К сожалению, в современной России почти нет предпосылок к созданию капитального научного перевода корпуса сочинений Мар Афрема Нисибинского. И даже если поставить задачей перевод отдельных произведений, то поэтическая стратегия не вполне ясна. Очевидно, что перевод «размером подлинника», принятый для античной поэзии и оправданный просодической и синтаксической близостью индоевропейских языков (таких, как греческий и латинский, с одной стороны, и славянские с другой) не подходит для семитских языков. Переводчики либо пытаются выбрать метр, близкий по слуховому и ритмическому впечатлению сирийскому стиху (С. С. Аверинцев)[6], либо приближают гимны к мелодике отечественной поэзии XXIX-XX вв., при этом избегая недолжных метрических ассоциаций (прот. Леонид Грилихес), или же идут на смелый эксперимент, вроде перевода виршевым стихом русских духовных сочинений XVII в. (А. В. Муравьев)[7]. Подобным экспериментом является и наш перевод, не претендующий на научность и основанный в основном на переводе П. Фегали.
Каждый из этих подходов может иметь своих сторонников, но поиск подходящей метрической матрицы для такого сложного жанрового образования, как гимны Мар Афрема, нельзя считать законченным. В настоящем переводе мы не претендуем на окончательное решение задачи, но стремимся хотя бы отчасти представить семантическое богатство образности Мар Афрема. Мы сознательно отказались от архаизации в пользу поиска образных соответствий в современном языке.
При этом мы учитывали опыт перевода античных и средневековых авторов, поскольку экзегетическая поэтика Ефрема, то есть мотивация образов библейскими ассоциациями, конечно, ближе к византийской или европейской средневековой духовной поэзии, чем к современной поэзии, даже религиозного содержания. Также мы ориентируемся и на достижения А. В. Муравьева, прежде всего на стремление передать живость и контрастность исторического нарратива в гимнах Мар Афрема.
Чего мы старались избегать – это «эмоциональной эмпатии», которая могла давать свои плоды в романтическую эпоху (лучший ее пример – перевод Одиссеи Гомера В. А. Жуковским), но в настоящее время будет выглядеть как эстетический провал и искусственная консервация пусть даже удачно изобретенных, но не образующих целостного контекста формул. Некоторая эмоциональная монотонность узнается и в поэтических переводах св. Симеона Нового Богослова, выполненных архиепископом Иларионом (Алфеевым), и несмотря на все достижения, в этих переводах чувствует некая недосказанность.
Самое трудное при переводе гимнов Мар Афрема – это передача его стиля. Мар Афрем играет контрастами, перекличками аллюзий на Писание, многозначностью слова, и его стилистическая игра гораздо тоньше, чем у греко– и латиноязычных христианских поэтов, ориентировавшихся на готовые штампы риторики, из которых и слагались жанровые условности. Поэзия на русском и на европейских языках, наследуя античным жанровым канонам, маловосприимчива к такому тонкому стилю, ставящему в тупик любого переводчика.
Надеемся, что наш перевод послужит более глубокому знакомству с наследием великого сирийского богослова, аскета и мистика. Каковы бы ни были недостатки нашего перевода-парафраза, надеемся, что он
пробудит интерес к особенностям экзегезы у Мар Афрема Мальфаны и позволит лучше понять его поэтическое богословие. Такое знакомство с автором, который у всех на слуху, но чье наследие по-прежнему почти недоступно русскому читателю, может дать стимул новым исследованиям и новым, более «отточенным» переводам профессиональных сирологов, а кроме того, вдохновить поэтов на участие в проектах по переводу древней духовной поэзии.
ГИМН III
Хвала и слава Сущности Твоей всенесравненной,
Глубин измерить Коей никому не суждено.
1
Да внемлет слух наш, уши всех не внидут в заблужденье![8]
Кто Он и с кем Он ликом схож – изыскивать не должно.
Как можем мы вообразить доступное Познанью
Сей Сущности хоть с кем-нибудь какое-либо сходство?
Он – не вмещаемый ничем. Он – все, что зрит и внемлет.
Всецело – Логос Он, везде всецело пребывает.
2
Его очам не уловить, чтоб в мыслях наших образ,
Ему подобный, изваять. Такое невозможно!
Знай, что Он слышит без ушес и без устен глаголет,
Деяния без рук вершит и без очей взирает.
Душа не может тихой быть, спокойной, молчаливой
В святом присутствии Того, Кто носит этот Облик.
По милосердью Своему Он в образ облачился
Природы нашей – съединить нас всех Его подобьем.
3
Поймите, сущность у Него духовная, конечно.
Когда является она телесной, то насколько Чиста она!
Пускай она и вспыльчива до гнева,
Для пользы нашей только гнев она в себе являет.
И с нашим обликом она лишь для того и схожа,
Чтоб были образом Его. Ведь образом с Ним только
Лишь Сын Его, дитя, и схож, явив подобье ликом.
4
Ниси́бия, внемли, внемли! Ради тебя, конечно,
И изрекал я, и писал ради тебя и прочих.
Ты в мире стала как родник борений и спасенья.
Плененные грехом уста – рыдали безутешно,
Спасенные – на торжестве тебя воспели в песнях.
К тебе отверзлися уста для плача и хвалений.
5
Молитва жителей твоих спасла тебя когда-то –
Лишь ради покаянья их, суд не был справедливым[9]
По мере гнусности своей познали жезла кару.
Но были смешаны грехи с поступками благими.
Грехи их были без числа, и им ответ – величье
Плодов деяний всеблагих, достойных восхищенья.
Богатством славу улучив, пускай такой же славы
Достойны будут от венцов, на главах воссиявших.
6
Тот день, когда спасаешь Ты, – владыка дней мелькнувших.
Твердыня стен упала в прах, твоих, о Нисибия,
Под лютым натиском врага, под гневом орд пустыни,
Но пораженье обрели захватчики, убийцы.
В день воскресенья мертвых Он воздвигнет Нисибию,
Поднимет павшие твои из праха Он высоты.
Как Имя Он Свое тебя возвысит в день бессмертный.
Прославил Имя Он Свое – осаду сняли орды,
Томясь потерями, они бесславно отступили,
Покрыв позором честь свою и воинскую доблесть.
7
Сама́рию, где глад царил, избавил Ты от смерти[10],
И сладкой сытостью ее Ты до краев исполнил[11],
Как бы пучина разлилась святого изобилья.
Врагов поднялися валы, морская зыбь неверных,
И мириадой водных стен Нисибию накрыла.
В Сама́рии растерзан был младенец[12] – город спасся[13].
В Ниси́бии вкушают днесь ту Плоть, что жизнь дарует,
И эта Пища тотчас всех, вкушающих, спасает.
И вне сомненья Бог благой напастей не желает,
Но только попускает, чтоб они к нам прибывали.
В проступках наших корень зол, причина наших бедствий,
Никто не может возроптать на всех Творца, Владыку.
О наших слабостях, грехах, Он тяжко сожалеет,
Они влекут ведь гнев Его невольный за собою.
И вопреки желанью Он карает, сокрушаясь.
Земля, олива и лоза – и те приемлют кару
И в исправлении порой нуждаются жестоком.
Оливы древо бьют шестом – но плод его обилен,
Лоза подрезанная нам прекрасный грозд дарует,
И гроздей виноградных сок нам сердце умягчает.
Прекрасный урожай дают распаханные земли,
Каналы, проблески озер, пустыню орошают,
Обильно воду проводя на жаждущие нивы.
И полированная медь, и серебро, и злато
Сверкают, отражая блеск, и радуют владельца.
Всяк смертный исправленьем лишь богатство приумножит.
Забросив труд и опустив в отчаянии руки,
Заметит он, что все вокруг против него восстало.
Карает Бог лишь для того, чтоб смертный научился
Познать Того, Кто здесь его карает, обучая.
Когда наказывает Он – всегда для вящей пользы.
Так человек рабов своих для пользы наказует,
Чтоб их сберечь и сохранить. Хозяин дома добрый
Наказывает слуг своих, чтобы они смирялись,
Собой владели, никогда ко злу не уклоняясь.
Напасти в памяти твоей, Ниси́бия, пусть станут
Подобны буквам ветхих книг, рекущих только правду.
Тебе довольно трех осад[14], чтоб для тебя явились
Словно Писания они, о коих размышленьям
Ты посвятишь весь свой досуг, ведь ранее презрела
Завета оба: Ветхий, с ним и Новый целокупно,
В которых ты могла прочесть и о своем спасенье:
Он эти Книги написал, могучие твердыни,
Не поколеблются они: ты в них о наказанье
Своем заслуженном прочтешь и сокрушишься сердцем.
Чрез то, что нас постигло вдруг, остановить возможем
Мы то, что сможет нас потом настичь в грядущем веке.
О, примем наши кары с тем, чтоб будущие кары
Не стали наших душ бичом, лютейшим наказаньем;
Вспомянем прошлую беду, чтоб будущие беды
И отвратить, и поразить, и уничтожить разом.
Когда забыли мы удар бича жестокий первый,
Второй обрушился на нас. Но и второй забыли.
Боль третьего настигла нас. И кто ее забудет?
ГИМН XXXVI
Благословен победу давший мне, Своей Он ради славы мертвым жизнь дарует.
Сокрыв могущество Свое, Господь был предан смерти,
Его живительная смерть дарует жизнь Адаму.
Он долони Свои гвоздям отдал – святые руки,