Обстановка на Юго-Западном фронте была напряженная. Я знал, что немцы у Остра вышли к Десне, окружили, можно считать, Киев и севернее его, у Горностайполя, начали наводить стационарную переправу. Наша авиация ее неоднократно бомбила.
Вячеслав Ильич не мог оставаться спокойным, рассматривая карту. Задернул шторки, вернулся к столу.
— Ко всему прочему и у командиров, и у красноармейцев не хватает опыта ведения войны таких масштабов. Мы его приобретаем. Вот под Ельней провели удачно большую наступательную операцию. Но за приобретение этого опыта пока платим невероятную цену.
Я вспомнил бои, которые вел наш корпус на илистой небольшой речке Рате. При первом же артобстреле полковых казарм бойцы растерялись. А когда показались вражеские танки, кое-кто решил искать спасение в ближнем лесу. А вот в одном батальоне, которым командовал участник боев в Испании, взялись за гранаты и подбили несколько танков. К сожалению, позже мы не смогли узнать даже имен многих героев. Шли тяжелые бои, мы отступали. И не всегда планомерно. Опыт! Как он нужен в таком большом и сложном деле, как война!
Вячеслав Ильич продолжал рассказывать об общем положении на фронте.
— Противнику удалось захватить и расширить плацдармы у Днепропетровска, Борисполя и Кременчуга. Война пришла на восточный берег Днепра.
Он замолчал. И мы трое тоже удрученно молчали. Каждый из нас тяжело переживал несчастье, обрушившееся на Родину.
Вячеслав Ильич снял очки, начал протирать их желтой замшей, которую специально для этого носил в футляре. Без очков он близоруко щурился, поэтому выглядел старше своих лет.
— Вот на сложность обстановки, в которой мы очутились, и рассчитывают стратеги военно-полевого штаба, — заметил Вячеслав Ильич. — Антисоветское восстание! Ни больше, ни меньше! Каково! — Он подосадовал, затем уже в спокойном, деловом тоне продолжал: — ЦК считает, что идея крупных антисоветских выступлений, основанных на национальной розни, — идея бредовая. Но найти определенное количество деклассированных отщепенцев гитлеровская агентура, пожалуй, сможет. Есть у нас тайные враги и среди союзников, которые хотя и в одной с нами коалиции, но радуются в душе каждой нашей неудаче, надеясь, что те неудачи приведут нас к катастрофе. По имеющимся данным, гитлеровская контрразведка нацелилась на Крым, на Кавказ, и вот теперь — на промышленный юг страны, где проживает тоже неоднородное по национальному составу население. Юг страны: Днепропетровская область, Харьковская, Сталинская и Ростовская — прежде всего важный промышленный потенциал в системе обороны. Это кузница рабочих кадров, родник пролетарской сознательности. Вот почему ЦК ВКП(б) рассчитывает на то, что здесь будет создано сильное подполье, способное решать сложные военные, политические и экономические задачи. И вот уже сейчас гитлеровская контрразведка замахивается на это будущее подполье. Поэтому и нам надо срочно предпринимать ответные меры. Давайте определимся в целях и методах врага. Андрей Павлович, — обратился он к комиссару, — вам слово.
Борзов кивнул слегка головой: «Понял».
— Исходя из секретного распоряжения гитлеровской контрразведки, — начал он, — перед группой «Есаул» ставятся три задачи. Первая: акция «Сыск». В отношении сути этой акции у меня одно предположение есть, но оно требует уточнений… По-видимому, это обычная контрразведывательная операция, связанная с выявлением нашей разведсети в Германии. Вторая задача имеет чисто политические цели, но решение ее предполагается контрразведывательными методами: с помощью саботажа, диверсий и распространения ложных слухов накалить атмосферу. И третье: подготовка исходных данных для борьбы с нашим подпольем на оккупированной территории.
— Федор Николаевич, — обратился Вячеслав Ильич к Белоконю, — наматывай на ус. Не примем действенных контрмер, и людей подставим под удар, и задание партии не выполним.
Белоконь, сделав заметку в блокноте, ответил:
— Надеюсь на Петра Ильича, он чекист опытный: подскажет, а уж мы его замыслы реализуем.
— Один в поле не воин, ему помогать надо.
— Это само собою: всех коммунистов и тех, кто считает себя беспартийными большевиками, поднимем на ноги.
— Какими возможностями мы располагаем? — обратился вновь к комиссару Вячеслав Ильич.
— Вначале, как вы помните, была наметка создать три группы, с тем чтобы каждая занималась разработкой своего вопроса. Этакая углубленная специализация. Но вы отсоветовали.
— Если у гитлеровцев всеми тремя проблемами занимается одна, пусть даже многочисленная группа, значит, все три задачи как-то связаны одна с другой. Так что и наши силы не стоит дробить, иначе появится ненужный параллелизм.
— И все-таки пока у нас будут действовать две группы, — продолжал Борзов. — Почему? Этого требуют исходные данные. Отправным пунктом для группы «Есаул» избран лесистый район Северного Донбасса. Почему, к примеру, не Харьковская область? Там тоже леса, и там проходят не менее важные шоссейные дороги и железнодорожные магистрали. Видимо, на севере Донбасса у гитлеровцев есть какая-то база, какие-то люди, способные обеспечить прием десантной группы. Поисками в этом направлении будет заниматься группа полковника Дубова. Пока немногочисленная, но по мере надобности мы ее усилим специалистами разного рода. У себя в отделе мы разработали план для этой группы. Но, к сожалению, отправные данные слишком скупы.
— Но все-таки что-то есть? — поинтересовался Белоконь.
— Ниточка тянется в прошлое. В гитлеровском распоряжении упоминается резидент по кличке Переселенец… Когда-то Переселенец имел отношение к розентальскому делу.
Года за два перед войной нам удалось раскрыть небольшую прогерманскую группу «Дон» из Розенталя, которая пыталась наладить сбор военной информации. Главным осведомителем в этой группе была молодая жена одного из командиров танковых бригад. Формирование крупных бронетанковых частей в то время было новинкой в мировой военной стратегии. Гитлеровская разведка пыталась выяснить детали этого новшества. Применили древний и все же действенный способ — обычный шантаж. Смазливая молодая женщина, хорошо обеспеченная, изнывающая от безделья, «случайно» познакомилась с «талантливым ученым из Ленинграда, который приехал на побывку к родителям». Роль «соблазнителя» играл мелкий жулик Архип Кубченко, парень с хорошо развитыми бицепсами и редким нахальством. Произошла обычная для неравного брака история. Ей — двадцать три, мужу — за сорок. Никаких общих интересов. Все разное: вкусы, привычки, наклонности, внутренне чуждые друг другу.
Интимные встречи дамочки с «молодым ученым» были зафиксированы опытным фотографом. После этого жена комбрига стала проявлять к профессии мужа несвойственный ей ранее интерес. Запутавшись вконец, она покончила жизнь самоубийством. Но после нее остался дневник, в который она скрупулезно заносила подробности своей, в сущности, пустой и пошлой жизни. Довольно наблюдательная, закончившая три курса истфака, она оставила неплохой перечень примет, имен, адресов, в том числе подробное описание своего возлюбленного и его «родителей»: бывшего попа Пряхина, который после нэпа переквалифицировался в парикмахера. Трагическая кончина соучастницы насторожила розентальцев. Некоторые сумели скрыться. Розентальцами занимался мой заместитель майор Яковлев.
— Не очень удачное дело, — вспомнил я. — Не размотали до конца клубок, взяли не всех и не главных.
— А вот я теперь об этом думаю чуточку иначе, — возразил Борзов. — Среди обнаруженных тогда нами документов имеется небольшая записка от руки. Писали ее, надо полагать, в спешке, на обрывке квитанции по приемке зерна от колхозов. Комиссар, недавно просматривавший документы, знал на память содержание перехваченной депеши: — «Переселенец предупредил: за дочерью установлена слежка». Мы тогда так и не выяснили, кто такой Переселенец, розентальцы о своем резиденте ничего конкретного не знали. Но он или его агент использовал для записки квитанцию конторы «Заготзерно», где работал Кубченко, которому и была адресована записка. Ее принес парикмахер Пряхин, утверждавший позднее, что записку бросили в открытую форточку и постучали. «Кто принес?» — «Видел лишь со спины. Сутулится, а ноги кренделем, и шаркает». Все поведение парикмахера Пряхина во время процесса натолкнуло нас на мысль оставить этого человека на свободе, в надежде, что Переселенец вновь выйдет на него.
— А что с участниками? — поинтересовался Белоконь.
— Кубченко, работавший в конторе «Заготзерно», так-таки угодил в тюрьму. Получил пять лет за воровство. Сейчас просится на фронт. Я подумываю: не удовлетворить ли его просьбу? Этапировать в Ростов, отпустить домой, пусть явится в военкомат. Поболтается недельки две. Может, на кого-то наведет или кто-то им заинтересуется.
Я хорошо помнил и Кубченко, и Пряхина. Кубченко — из породы воришек. Он как-то хвастался приятелю: «Если я не принесу домой хотя бы пару килограммов пшенички, то считаю такой день напрасно прожитым». Нам надо было как-то отделить Кубченко от остальных розентальцев, и мы посоветовали местной прокуратуре взять на проверку работу конторы «Заготзерно». Они там обнаружили большие злоупотребления. Пряхин — человек иного склада. На семнадцать лет старше Кубченко. У него были, как он сам говорил, «идейные расхождения с Советской властью на почве отношения к религии». Бывший поп считал, что без бога Россия не проживет. В розентальской группе его роль была минимальной, он предоставил Архипу Кубченко и его любовнице свою квартиру. Пряхина из общего дела выводил я.
— Где сейчас второй поднадзорный?
— Пряхин был на Юго-Западном фронте. Ушел добровольцем, хотя возраст и не призывной, — пояснил Андрей Павлович. — Воюет неплохо, и речи ведет вполне патриотические.
— Надо помочь ему вернуться в родные места. Конечно, не одному, а с кем-то из ваших.
Борзов прищурился — признак доброго настроения. Карие глаза весело заблестели, сузились.