Мясник оставил по себе яркую память, поскольку, мало того что он подверг меня такому испытанию, он постоянно напоминал о себе опасным болтанием чубука трубки, который я никак не мог зафиксировать в бесполезной дыре между зубами.
Но все-таки небольшое утешение я в этом нашел. Покидая кабинет номер четыре, я подыскал слова, которые принесли мне некоторое удовлетворение. Я обернулся и обратился к великану, который готовился принять очередную жертву.
– Кстати, – сказал я, – а ведь я выбил столько зубов именно таким способом, как вы только что.
Он повернулся и уставился на меня.
– В самом деле? Вы что, стоматолог?
– Нет, – ответил я через плечо. – Я коновал.
Редкостная пара
Женщины нравятся мне больше, чем мужчины.
Нет-нет, ничего дурного о мужчинах я сказать не хочу – как-никак я ведь тоже мужчина, – но только слишком уж много их было в ВВС. В буквальном смысле тысячи и тысячи их толкались, орали, ругались, и скрыться от них было некуда. Некоторые стали моими друзьями, и дружба эта продолжается по сей день, но общее, отнюдь не поэтичное их множество открыло мне глаза на то, как изменили меня несколько месяцев семейной жизни.
Женщины много нежнее, ласковее, чистоплотнее, во всех отношениях приятнее, и я, всегда считавший себя своим в мужской компании, внезапно пришел к изумившему меня выводу: что мне куда милее общество женщины – одной женщины…
Ощущение, что я внезапно очутился в куда более грубом мире, особенно усугублялось в начале каждого нового дня, а наибольшей остроты оно достигло в то утро, когда я дежурил на пожарном посту и мне на долю выпало садистское удовольствие бежать по коридору, стуча крышками мусорных бачков и вопя: «Подъем, подъем!» Особенно ошеломляли меня не проклятия и нехорошие слова, доносившиеся из темных спален, а удивительные утробные звуки. Они напомнили мне о Седрике, одном моем пациенте, и я мгновенно очутился в Дарроуби с телефонной трубкой в руке. Голос в ней был каким-то странно нерешительным.
– Мистер Хэрриот… Я была бы очень вам благодарна, если бы вы приехали посмотреть мою собаку…
Женщина, вернее, дама.
– Разумеется. А в чем дело?
– Ну-у… он… э… у него… он страдает некоторым метеоризмом…
– Прошу прощения?
Долгая пауза.
– У него сильный метеоризм.
– А конкретнее?
– Ну… полагаю… вы понимаете… газы… – Голос жалобно дрогнул.
Мне показалось, что я уловил суть.
– Вы хотите сказать, что его желудок…
– Нет-нет, не желудок. Он выпускает… э… порядочное количество… э… газов из… из… – В голосе появилось отчаяние.
– А-а! – Все прояснилось. – Понимаю. Но ведь ничего серьезного как будто нет? Он плохо себя чувствует?
– Нет. Во всех других отношениях он совершенно здоров.
– Ну и вы все-таки считаете, что мне нужно его посмотреть?
– Да-да, мистер Хэрриот! И как можно скорее. Это становится… стало серьезной проблемой…
– Хорошо, – сказал я. – Сейчас приеду. Будьте так добры, мне надо записать вашу фамилию и адрес.
– Миссис Рамни. «Лавры».
«Лавры» оказались красивым особняком на окраине Дарроуби, стоявшим посреди большого сада. Дверь мне открыла сама миссис Рамни, и я был ошеломлен. Не столько даже ее поразительной красотой, сколько эфирностью ее облика. Вероятно, ей было под сорок, но она словно сошла со страниц викторианского романа – высокая, стройная, вся какая-то неземная. И я сразу же понял ее телефонные страдания. Такое воплощение изысканности, деликатности – и вдруг!..
– Седрик на кухне, – сказала она. – Я провожу вас.
Поразил меня и Седрик. Огромный боксер в диком восторге прыгнул ко мне и принялся дружески скрести мою грудь такими огромными задубелыми лапами, каких мне давно видеть не приходилось. Я попытался сбросить его, но он повторил свой прыжок, восхищенно пыхтя мне в лицо и виляя всем задом.
– Сидеть! – резко сказала дама, но Седрик не обратил на нее ни малейшего внимания, и она добавила нервно, обращаясь ко мне: – Он такой ласковый.
– Да, – еле выговорил я. – Это сразу заметно. – И, сбросив наконец могучую псину, попятился для безопасности в угол. – И часто этот… э… метеоризм имеет место?
Словно в ответ, почти осязаемая сероводородная волна поднялась от собаки и захлестнула меня. Видимо, радость от встречи со мной активизировала какие-то внутренние процессы в организме Седрика. Я упирался спиной в стену, а потому не мог подчиниться инстинкту самосохранения и бежать, а только заслонил лицо ладонью.
– Вы имели в виду это?
Миссис Рамни помахала перед носом кружевным платочком, и матовую бледность ее щек окрасил легкий румянец.
– Да… – ответила она еле слышно. – …Это.
– Ну что же, – произнес я деловито. – Причин для беспокойства нет никаких. Пойдемте куда-нибудь, поговорим о том, как он питается, и обсудим еще кое-что.
Выяснилось, что Седрик получает довольно много мяса, и я составил меню, снизив количество белка и добавив углеводов. Затем посоветовал давать ему по утрам и вечерам смесь белой глины с активированным углем и отправился восвояси со спокойной душой.
Случай был пустяковый, и он совсем изгладился у меня из памяти, когда снова позвонила миссис Рамни.
– Боюсь, Седрику не лучше, мистер Хэрриот.
– Очень сожалею. Так он… э… все еще… да… да… – Я задумался. – Вот что. По-моему, снова его смотреть сейчас смысла нет, а вы неделю-другую совсем не давайте ему мяса. Кормите сухарями и ржаным хлебом, подсушенным в духовке. Ну и еще овощи. Я дам вам порошки, чтобы подмешивать ему в еду. Вы не заехали бы?
Порошки эти обладали значительным абсорбционным потенциалом, и я не сомневался в их действенности, однако неделю спустя миссис Рамни позвонила опять.
– Ни малейшего улучшения, мистер Хэрриот. – В голосе ее слышалась прежняя дрожь. – Я… мне бы хотелось, чтобы вы еще раз его посмотрели.
Особого смысла в том, чтобы снова осматривать абсолютно здоровую собаку, я не видел, но заехать обещал. Вызовов у меня было много, и в «Лавры» я добрался после шести. У подъезда стояло несколько автомобилей, а когда я вошел в дом, то очутился среди гостей, приглашенных на коктейль, – людей одного круга с миссис Рамни и таких же утонченных. По правде говоря, я в своем рабочем костюме выглядел в этом элегантном обществе деревенским пентюхом.
Миссис Рамни как раз намеревалась проводить меня на кухню, но тут дверь распахнулась, и в нее, извиваясь от восторга, влетел Седрик. Секунду спустя джентльмен с лицом эстета уже отчаянно отбивался от огромных лап, энергично царапавших его жилет. Это привело к потере двух пуговиц, и боксер принялся ластиться к одной из дам. Еще мгновение, и он сдернул бы с нее платье, но тут я его оттащил.
В изящной гостиной воцарился хаос. Жалобные уговоры хозяйки вплетались в испуганные возгласы при каждой новой атаке дюжего пса, но вскоре я обнаружил, что ситуация осложняется новым элементом. По комнате быстро распространялся всепроникающий запах – злополучный недуг Седрика не замедлил дать о себе знать.
Я всячески старался забрать пса из гостиной, но он понятия не имел о послушании, и все мои попытки завершились жалким фиаско.
Одна неловкая минута сменялась другой… Тут-то я и постиг во всей полноте ужас положения миссис Рамни. Нет собаки, которая иногда не пускала бы газы, но Седрик был особая статья: он пускал их непрерывно. И звуки, сопровождавшие этот процесс, хотя сами по себе были вполне безобидны, в таком обществе вызывали даже большее смущение, чем дальнейшее бесшумное распространение газов.
А Седрик еще подливал масло в огонь: всякий раз, когда раздавался очередной взрыв, он вопросительно поглядывал на свой тыл и принимался выделывать курбеты по всей комнате, словно его взгляд ясно различал веющие по ней зефиры, а он ставил себе целью тут же их изловить.
Казалось, миновал год, прежде чем мне удалось изгнать его из гостиной. Миссис Рамни придерживала дверь открытой, когда я начал оттеснять Седрика в направлении кухни, но могучий боксер еще не истощил свои ресурсы: по дороге он внезапно задрал заднюю ногу, и мощная струя оросила острую как бритва складку модных брюк одного из элегантных джентльменов.
После этого вечера я ринулся в бой ради миссис Рамни. Ведь ей моя помощь была необходима как воздух, и я наносил Седрику визит за визитом, пробуя все новые и новые средства. Я проконсультировался у Зигфрида, и он рекомендовал диету из сухарей с древесным углем. Седрик поглощал их с видимым наслаждением, но и они ни на йоту не помогли.
А я все это время ломал голову над загадкой миссис Рамни. Она жила в Дарроуби уже несколько лет, но никто о ней ничего не знал. Неизвестно было даже, вдова она или разъехалась с мужем. Но меня такие подробности не интересовали. Интриговала меня куда более жгучая тайна: каким образом она оказалась владелицей такого пса, как Седрик?
Трудно было вообразить собаку, менее гармонировавшую с ее личностью. Даже не считая его недуга, он во всем являлся полной ее противоположностью: дюжий, буйный, туповатый душа-парень, совершенно неуместный в ее утонченном доме. Я так и остался в неведении, что и почему их связало, но во время моих визитов я узнал, что и у Седрика есть свой поклонник – бывший батрак Кон Фентон, подрабатывавший как приходящий садовник и три дня в неделю трудившийся в «Лаврах». Боксер кинулся провожать меня к воротам, и старик с восхищением уставился на него.
– Ух черт! – сказал он. – Отличный пес!
– Вы правы, Кон, – ответил я. – Очень симпатичный.
И я не кривил душой. При более близком знакомстве устоять перед дружелюбием Седрика было трудно. На редкость ласковый – ни злости, ни капли подлости, он был постоянно окружен ореолом не только зловония, но и искренней доброжелательности.
Когда он отрывал у людей пуговицы или орошал их брюки, двигало им исключительно желание излить на них свою симпатию.
– Вот уж ляжки так ляжки! – благоговейно прошептал Кон, с восторгом глядя на мускулистые ноги пса. – Ей-богу, он перемахнет через эту калитку и даже ее не заметит. Одно слово, стоящая собака.