Спешу с утра опохмелиться я,
чтоб горем не была беда,
если начнётся репетиция
премьеры Страшного суда.
Пока не позвала к себе кровать,
которая навеки нас уложит,
на кладбище должны мы выпивать
за тех, кто выпивать уже не может.
Плывя со всеми к райским кущам,
я только с теми теплю связь,
кто видит вечное в текущем
и плавно пьёт, не торопясь.
Растает в шуме похорон
последних слов пустая лесть,
и тихо мне шепнёт Харон:
– А фляжка где? Стаканы есть.
Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.
Творцам, по сути, хвастать нечем:
их дар – ярмо, вериги, крест,
и то орёл клюёт им печень,
то алкоголь им печень ест.
Да, был и бабник я, и пьяница,
и враг любого воздержания,
зато желающим останется
дурной пример для подражания.
Туманный мир иллюзий наших —
весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.
Рассудок мой, на книгах повреждённый,
как только ставишь выпивку ему,
несётся, как свихнувшийся Будённый,
в пространства, непостижные уму.
Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?
К бутылке тянется не каждый,
кто распознал её влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.
А к вечеру во мне клубится снова
томящее влечение невольное:
помимо притяжения земного,
такое же бывает алкогольное.
Забавно, что в соседней бакалее
легко найти творение ума,
от порции которого светлее
любая окружающая тьма.
Когда теряешь в ходе пьянства
ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.
Душа моя однажды переселится
в застенчивого тихого стыдливца,
и сущая случится с ним безделица:
он будет выпивать и материться.
Чепуху и ахинею
сочиняя на ходу,
я от радости пьянею —
я на выпивку иду.
Я главным образом от жажды
страдал десятки дивных лет,
я заливал её многажды,
но утоленья нет как нет.
Пускай любой поёт как кочет,
учить желая и внушать,
но проклят будь, кто всуе хочет
нам нынче выпить помешать.
Увы, прервётся в миг урочный
моё земное бытиё —
и, не закончив пир полночный,
я отойду в непитиё.
Радость понимать и познавать
знают даже нищий и калека,
плюс ещё возможность выпивать —
тройственное счастье человека.
За то, что было дней в избытке,
благодарю судьбу, природу
и алкогольные напитки,
таившие живую воду.
Лишь тот умён, учил мудрец,
кто не от Бога ждёт посылку,
а сам находит огурец,
когда уже добыл бутылку.
Одну мыслишку изреку,
мне поделиться больше нечем:
не ставьте рюмку дураку,
он вам испортит целый вечер.
Всегда в конце удавшейся пирушки
мы чувствуем, рассудку вопреки,
что мы не у судьбы в руках игрушки,
а сами удалые игроки.
Резался я в карты до утра,
в шахматы играл с отвагой русской;
лучшая настольная игра —
это всё же выпивка с закуской.
Когда обжигается ветром лицо,
и хрусток от холода снег,
и хочется птице обратно в яйцо —
не может не пить человек.
Чем печень разрушать, кипя и злобствуя
на мерзости вселенских прегрешений,
разумней выпить рюмку, философствуя
о благости житейских искушений.
Гомон, дым и чад застолий
я не мог не полюбить,
там я слышал тьму историй
и не все успел забыть.
Напьюсь когда – не море по колено,
а чувство куража совсем иное:
как будто я – горящее полено,
и льётся от костра тепло земное.
Когда немного выпил и курю,
отдавшись погубительной привычке,
то всё, что в это время говорю, —
чириканье позавтракавшей птички.
Оставив надоевшую иронию,
замечу благодарственно и честно,
что рюмка возвращает нам гармонию
с реальностью, паскудной повсеместно.
Уроны, утраты, убытки
меня огорчают слегка,
но шепчут под вечер напитки
о фарте, что жив я пока.
Ещё за то люблю я пьянство,
что вижу в ходе выпивания
игру духовного пространства
с убогой клеткой проживания.
Души трагический надлом
и тягость жизни подневольной
легко врачуются теплом
холодной влаги алкогольной.
Сегодня мне работать лень,
затею праздничный обед:
отмечу рюмкой первый день
оставшихся от жизни лет.
За дружеской выпивкой сидя,
я думал, как думал давно:
грешно быть на Бога в обиде,
покуда нам это дано.
Что-то вертится прямо с утра
в голове, где разгул непогоды…
Вот! Я думал о том же вчера:
наливать надо, помня про годы.
Душа моя – как ангелица:
в ней боль и жалость;
хотела утром похмелиться,
но удержалась.
Блаженны духом лоботрясы,
и олухи царя небесного,
и те, кто, выпив, точат лясы,
не дожидаясь дня воскресного.
Когда меня тоска одолевает
и чахнет, закисая, дух мой резвый,
рука моя мне рюмку наливает,
а разум не глядит, мудила трезвый.
Я давно уже не пью с кем ни попадя,
с кем попало не делю винегрет,
чтобы не было на памяти копоти
и душе не наносился бы вред.
Употребление без меры —
с утра я склонен к философии —
лишает нас надежды, веры,
любви и матери их Софии.
Старея, твержу я жене в утешение,
что Бог оказал нам и милость, и честь,
что было большое кораблекрушение,
а мы уцелели и выпивка есть.
Нуждается живое существо
в неспешном захмелённом разговоре.
Без выпивки – какое торжество?
От выпивки слабее душит горе.
Я себе добыл покой и волю,
я живу в любви и всепрощении
и весьма обязан алкоголю
за поддержку в этом ощущении.
Мне часто выпить невтерпёж,