— Никак твой больше? — тревожно спросил Шурка.
Климка не видел в рублях никакой разницы и все-таки согласился.
— Больше вроде чуток… Но это все равно. Что твой, что мой — сто копеек, — успокоил он дружка. — Были бы только настоящие!
— А какие же еще? — удивился Шурка.
Климка подмигнул ему.
— Проверим! — Он сунул краешек рубля в рот, со всей силы сжал зубы и снова поднес серебряный кругляк к свету. — Настоящий, у поддельного след бы остался.
Успокоенные, они уселись на дровах и мечтательно уставились в темноту сарая.
— Здо́рово! — прошептал Шурка. — Можно купить полсотни конфет и десять пряников!
— А я куплю восемьдесят! — отозвался Климка, хотя ему ни конфет, ни пряников сегодня не хотелось.
— А я — сто! — не сдавался Шурка.
— А я — двести!
— Вот и врешь! — хихикнул Шурка. — На двести не хватит!
Климка понял, что перегнул, и надулся. Они помолчали.
— А знаешь что? — примирительно произнес Шурка. — Сбрехал я… Не куплю я ничего. — Он вздохнул. — Мамке отдам.
— Ну и дурак! — буркнул Климка. — Отец отнимет и снова напьется. Без толку!.. Вот если я отдам — батя сена купит!
— Сена?
— Ты что, не знаешь? Мы корову держать будем!
Климка думал, что дружок лопнет от удивления, но Шурка лишь кивнул головой.
— Слышал… А тоже толку не будет.
Климка с усмешкой пошлепал Шурке по лбу.
— Пусто тут у тебя!.. Молоко любишь?
— Люблю. А что из того? Рабочим корова не полагается. Мы б тоже, может, скопили денег, да незачем! Отец говорит — ничего рабочим не положено. Работай только и пей. А я, говорит, послушный, — работаю и пью!
— Пьет, потому что пьяница! — отрезал Климка. — А с моим батей сам начальник цеха за ручку здоровается!
— Подумаешь! — скривился Шурка. — А моего… — Он уткнулся губами в самое Климкино ухо и потребовал: — Побожись, что никому!
— Ей-богу! — Климка придвинулся к дружку.
— А моего… — повторил Шурка. — Это он пьяный проговорился. Только ты смотри!
Климка для верности обмахал себя крестом.
— Моего, — прошептал Шурка, — в тайный рабочий кружок звали!
— В тайный?
— В самый что ни на есть!
— А что там делают?
Шурка пожал плечами.
— Не пошел он. Говорит — коленки дрожат, а туда на твердых ногах идти надо.
Если бы Шурка принялся расписывать тайный кружок, Климка не поверил бы. Но Шурка ничего не знал и честно в этом признался — значит, не врет. Климке было не важно, что за кружок. Тайный — этим все сказано. И мальчишка почувствовал обиду за своего отца.
— Мой бы батя пошел!
Шурка спорить не стал.
Дружки посидели еще в сарае и, договорившись встретиться днем на ярмарке, разошлись по домам.
Отец раскладывал на три стопки пятерки, трешницы и рублевки. Крупнее денег не было.
Климка присел рядом и терпеливо ждал, когда отец закончит считать.
— Двадцать семь! — произнес отец и отодвинул в сторону пачку рублевых бумажек.
— Двадцать восемь! — торжественно возразил Климка и положил на пачку серебряный рубль.
— Откуда? — удивился отец.
Климка рассказал про генерала и неожиданно спросил:
— Папка, а ты пошел бы в тайный кружок?
— Куда?
— В тайный рабочий кружок.
Отец слышал о заводском кружке. Изредка о нем толковали среди рабочих. Говорили, что там читают запрещенные книги про царя и министров. Но откуда приносят эти книги, где собирается кружок и кто в него входит, было никому не известно. Климкин отец всегда держался подальше от таких разговоров. Он не боялся, а просто считал, что каждый человек сам выбирает свою дорогу в жизни. Здоровый и сильный, он надеялся только на себя и твердо верил, что проживет с семьей не хуже, а лучше других.
Климка думал, что вместо ответа отец начнет спрашивать, кто рассказал ему про кружок. Но получилось не так. Настроение у отца было праздничное, благодушное. Ему захотелось поговорить с сыном откровенно. Он накрыл ладонью деньги.
— Ты в кружок меня приглашаешь, а я за Зорькой собрался. Приведу ее — мамка молока нацедит в кружку парного… А что я из кружка принесу? Горечь одну! Плохо, мол, все вокруг… А оно лучше-то не станет. Ну, поохаем лишний раз. А я люблю не охать, а делать, чтоб лучше было… Выходит, что от кружки толку больше, чем от кружка!
— А чего ж он тайный? — разочарованно спросил Климка.
— Часто ты слушал, чтобы правду громко говорили?
— Значит, там правда?
— Не был, не знаю, — уклончиво ответил отец. — Думаю, что правда. Только она при силе хороша.
— Ты же сильный!
— Не ахти как! — улыбнулся отец. — Моей силы как раз на нас троих хватает, а больше не потяну.
Потом отец добавил:
— Ты про кружок-то помалкивай, а то вреда людям наделаешь. Дослышится кто-нибудь — и пойдет: откуда, кто сказал?.. Я и то у тебя про это не спрашиваю — знать не хочу. Лишний человек — тайне помеха!..
Из всего этого разговора Климка понял, что отец хоть и не хочет идти в кружок, но очень уважительно относится к нему. «Что же это за кружок такой?» — думал Климка, но так ничего и не придумал.
Праздничную ярмарку всегда устраивали на большом пустыре за заводом.
Когда Климка пришел туда, вся площадь, огороженная рядами ларьков и стоек, была забита народом. В центре высилась елка, увешанная дешевыми игрушками из разноцветного картона. Под елкой стояла «избушка на курьих ножках» — разрисованная фанерная будка для актеров, которые обычно приезжали на ярмарку.
Климка нашел Шурку у ларька. Чего там только не было! Шурка с каким-то восторженным изумлением пялил глаза на сладкое изобилие. Особенно поразили его елочные конфеты, нанизанные на медную проволоку. В ярких обертках, подобранные по размеру, они висели над прилавком: посередке — малюсенькие, с ноготок, а к краям — все больше и больше. Замыкали этот ряд две конфетины длиной с Шуркину руку.
Продавец в надвинутой на самые брови шапке зябко похлопывал рукавицами, поджидая очередного покупателя, кланялся, когда кто-нибудь подходил к ларьку, и бубнил заученно:
— Медовые, медовые! В копейку и рублевые! Одну попробуешь — вторую в бумажке проглотишь!
Климка постоял рядом с Шуркой, распахнул полушубок, блеснув лакированным ремешком, порылся в кармане, достал конфету.
— На!.. Идем отсюда! Большие — они невкусные!
Мальчишки пошли по кругу вдоль стоек и ларьков с пирожками, платками, игрушками. Больше всего людей толпилось у стоек с водкой. Пили прямо из бутылок, закусывали мерзлыми снетками и квашеной капустой, смешанной с кристалликами льда. У одной из стоек было особенно много рабочих. Оттуда, заглушая ярмарочный гомон, долетали дружные взрывы смеха. Климка увидел там Шуркиного отца. Он говорил что-то, и люди вокруг него покатывались со смеху. Климка подтолкнул Шурку.
— Вон он — твой рубль!
— Не-е… Мамка ему только сорок копеек дала — на опохмелку. Он, когда опохмелится, добрый и веселый. Любого рассмешит!
Ребята пошли дальше. Побывали около елки, заглянули в пустую «избушку на курьих ножках», еще раз прошлись вдоль ларьков и встретили ватагу соседских мальчишек. Они еще не виделись сегодня, и Климка похвастался ремешком и кузнецами. Игрушка пошла по рукам. Чтобы увидеть искры, мальчишки прикрывались полами курток и полушубков и по очереди нажимали на пружинки. Кузнецы работали безотказно.
Климка хотел рассказать ребятам, что батя пошел покупать корову, но в это время у елки ударили во что-то железное. Гомон на ярмарке сначала поутих, потом усилился, и толпа повалила к центру площадки.
— Представление начинается! — крикнул Шурка.
Мальчишки побежали к елке.
Из избушки вышли Дед Мороз, весь в вате, с огромным красным носом, с большущим мешком за плечами, и Снегурочка в марлевой накидке с серебристыми звездочками, в шапочке с густой вуалью, закрывавшей лицо. Дед Мороз поставил на снег мешок, оглядел толпу из-под густых ватных бровей.
— А что у тебя в мешке, дедушка? — спросила Снегурочка каким-то фальшивым, совсем не женским голосом.
— Прошлое, настоящее и будущее! — глухо, как из-под земли, пробасил Дед Мороз.
— Покажи, дедушка! — попросила Снегурочка.
Дед Мороз стал развязывать мешок. Климка, вытянув шею, с любопытством ждал, что появится из мешка. Дед Мороз вытащил оттуда надутый шар, и все увидели на прозрачной пленке портрет Александра III. По толпе пронесся шумок разочарования. Кого удивишь портретом умершего царя?
Вдруг пронзительно заверещала свистулька:
— Уйди-уйди-уйди!
Это Снегурочка надула «чертика», и теперь он заливался на всю ярмарку:
— Уйди-уйди-уйди!..
Шар с портретом царя неожиданно лопнул и разлетелся на мелкие лоскутки. Кто-то рассмеялся, но еще никто не понял, что происходит. А Дед Мороз вытащил из мешка шар с портретом Николая II.
— Уйди-уйди-уйди! — опять заверещала свистулька.
Толпа зрителей замерла. Теперь даже Климка почувствовал, что представление какое-то необычное, со скрытым смыслом. Все ждали, что и этот шар разлетится на кусочки.
— Уйди-уйди-уйди! — заливался «чертик», но шар не лопнул.
— Уйди! — требовал «чертик» и вдруг лопнул сам.
— Силенок не хватило! — сочувственно произнес кто-то в толпе, и Климка узнал голос Шуркиного отца.
— Есть на него сила! — басовито сказал Дед Мороз и выхватил из мешка третий шар.
На нем виднелся рабочий с занесенным над головой тяжелым молотом.
Два шара — царь и рабочий — стали сближаться. Не шелохнувшись, стояла толпа, скованная напряженным ожиданием. Климка приоткрыл рот. Позади сгрудившихся у елки людей раздался свисток городового. А шары все сближались под этот тревожный свист. С треском разлетелся портрет царя. Шар с рабочим взмыл кверху и торжественно поплыл над толпой, провожаемый взглядами все еще молчавших людей и сердитыми трелями полицейских свистков.
— Ишь ты, как обернулось! — сказал кто-то рядом с Климкой.