Обелиск на меридиане
ПРОЛОГ
Фельдъегерь доставил из Москвы пакет с грифом: «Совершенно секретно. Лично».
Блюхер сорвал сургучные печати, вынул плотный лист.
…Н а з н а ч а е т с я комендант Ленинградского укрепленного района и командир 1-го стрелкового корпуса БЛЮХЕР Василий Константинович состоящим для особо важных поручений при РВС СССР.
Незадолго перед тем, просматривая приказы Реввоенсовета, поступавшие в его штаб, Василий Константинович в разделе «Исключается из списков РККА за смертью» прочел: «Командир 13-го корпуса Павлов Павел Андреевич». С тяжелым чувством подумал тогда: еще один из нашего поколения… Их, высших военачальников, не так уж и много. И почти все они ровесники, разница в возрасте — максимум пять-шесть лет: Фрунзе, Тухачевский, Ворошилов, Буденный, Якир, Эйдеман, Корк… Павлов из самых молодых, едва за тридцать. Что же случилось с ним? Где встретил он свой смертный час?..
Блюхер не был близко знаком с Павловым. Дороги гражданской свели лишь единожды, уже летом двадцатого года, на Южном фронте, где в боях против Врангеля их дивизии оказались рядом. Потом Павлов воевал в Туркестане, против басмачей. Блюхер знал, что он — сын генерала, выпускник привилегированного кадетского корпуса, владеет пятью языками, был офицером лейб-гвардии Волынского полка, за мировую войну получил шесть боевых орденов, к революции дослужился до чина капитана. Но в Красную Армию пришел не военспецем — был, оказывается, большевиком-подпольщиком. В последний раз Василий Константинович видел его всего год назад, под Москвой, на сборах высшего комсостава в школе «Выстрел». На груди Павлова было два ордена Красного Знамени, в петлице — три ромба.
То извещение Блюхер показал своему помощнику Яну Фрициевичу Фабрициусу. «Что стряслось? Сердце? Попал в аварию?» — «Не знаю…» Блюхер и Фабрициус помолчали, отдавая дань памяти боевому товарищу.
Откуда было знать Василию Константиновичу, что между тем приказом Реввоенсовета и сегодняшним — непосредственная связь, что смерть комкора Павлова неожиданным образом изменит и всю его последующую жизнь?..
Сам Блюхер лишь весной этого, двадцать четвертого года был назначен комендантом Ленинградского укрепрайона, одного из важнейших в системе оборонительных рубежей страны. На недалекое будущее спланировал для себя: наладит дела, передаст бразды правления Яну, а сам поступит наконец в академию — в Реввоенсовете обещали отпустить на учебу. И вдруг: «…для особо важных поручений».
Василий Константинович выехал в Москву.
— Легок на подъем! — встретил его Фрунзе. — Видать, жаждет душа нового горячего дела?
— Нет. Считаю нецелесообразным перебрасывать с укрепрайона в разгар реорганизации войск и освоения техники. Только развернули строительство. К тому же вы обещали, что осенью…
— Фабрициус с корпусом и УРом справится? — остановил его Фрунзе.
— Безусловно. Но…
— В таком случае — целесообразно. Вам известно о смерти комкора Павлова? Мы обсуждали на совете и решили: замените его вы.
— На корпусе?
— Нет. В Китае.
— Где-где?
Фрунзе вышел из-за стола, пересел в кресло рядом с Блюхером, сменил официальный тон на товарищеский:
— Не удивляйся. По просьбе президента Южнокитайского правительства доктора Сунь Ятсена мы вот уже несколько месяцев помогаем ему в создании Национально-революционной армии. Павлов был главным военным советником при Сунь Ятсене и там, на Юге Китая, погиб.
— Понятно…
— Обстановка, в которой предстоит тебе работать, Василий, необычна. Не говорю об опасностях, о личном риске, — Фрунзе повел рукой, как бы отодвигая столь малозначащие соображения. — К сожалению, мы очень мало знаем о Китае. А там для нас все непривычно: местность, люди, их язык, нравы. Даже еда — все иное.
— Были у меня китайцы. И в партизанских отрядах, и в Дальневосточной армии. Хорошие были бойцы. Понимали мы друг друга.
— Так-то оно так… Но тогда ты командовал. Отдал приказ — должны выполнить. А теперь тебе предстоит стать не командиром, а советником. Не приказывать, а разъяснять, убеждать, втолковывать. Не только учить, а переучивать. И не младших офицеров, а генералов. Павлов докладывал, что у него было очень много трудностей. На таком посту нужен не только опытный командир, но и серьезный политик. Поэтому и решили на Реввоенсовете послать именно тебя. — Михаил Васильевич раскурил свою неизменную, еще с Перекопа знакомую Блюхеру трубку с обкусанным мундштуком: — Задание тебе доверено серьезнейшее. Оно имеет глубокий интернациональный смысл: армия, которую ты поможешь создать, призвана стать вооруженной силой китайской революции. Долгосрочная и главная цель твоей миссии — способствовать укреплению дружбы между нашей страной и Китаем.
Фрунзе откинулся на спинку кресла и в упор посмотрел на Блюхера, словно бы еще раз оценивая: справится ли?.. Василий Константинович понял: ему предстоит выполнить поручение действительно особой важности.
Часть перваяВЫБОР
Глава первая
Ранним утром третьего июня 17-го года нового китайского летосчисления[1] по гулким безлюдным улицам Пекина в сторону Северного вокзала двигалась кавалькада: два ощетинившихся дулами пулеметов броневика, за ними — бронированный легковой автомобиль, облепленный с обеих сторон по подножкам телохранителями-маузеристами, позади — еще два броневика. Вдоль всего пути, от Пурпурного дворца в Запретном городе до вокзальной площади, стояли солдаты — спиной к машинам, лицом к домам с затворенными дверями и наглухо занавешенными окнами. В руках солдат винтовки на изготовку с блестящими штыками-жалами.
Генералиссимус Чжан Цзолинь покидал столицу Поднебесной. В междоусобных войнах, десятилетиями раздиравших страну, Пекин много раз переходил из рук одних правителей в руки других, подобно золотому жезлу, символизирующему право на власть над всей страной. Так и Чжан Цзолинь трижды до этого дня добывал жезл и дважды терял его в расчете на близкий реванш. С такой надеждой оставлял он заветный город и ныне. Поэтому оставлял без боя, накануне отдав приказ на отход по всему фронту дивизиям своей «армии умиротворения».
Он знал, что военное и политическое счастье переменчиво. Но за спиной Чжан Цзолиня надежные, могущественные и решительные покровители. В самом же Пекине за недолгое время иного правления выявятся скрытые враги, и по возвращении генералиссимус, как обычно, выкорчует ядовитые кусты до самого глубокого корня. Теперь же, как улитка в прочный панцирь, Чжан скроется в своей вотчине — Маньчжурии. При всех сменах ветров там его царство, там незыблемы лишь его повеления.
Вдоль перрона — сплошные цепи охраны. Единственный провожающий — председатель «комитета старейших государственных деятелей» Ван Шичжэнь, ровесник генералиссимуса и преданный его сторонник. Халат перехвачен красным поясом с пряжкой из нефрита. Лысое темя прикрыто шапочкой с помпоном — просверленным рубином величиной с орех. Все это символы принадлежности к высшей, еще при империи, чиновничьей касте. Ван молча, с подобострастной улыбкой на восковом лице исполняет традиционный ритуал прощания с правителем — лю-коу: отвешивает шесть земных поклонов. Рубин глухо ударяется о настил. Генералиссимус лишь сжимает кулаки и поднимает их к лицу. Нет, это не выражение гнева, а лишь гун-шоу — такая же, предусмотренная церемониалом, форма ответа.
Скрежет колес. Лязг буферов.
Поезд без остановок проносится мимо станций и полустанков. Вдоль всего пути, как и на улицах Пекина, охрана. На насыпи, у въездов на мосты и под виадуки, вперемежку с китайскими солдатами несут службу солдаты японской армий — армии страны-покровительницы Чжана. Они в иной форме, но с таким же оружием. Солдаты похожи на спиленные телеграфные столбы. Или на частокол ограды от всех превратностей. Систему обеспечения своей безопасности Чжан Цзолинь перенял от последнего русского царя.
Стонут шпалы. Над равниной, разлинованной на квадраты полей чумизы и гаоляна, гудит ветер. По горизонту синеют холмы. В небе навстречу поезду, с севера, несутся облака. По древнему поверью, злые духи приходят с северными ветрами, добрые — с южными. Ныне, однако, злые духи Чжана пришли с Юга. Но не то что тем холмам, даже высоким горам не задержать облаков: пройдет немного времени, генералиссимус навербует новые сотни тысяч солдат, пополнит армию оружием; перекупит кого следует в стане врагов, кого нужно — отравит, уступит кое в чем своим покровителям, хотя они стали чересчур нетерпеливы и требовательны, и его «армия умиротворения» сокрушит южан, вернет ему золотой жезл. Он снова воссядет в Пурпурном дворце и щедрыми жертвоприношениями возблагодарит Небо и своих богов. На кострах жертвоприношений будут гореть обезглавленные тела его врагов. Только набраться терпения и переждать…
От Пекина до Мукдена — маньчжурской столицы Чжан Цзолиня всего сутки пути. Поезд мчит навстречу облакам. Утром генералиссимус укроется в своей неприступной раковине.
В 5 часов 10 минут утра 4 июня эхо оглушительного взрыва разбудило столицу Маньчжурии — Мукден.
Глава вторая
Зазвонил телефон. Михаил Николаевич снял трубку и с облегчением отозвался:
— Точно, у меня. Совсем замучил. С удовольствием передам. — Обернулся к собеседнику: — Берзин тебя разыскивает. Просит, когда освободишься, — он сделал ударение на «освободишься», — зайти к нему. Что-то срочное. Ну а мы, кажется, обо всем договорились.
— Э, нет! — Василий Константинович встал, резко отодвинув стул. — Только на одни пушки я не согласен. Танки и самолеты все равно выжму.