Выслушав прорицателя, джинны вознамерились было убить младенца, но вступилась, пожалев сына, мать. Защитила, выкормила сына своим чёрным молоком.
Рос Чёрный джинн быстро: через год он был ростом со взрослого, а потом стал выше самых высоких своих сородичей. Его все боялись, ибо под его ногами прогибалась земля и начинали бить родники. От его взгляда качались звёзды и падали вниз огненным дождём кометы. От сильных вздохов колебались, словно от свирепого шторма, воды мирового океана. Он был способен, ухватив хрустальный небосвод, потрясти его так, что сыпались звёзды, а плевком мог сбить луну.
Приобретя столь неимоверную силу, Чёрный джинн начал творить всякие безобразия, и родная мать отказалась от него, прокляла самым страшным проклятием, выгнав навсегда из родного дома.
На время он было образумился, поступил в ученики к мудрому волшебнику ибн-Хазру. Обучился у него приёмам магии, стал искусен в тайных науках. Потом поссорился со своим наставником, затеял безобразную свару. Кудесник оказался бессилен усмирить возмутителя спокойствия и в гневе удалился в неведомые края, оставив свой прекрасный дворец неукротимому буяну.
Затем я поведал Дуньё о себе, о своём бедственном положении.
– Убежать отсюда невозможно, – сказала девушка, – путь к дворцу есть только по воздуху. Будь мы птицами, тогда бы улетели. А так надежд на свободу нет.
Она подвела меня к окну и показала вниз: стены дворца переходили в почти отвесный склон горы, а далеко внизу торчали острые скалы: они ждали неразумных смельчаков, которые полезут, сорвутся и упадут на них, превратятся в кровавое месиво. При мне архар, легко скакавший по кручам, отступил от гладкой белый горной стены, ибо его копытам не за чего было зацепиться. А уж человек тут и вовсе был бессилен.
– То, что видишь ты – не гора, а рог огромного чудовища, которого своим могуществом одолел волшебник ибн-Хазр и завалил его множеством гор, но тот всё ещё жив, время от времени шевелится и тогда происходят землетрясения. После каждого из них он понемногу приближается к свету, свободе. Когда-нибудь он освободится, но когда это случится – не знает никто, кроме создателя. А дворец выточен волшебными мастерами на кончике рога того животного. Постепенно он поднимается всё выше и выше над землёй. Так что о побеге даже нельзя и думать.
Рассказ Дуньё огорчил меня. Я захотел перед сном помолиться, девушка дала мне красивый коврик тонкой работы. Позволила оставить его у себя. Впоследствии на нём я всегда молился. Я мог бы выбрать себе и другой, ковров и ковриков во дворце было очень много, но мне больше всех прочих приглянулся именно этот.
Утром мы проснулись от бешеного рева Чёрного джинна, который обнаружил мой побег и сильно разозлился. От топота его ног тряслась гора с расположенными на ней чертогами. В конце концов, он успокоился и улетел по своим делам.
Девушка повела меня вниз, по пути она открывала двери маленьким ключом, который подходил ко всем замкам. В зале мы набрали остатки мяса кита, унесли наверх, нарезали в длинные полоски и повесили сушиться на верёвке. Потом взяли кумганы и запаслись водой из огромного бурдюка Чёрного джинна, который был сделан им из шкур нескольких китов.
Дуньё рассказала, что Чёрный джинн всегда выпивает его, как он считает, досуха, до последней капли, но бурдюк столь огромен, что в нём всегда остаётся воды на несколько кувшинов. Она пошутила:
– Для муравья и капелька дождя – потоп. Он думает, что оставил нас без воды, а нам и одной его «капельки» хватит очень надолго.
Когда Чёрный джинн прилетал во дворец, то мы прятались как можно дальше, а когда улетал, проникали в зал и собирали еду. Это были остатки туш китов, слонов, бегемотов, носорогов, буйволов, а иногда верблюдов или лошадей. Прочие животные были слишком малы для огромного чудовища и он ими пренебрегал. А может быть, даже и не замечал подобную мелюзгу.
У Дуньё имелся дутар и мы, поочередно, играли на нём, веселя друг друга, не давая горьким мыслям утвердиться в уме. Иногда устраивали поэтические состязания.
Как-то я особенно горько сетовал на несвободу, вздыхал и строил разнообразные несбыточные планы освобождения. Девушка взяла музыкальный инструмент и спела стихи Насира Хосрова:
«Зачем нам то искать,
Что можно не искать?
Зачем нам там кричать,
Где надо промолчать?»
А потом ещё и незабвенного Руми:
«Пусть будут малыми желанья,
Когда возможности малы:
Соломинка при всём старанье
Не может удержать скалы».
Тогда я не удержался, взял дутар и спел ей:
«Я уходил цветущий, как гранат,
Колючкой жёлтой я пришёл назад.
Кто был в аду, но не был на чужбине,
Не понимает, что такое ад».
Дуньё ответила стихами многомудрого Саади:
«Вчера ушло от нас,
А завтра не настало.
Есть лишь идущий час.
И этого немало!»
Я с ней не согласился:
«Седой не будет никогда,
Как юный, веселиться.
В песок утекшая вода
В исток не возвратится».
Словами короля поэтов Хафиза девушка заявила:
«Живи, пока тебе живётся,
Пока ликуешь и страдаешь.
Нам жизнь не на века даётся,
Всего на миг; ты это знаешь!»
Я вздохнул и спел:
«Пройдёт пора цветов и караван пройдёт,
Тяжёлый караван из дальних стран пройдёт,
Пройдёт короткий год, другой придёт на смену,
А с ним – всё может быть – жизнь, как туман, пройдёт».
Она снова вспомнила сладкоустого Саади:
«Не убивайся ни о чём –
Всё временно,
Хоть ночь темна,
Но светлым днём беременна».
Я улыбнулся, печаль моя временно утихла. Мы отправились в прогулку по многочисленным помещениям дворца. В них мы видели немало интересного, часто находили полезные для себя вещи. Я обзавёлся хорошей одеждой, кинжалом искусной работы, который резал даже металл.
Однажды я обратил внимание на сломанную дверь маленькой комнатки. Спросил Дуньё. Она сказала, что дверь взломала она, очень уж ей хотелось посмотреть, что там. В комнатке девушка нашла сундук с различными вещами. Среди них лежал какой-то пергамент с незнакомыми ей письменами. Его она употребила на растопку. Из сундука Дуньё забрала зеркальце, котелок, тюрбан из драгоценной кисеи, шёлковый пояс, дутар, прекрасную саблю в драгоценных ножнах, кошель с золотыми монетами, ключ, который, как она потом выяснила, открывал каждую дверь в замке, и коврик, подаренный ею мне для молитв.
Как-то разжигая очаг, я в стороне обнаружил кусок древнего пергамента и подумал: «А не тот ли, что лежал в сундуке?» Показал девушке и она подтвердила: тот самый. Оказывается, она сожгла его не весь. Отрывала от него по частям, а один кусок сохранился.
Текст на нём был написан по-фарси, которым владел я. Начало и конца тут не было, как и оборванного края. Но даже то, что мне открылось из остатков написанного изумило меня сильнейшим изумлением: на время я даже позабыл дышать.
Оказывается, этот сундук некогда принадлежал известному мудростью наимудрейших царю Сулейману ибн-Дауду, который подарил его царице Савской. Она же вручила его как дар своего глубочайшего почтения волшебнику ибн-Хазру, обладателю тысячью достоинств. Каждый из предметов в нём являлся диковинной вещью, каковой больше не сыскать во всей вселенной. Например, волшебный ключ был отцом всех ключей – открывал любой замок. Котелок варил по желанию всё, что только хотелось, нужно было произнести заклинание «шулям-кулям». Дутар играл чудесные мелодии, стоило лишь молвить слова «жакра-кажра». Коврик является творением ифритов: его соткали из отборных цветов радуги, горного эха, благоухания весеннего дождя, щебета райских птиц и лунного блеска. Если сесть на него и сказать «ашем-башем!», то он полетит, куда тебе нужно, захочешь – остановится. Зеркальце могло показать всё, что происходило в мире, но волшебные слова были утеряны, на обрывке пергамента их не имелось. Так что его использовать мы не смогли. Также ничего не было сказано о тюрбане, поясе и кошеле, какими волшебными свойствами обладали они, осталось нам неизвестным.
Дуньё огорчилась, что ничего этого она не знала раньше. Пролила жемчужины слёз из драгоценных раковин своих глаз. Потом рассказала, что зеркальце уронила за окно в пропасть, когда гляделась в него поутру. Впрочем, всё равно заклинания мы не знали и воспользоваться им не смогли б.
Я тут же проверил истинность написанного в пергаменте. Поспешил к котелку и сказал, что хочу плова, который обычно готовят халифу Багдада, а затем произнёс нужные слова: «шулям-кулям». И тотчас же котелок наполнился ароматнейшим горячим пловом. Мы ели с таким желанием, что могли проглотить и свои языки, ведь давно не пробовали даже обычной человеческой еды, а такая показалась просто объедением.
После еды стали собираться в путь. Решили взять с собой котелок. Я также забрал из сундука кошель с монетами, они нам могли пригодиться в мире людей.
Мы с Дуньё сели на коврик и я произнёс магические слова: «Ашем-башем! Лети!» Он тут же поднялся в воздух, по моему желанию через окно вылетел наружу и быстро понесся по небу прочь от этого страшного для нас места. Я мысленно ускорял и ускорял наш полёт.
День и всю ночь мы с Дуньё мчались через высокие горы со снежными вершинами, глубокими ущельями, зелёными долинами. Остановились лишь раз в плодовой рощи, где поели люля-кебаб из волшебного котелка и фрукты, сорванные с деревьев. Напились из ручья с чистейшей водой. Потом началась великая пустыня: бескрайняя, безжизненная, наводящая ужас на смотрящего своим жутким видом.
Взошло солнце.
Сзади послышался сильный шум. Мы оглянулись и увидели, что нас настигает Чёрный джинн. Я понял – спасения нет. Стал избавляться от тяжёлого груза, дабы убыстрить наш полёт. Первым бросил кошель с золотом. Потом – кинжал. Затем и котелок, как мне не было этого жалко.
Но уйти от погони нам не удалось. Увидев нас, Чёрный джинн издали яростно плюнул. От его меткого плевка коврик перевернулся, мы свалились с него и, кувыркаясь, стали падать вниз. Джинн злобно захохотал, ловко подхватив на лету девушку.