ги «Иконостас» пишет: «А между тем время действительно может быть мгновенным и обращённым от будущего к прошедшему, от следствий к причинам…».
Для пояснения он приводит известный в психиатрии сон.
Французская революция. До, во время и после катастрофы сновидец участвует во многих событиях и наконец попадает в тюрьму, под трибунал. На телеге его привозят к месту казни, возводят на эшафот. Голову кладут на плаху, нож гильотины срывается, холодное лезвие вонзается в шею. Ужас и пробуждение: это спинка железной кровати, откинувшись вдруг, упала как раз на обнаженную шею.
Удар гильотины – абсолютно закономерное следствие драматических событий яркого, связного, долгого сна, и тот же удар как отражение во сне падения спинки кровати – причина всего этого сна. То есть во сне причиной цепи роковых событий является их конечное следствие.
«Таким образом, в сновидении время бежит, и ускоренно бежит, навстречу настоящему, против движения времени бодрственного сознания. Оно вывернуто через себя, и, значит, вместе с ним вывернуты и все его конкретные образы», – заключает Флоренский.
Хотя рассуждает он убедительно, в окончательных выводах можно всё же засомневаться и, пытаясь сохранить каузальность, предложить такой, например, хронологический ряд: 1) удар спинки кровати – причина сновидения, причём этот удар задаёт и его цель – окончательную развязку событий; 2) затем – само сновидение, которое по обычному времени длилось секунду, а по времени сновидения – годы; 3) и наконец – развязка: гильотина, преображающаяся в спинку кровати при пробуждении, реально наступившем не в сам момент удара спинки кровати, а через секунду, в которую успели свершиться события сна.
Можно предложить и другое объяснение: например, мистическое предвидение во сне скорого падения злополучной спинки кровати. Однако сомнений и трудностей ни в одном объяснении не избежать.
Касательно причины и следствия и, соответственно, течения времени Ницше как-то заметил: беда нашего времени в том, что обычно путают причину со следствием. Допустим, произошло некое событие, и мы начинаем искать его причину. Положим, находим и успокаиваемся на том, что причина события теперь нам известна. Но на самом-то деле происходит следующее. Произошедшее событие побуждает нас к поиску его причины, то есть является причиной наших размышлений. Следствием этих размышлений будет найденная причина события. То есть найденная причина – не что иное, как следствие размышлений, причина которых – произошедшее событие.
Но раз течение времени столь субъективно, можно поставить и более жёсткий вопрос: существует ли вообще объективное течение времени, не зависящее ни от какого сознания, ни от каких существ? Отсюда ещё более общий вопрос: пространство и время – они объективны или же суть порождения разума, чувств и даже телесных особенностей живых существ?
Ответы различных учений различны, но все обоснованы хорошо.
Главным аргументом в пользу того, что пространство и время – категории объективные, служит тот факт, что существа рождаются и умирают, тогда как пространство и время, а также весь мир продолжают существовать и, следовательно, не зависят от населяющих их существ. В таком случае субъективное время – лишь отражение, преломление объективного в индивидуальном уме, а фантазии, мысли и сны – лишь кривые зеркала реального мира.
В пользу же того, что пространство и время субъективны, говорит, например, следующее: не только вселенский, но даже простой человеческий ум в грёзах, фантазиях, мыслях и снах с лёгкостью порождает пространство и время, иные ландшафты, миры, бывает, ничем не похожие на некогда виденные. То есть ум обладает силой, способной порождать пространство и время, миры. По причастности индивидуального ума Уму вселенскому логично предположить, что как фантазии, грёзы и сны, так и весь мир создаются одной и той же силой Ума, и разница меж зыбким сном и твёрдой реальностью – только в мощи и степени её проявления.
Другой аргумент заключается в том, что время, пространство и мир немыслимы без созерцателя.
«И если устранить наше субъективное начало или же устранить только субъективный аспект чувств, то все свойства и все взаимоотношения предметов в пространстве и времени, да и сами пространство и время исчезнут, поскольку как явления они не существуют сами по себе, но только в нас», – констатирует Кант («Критика чистого разума». Трансцендентальное учение о началах. Трансцендентальная эстетика, § 8).
«Пространство не находится в субъекте, но и субъект созерцает мир не так, „как если бы“ тот был размещён в неком пространстве: в действительности онтологически правильно понятый „субъект“ (то есть здесь-бытие) изначально пространственнен. Поскольку здесь-бытие изначально пространственно, пространство и появляется apriori», – усложняет Хайдеггер («Бытие и время», § 24).
Так или иначе, но пространство и время, их восприятие, существование и происхождение радикально связаны с третьим компонентом – умом, пребывающим, созерцающим и творящим, и потому всё же не могут рассматриваться отдельно, как категории объективные и независимые…
Линейное время
Как мы обычно представляем себе течение времени, причём представляем себе непосредственно – пока не задумываемся о его сущности и непостижимости? Изменяясь, развиваясь и угасая, мир является нам из прошлого, ненадолго задерживается в настоящем и направляется в будущее. Что ушло – то ушло, что есть – то есть, что придёт – то придёт. Во всех мирах, которые мы считаем субъективными или объективными, во вселенских масштабах или микромирах, в сновидениях или реальности время течёт именно так, всюду события развиваются каузально. Время необратимо: прошлого не вернуть, а будущее так или иначе наступит. При этом неважно, имело ли время начало и придёт ли ему конец, откуда оно движется и куда. Течение времени подобно прямой, вернее, движению по прямой линии в одном направлении. И если когда-то вернутся такие же точно миры, это будут другие миры, пусть неотличимые, но другие, поскольку будут существовать в другой момент времени, то есть будут находиться где-то гораздо дальше на линии времени, в другой точке прямой. Прошлое и будущее не могут совпасть, они могут быть только похожи, пусть до любых мелочей.
Атомист Демокрит вывел из своей философии, популярной в науке и ныне, возможность, даже необходимость повторения совершенно одинаковых миров, причём не только во времени, но и в пространстве, если оно бесконечно.
«Иногда он [Демокрит] говорит, что уносится в бесконечное пространство и что там есть бесчисленное множество Демокритов, таких же, как он» (Псевдогиппократ. «Письма»).
Но это равные, неотличимые, а не тождественные миры. Ведь кроме различий по месту и времени, и Демокриты разнятся: наш Демокрит сознаёт себя самим собой только здесь и теперь, и это сознание, его трансцендентное «я», едино и неделимо – невозможно быть сразу двумя, тем более многими, и одновременно находиться в разных местах и многих телах, даже неотличимых. Другой Демокрит, точно так же рассуждающий о множестве Демокритов в точно таких же мирах, – это не наш Демокрит, но кто-то другой.
Линейное время, как и простирающееся всё дальше и дальше пространство, не допускает тождественности, лишь равенство, абсолютную схожесть.
Однако сравнение времени с прямой линией – лишь гипотеза, символ, которые очень условно и только в частных аспектах отражают суть дела. Символ всегда только символ – лишь намёк, лишь обозначение, аналогия, подобие символизируемого. Символ конечен, понятен и представим, тогда как символизируемое, особенно в вопросах метафизических, безгранично, непостижимо, непредставимо. Исследуя свойства прямой, ещё не означает, что мы тем самым постигаем и время. Возможно, погружаясь в раздумья о времени, в какой-то момент мы предпочли бы символ иной, вначале не казавшийся нам адекватным.
Что следует из положения «время – прямая» с метафизической точки зрения? Прежде всего – радикальное различие времени и вечности. Если время течёт по прямой, всё вперёд и вперёд, постоянно сметая одно и вызывая к бытию другое, в таком изменчивом мире трудно найти что-то постоянное, не подверженное переменам, всегда остающееся собой.
Правда, проблески вечности можно узреть в перманентном наличии мира как такового, ведь какой-нибудь мир есть всегда. Или, допустим, в зримом отсутствии вечности в мире перемен, поскольку такое отсутствие, особенно переживаемое остро (как, например, отсутствие Бога), негативным образом указывает на иное, куда более важное, но недоступное здесь. Или, положим, в ностальгии души, сознающей причастность к изначальному и вневременнóму, по недостижимым, далёким теперь небесам. И наконец, можно искать постоянства и неизменности в реалиях умозрительных – законах и принципах, эйдосах, числах, геометрических формах. Но это – по сути, попытки выйти за пределы преходящего мира, всего временнóго и взглянуть на Вселенную со стороны. То есть это попытки хотя бы умозрительно вырваться из прямолинейного времени, из этого бренного мира и искать вечность в потустороннем ином.
Обычно вневременнóе бытие при уподоблении времени прямой линии связывают с началом и концом этой линии, символизирующими создание и разрушение космоса, множественного бытия. «До» и «после» исчерпания исторического времени, в начале и в конце прямой, царит вечность. На самой линии времени, на прямой, вечности нет – только в начале и в конце. Для тех же, кто считает, что у времени нет ни начала, ни конца, вечности нет вовсе или она недостижима, всегда пребывает не здесь.
Итак, при наличии начала и конца мы либо во времени, либо в вечности, прочее исключено. В вечности времени нет, во всяком случае, прямолинейного. Правда, существуют учения об ином времени, так сказать, о «времени вечности», которое наступит после конца света, но они опираются на чистую интуицию и при полагании прямолинейности «времени вечности» противоречивы, малопонятны, темны.