а чорт горбатый!
Закипела кровь богатырска
у обоих разом и биться
они пошли друг на друга,
у коней лишь стонала подпруга.
Ой как бились они, махались —
три дня и три ночи дрались,
три дня и три ночи не спавши,
не одно копьё поломавши,
три дня и три ночи не евши
секлись, рубились похудевши.
Устали дружиннички ждать
чья ж победит тут стать?
Плюнул Добрыня, поднялся:
– Давно я, братцы, не дрался
в боях кулачных, перекрёстных —
забавы наши в пирах почёстных, —
и пошёл, как бык, на оборотня.
Подмял под себя Вольгу. Як колода
тот лежит – ни дых, ни пых, чи мёртвый.
– А ну несите сюда, братья, вертел!
И взмолился тут Вольга Святославович:
– Отпусти меня, Добрыня, я славить
твоё имя буду по селениям,
по градам дивным да по церквам.
А породу я змеиную забуду,
киевским богатырём я нонче буду,
с вами я в походы ходить стану.
Хошь Луну? А и её достану!
– Ты не трогай Луны, дружище,
там Яга корявая томится,
ай пущай она там и будет.
Породу ж твою забудем;
так и быть по сему, будь нам братом.
Лишь Селянович хмурится: – Ладно,
посмотрим на его поведение. —
и набравшись терпения,
попыхтел рядом.
Маленьким, но могучим отрядом
богатырешки на Московию двинули.
Кота Вольге за пазуху кинули —
пушай оборотень добреет!
Месяц на небе звереет,
красно солнышко умиляет, —
дружина на Кремль шагает.
А в Кремле наши ёлки и ели
на века, казалось, засели
и вылазить не хотят —
греют пихтой медвежат.
Глава 12. О том как Чурило Пленкович без нас женился
– Что же делать, как же быть,
надо ели порубить! —
тащут пилы мужики. —
Держи, ребятки, раз пришли.
Но наши ёлки, ели
заговор узрели
и кличут ряженных баб:
«Надо бы киевских брать!»
А бабы ряжены,
рты напомажены,
в могучий выстроились ряд,
гутарят песни все подряд
да поговорки приговаривают —
дружинничков привораживают.
И дева красна выходит вперёд
да грудью на Чурилу прёт,
говорит слова каверзные
(а сама самостью, самостью):
– Ты не привык отступать,
ты не привык сдаваться,
тебе и с бабой подраться
не скучно,
но лучше
всё же на князя ехать —