— Дерьмо. Это точно, — сказала Мона. — Местные почвовики говорят, за пару дней привыкаешь.
— Ну ладно. Элементы есть элементы, из них, наверное, много чего можно сделать, — ответил Бирьяр. — В том числе и что-нибудь не такое вонючее.
Комплекс встретил их полуденными огнями. Дом изгибался в форме подковы, его штукатуренные стены через каждые несколько метров украшали светильники полированного металла. Местные аналоги насекомых роились вокруг света. Центральный двор устилала плитка из карбон-силикатного кружева, сплетенного так, что поверхность плитки переливалась темно-синим, как спинка жука. В глубине ее, казалось, плыли звезды, отражение диска галактики над головой. Столица планеты Бирьяра пока не производила столько света, чтобы залить небо заревом. Здесь лишь звезды напоминали ему о Лаконии.
Его личная прислуга стояла навытяжку по сторонам от широких центральных дверей дома. Лаконийская охрана и местные администраторы в форменной одежде, все ждали инспекции майора Оверстрита перед встречей с новым хозяином.
Ну, вот он и приехал домой. Хорошо ли, плохо ли, но теперь это его новое место во вселенной, и, может статься, до конца карьеры. Мона едва слышно вздохнула, и пока она не заговорила, Бирьяр думал, что то был вздох сожаления.
— Это прекрасный дом, — сказала она.
* * *
Прием начался через несколько часов. Шел второй световой цикл оберонского дня, солнце стояло прямо над головой, и Бирьяр невольно воспринимал это как полдень. Солнечное тепло и влажность воздуха впечатляли. Канализационная вонь то ли исчезла с восходом, то ли Бирьяр уже успел принюхаться.
Собралась почти сотня гостей. Многих он помнил из списка приглашенных, но были и другие: узколицая женщина с причудливо заплетенной косой, пожилой мужчина с усиками и протезом вместо руки, агендер в льняном костюме в тонкую полоску, излучающий профессиональный банкирский лоск. Сегодня Оберон впервые знакомился с Лаконианским правлением, и людей — город, планету, всю систему в целом, — наполняли неуверенность и страх. Долгом Бирьяра было продемонстрировать уверенность и силу нового режима, непоколебимость власти, но также и сердечность и доброжелательность по отношению к тем, кто доказал свою безраздельную преданность.
Сперва он намеревался пойти на прием в пиджаке, но отказался от этой идеи. И был рад, что гости тоже предпочли летние рубашки и легкие, воздушные блузы. Синее кружево Моны на их фоне выглядело несколько тяжеловесно, но носила она его с грациозностью. На вечере она держалась свободно и уверенно, словно они провели в этих залах годы, а не пару часов. Мужчина с искусственной рукой что-то сказал ей, она непринужденно рассмеялась, и Бирьяра кольнула ревность — смесь восхищения, любви и усталости.
Расхаживая в толпе гостей, он все время кружил вокруг нее. Касался руки, если проходил мимо, заявляя на нее свои права, так же как заявлял свои права на этот мир. Озорной блеск ее глаз, неразличимый другим, подсказывал, что она все видит и понимает, но прощает ему эту слабость. Или же наслаждается властью над ним. Что, по сути, одно и то же.
Первый признак беды был совсем пустяковый, Бирьяр даже не придал ему значения. Они были в саду, где из-под травяного газона пробивалась рыжеватая местная растительность. Над каменным резным столиком раскинуло ветви земное фиговое дерево. Созревшие фрукты уже лопались, добавляя сладости в зловонный воздух.
Напротив Моны сидела женщина лет на двадцать старше. Пряди ее седых волос выбились из пучка по-астерски убранных на макушке волос, щеки раскраснелись от выпитого. Заметив, что Мона нахмурилась, Бирьяр подошел ближе, готовый вызволять жену из неприятной ситуации. И понял, что ошибся.
— Мы уже близко, — говорила женщина. — Шесть месяцев, и мы взломаем. Клянусь, чтоб меня.
Мона сочувственно покачала головой. Старуха, досадуя на помеху, подняла взгляд на Бирьяра, но стоило его узнать, и раздражение в ее глазах сменилось замешательством.
Мона взяла его за руку:
— Дорогой, это доктор Кармайкл. Я рассказывала тебе о ее работах по расшифровке последовательностей аминокислот.
Бирьяр улыбнулся и кивнул, лихорадочно соображая. Кармайкл. Что еще за последовательности? Он ведь знал… Все, вспомнил.
— Пытаетесь заставить местную природу вырастить что-то, что прокормит нас.
Кармайкл закивала с преувеличенным энтузиазмом. Выбившийся из прически клок волос пушился веером позади, словно в невесомости. Когда она заговорила, голос звучал тонко и пронзительно, то ли гневно, то ли жалобно:
— Меня лишили финансирования. Обрубили и все. А поскольку я не даю взяток, они заявили, что со мной невозможно работать!
— Поистине огорчительно, — сочувственно заметил Бирьяр, однако фразу подобрал нейтральную.
— Именно, — кивнула Кармайкл. В глазах ее заблестели слезы. — Крайне огорчительно. Лучше не скажешь.
Бирьяр покивал вслед за ней.
— Я этим займусь, — сказала Мона.
— Спасибо, доктор Риттенаур, — продолжала кивать Кармайкл. — Мы почти у цели. Я покажу вам данные.
Бирьяр улыбнулся Моне:
— Надеюсь, это может подождать? Хочу познакомить тебя кое с кем, дорогая.
— Конечно. — Мона поднялась. Они распрощались с Кармайкл, и Бирьяр повел жену в дом, сам не зная, куда, лишь бы подальше от старухи.
— Тебе не кажется, что в местных спорах пока рано принимать чью-то сторону? — спросил он, пока они шли.
Мона обернулась к нему. Она тоже устала. Переволновалась и чувствовала себя не в своей тарелке, как и он. Ответила раздраженно:
— Ее работа — вот чем должен заниматься Оберон. Если ее затирают лишь потому, что она не платит взяток…
— Коррупция здесь повсюду. Мы знали об этой проблеме, и мы ею займемся. Возможно, Кармайкл как раз типичный пример, возможно, она все выдумала ради оправдания своих неудач. Как бы то ни было, пожалуйста, будь любезна, не раздавай никаких обещаний в первый же день. — Прозвучало жестче, чем он хотел. Хуже того, прозвучало покровительственно.
Мона ответила улыбкой теплой и неискренней, предназначенной другим, не ему. Потом слегка пожала ему руку, опустила голову и отошла. Его охватило отчаяние. Надо было отложить прием, пока они оба не отдохнут. Такие ссоры у них случались, только когда они были вымотаны или голодны. Ладно, они закончат спор после, если понадобится. Но понадобится вряд ли.
Однако до чего ж досадно.
Прием продолжался еще два часа светового цикла, до второго заката дня. Небо краснело, толпа гостей начала редеть. Бирьяр мысленно пробежался по списку тех, кто стоил внимания. Арран Глуст-Харт, бухгалтер-криминалист из Ассоциации Миров. Наяд Ли, директор планетарной логистики. Деви Ортис, министр образования. Еще дюжина. Ближе к концу вечера Бирьяра начал преследовать страх дважды представиться одному и тому же человеку. Он не выполнил всего, что запланировал, но зная себя, понимал: пик его эффективности пройден. Вспомнилось одно из высказываний Высокого консула: «Перестараться — все равно что не сделать». Лучше отправится спать с тем, что есть, чем добиваться совершенства и погубить то, что уже достигнуто.
Сегодня утром он проснулся на корабле под тягой. Спать ляжет на дне гравитационного колодца. Одной этой мысли было достаточно, чтобы руки и ноги отяжелели. Стакан виски, пожалуй. И вареное яйцо с перцем и солью. И спать.
Он сам не заметил, как очутился в маленькой гостиной, выходившей окнами во двор. Уютная комнатка с высоким узким окном и креслами из обтянутого шелком толстого волокнистого дерева. Пол выложен серо-зелеными кирпичами, вроде тех, что он видел по пути сюда. Посередине комнаты лежал плетеный ковер. Пожилой мужчина с протезом вместо руки стоял возле окна и глядел на восток, где небо в преддверии ночного рассвета, ожидаемого примерно к десяти часам, как раз начинало светлеть от черного к темно-серому.
В списке важных персон старика не было, Бирьяр это точно знал. Такую руку — сплав титана и живой плоти — не забудешь. Но и без руки его лицо притягивало взгляд. Кожа бледная, пергаментная, но не старческая. Скорее, с печатью жизненного опыта. Гладкая лысина, обрамленная от уха до уха пушистым венчиком седых волос. Тонкие белые усики. Узкие черные брюки и белая рубашка с открытым воротом. В зубах незажженная сигара. Однорукий обернулся и кивнул Бирьяру, словно ждал его.
— Вонючая планетка, — сказал он. — И все же это дом. Помню, как я впервые спустился сюда. Чуть не проблевался от вони. — Он поднял зажатую в пальцах сигару. — Вот тогда-то я пристрастился. Хотел перебить запах. Но сейчас мне нравится курить.
— С нетерпением жду, когда планета станет и моим домом, — ответил Бирьяр. — Кажется, мы не представлены.
— И мне невольно вспоминается эпоха британского правления в Индии, — продолжал, словно не слыша, однорукий. — Диковинные дела там творились, верно? Жалкая сотня тысяч британцев всерьез вознамерилась придавить сапогами три сотни миллионов шей? Пусть у вас лучшее на свете оружие, шансы ваши невелики. Нет, я вам не завидую. Нисколько.
Улыбка Бирьяра затвердела. Что-то тут не так.
— Мне кажется, ваше понимание истории оставляет желать лучшего.
Старик обернулся, вскинул седые брови. Пожал настоящим плечом.
— В чем-то — возможно. Но кое-что из истории я знаю лучше вашего. Слышали выражение «серебро или свинец»?
Бирьяр отрицательно покачал головой:
— Не думаю. Как ваше имя? Кто вы такой?
— Для друзей я Эрих, — оскалился однорукий, показав зубы цвета старой слоновой кости. — Так вот, то шутка из прежних времен. Раньше существовали огромные наркокартели. Незаконные, конечно. И когда в городе объявлялась очередная шишка, или избиралась, или еще как, вопрос вставал так: серебро или свинец? Plata o plomo. Что выберет новый городской шериф: взятку или пулю? Тот еще слоган. Простой, понимаете? Предельно конкретный. Вам должен понравиться.
Усталость Бирьяра как рукой сняло. Сердце грохотало в ребра, но страха он не чувствовал. Мыслил холодно и ясно, собрался, как натянутая струна.