— Я доведу до сведения местного суда, — сказал Бирьяр. — Мы разберемся.
— Суда? Ну нет, надо пойти и арестовать ее. Самим. Она разрушает важнейший из колониальных миров, а ты губернатор.
— Я понимаю. Правда. Но раз она нарушает законы Оберона, это дело местного суда. Если я собираюсь вмешаться, придется действовать с большой осторожностью.
Мона отдернула руку. У Бирьяра внутри все оборвалось, заныл узел в спине. Он поджал губы и продолжил:
— Мне приходится строить из страха и надежды. Страха прихода «Бури» и «Тайфуна» и надежды, что они не придут. Наша лучшая политика — казаться всемогущими, но милосердными. Даже терпимыми. Когда построим больше кораблей, накопим опыта, обеспечим верность местной полиции и армии, вот тогда сможем навязывать здесь свой путь. Мы пока в самом начале. Я должен быть осторожен, чтобы не перегнуть палку.
От досады глаза Моны выглядели чужими, а губы дрожали. Бирьяр чувствовал, как наружу просятся извинения, но они прозвучали бы так, будто он очень хочет дать ей то, что ей нужно, и очень сожалеет, что не может.
— А если платежи на самом деле идут не ей?.. — сказала Мона. — Что, если в ее декларации все правда? Может, она часть преступного синдиката. Тот человек, он кто? Который с рукой. Может она работать на него?
— Я скажу нашим людям проверить. В случае подтверждения примем меры.
— Мы примем меры в любом случае, — ответила Мона. — Я — глаза Лаконии в крупнейшем в мире комплексе сельскохозяйственных исследований. Ты — губернатор планеты. Если мы не сделаем ничего, тогда зачем мы вообще здесь?
— Давай потише, пожалуйста.
— Вот только не надо меня опекать, Бирьяр. Это действительно важный вопрос.
— Мы пока живы, Мона, — рявкнул он. — Ведем борьбу, выявляем самые очевидные угрозы, устраняем их и всеми силами стараемся поддерживать впечатление, что можем куда угодно принести и обрушить всю нашу сокрушительную мощь, просто пока не хотим.
— Потому что на самом деле это неправда, — сказала Мона.
— Пока что. Со временем мы окрепнем. Мы можем подавить любую систему, но не все сразу. Так и управляем. Присутствуем, оказываем влияние, по необходимости применяем силу и любезно позволяем самоуправление, пока других вариантов нет.
— Самоуправление? — Об голос Моны можно было порезаться. — Дуарте отправил нас сюда, чтобы мы своими глазами оценили ситуацию. И реагировали. Что нам с тобой еще остается, кроме самоуправления?
— Их самоуправление, — ответил Бирьяр. — Не наше.
* * *
Старик оседлал железный барный стул на задворках склада. Пылинки танцевали в лучах, бивших сквозь дыры в обшивке под самой крышей, где местные крысоголуби — по сути, и не крысы, и не голуби — прогрызли норы в поисках укрытий. Агнета, перетаптываясь, ждала рядом с пистолетом в руках. Старик раз за разом прокручивал ролик правительственных новостей: бедный коленопреклоненный ублюдок на платформе бормочет несколько слов. Cловно древнеримский император, дарующий жизнь или смерть взмахом большого пальца, губернатор кивает, и палач вышибает заключенному мозги. На моменте выстрела старик каждый раз начинал смеяться. Не весело, а издевательски.
— Умора... — снова сказал он сквозь смех, постукивая пальцем по застывшему на экране изображению губернатора Риттенаура. — Этот мужик... просто, мать его, нечто...
— Он шлепнул одного из своих только чтобы сделать заявление, — заметила Агнета.
— Прикинь? А знаешь, кто страдает таким дерьмом? Актеришки. Позеры.
Заметив выражение ее лица, старик спрятал терминал в карман.
— Невелика доблесть казнить своих. Проще всего убить тех, кто тебе подчиняется. Все эти «мы придерживаемся строгих стандартов» я уже видал. Эффектно, да, ведь вспомни, кто страдает этим дерьмом. Но очень дешево.
— Ну не знаю, босс. Меня впечатлило, — возразила Агнета.
Издалека донесся визг электромотора, и грохот отъезжающей железной ограды. Услышав это, старик поднялся с места.
— Вот, а не должно бы, — заметил он, направляясь к погрузочной платформе. — Что там у нас? Уверена, что они и правда ругались? Он и его жена.
Агнета пожала плечами. Она не любила, когда босс начинал рассуждать о двух разных вещах одновременно. Ей казалось, что он перестаёт держать руку на пульсе, когда начинает распыляться.
— Орали друг на друга, — ответила она. — Ваш человек в местной обслуге разобрал только часть.
— Занятно. Парнишка не жадный, денег не захотел. Но если не ладит со своей возлюбленной, может, зудит у него в другом месте, и мы можем расчесать там.
— Соблазнение?
— Классику недаром называют классикой.
— Я займусь, — сказал Агнета, — Как только закончим здесь.
Секунду дверь погрузочной платформы гудела, разогревая приводы, потом с лязгом поехала в сторону, подняв в воздух клубы пыли и полупрозрачных частичек, засверкавших на свету. Взору открылся старый проржавевший грузовик, на боку которого все еще можно было разглядеть полустершийся логотип компании по перевозке зерна, обанкротившейся четыре года назад. Задний шлюз открылся, и оттуда выступили четверо мужчин. Вооруженных.
Старик фыркнул, откашлялся, чихнул.
— Мир вам, — провозгласил один из четверки. Главарь.
— Спасибо на добром слове, — ответил старик. Прибывшие застыли. Агнета сжала рукоять пистолета, но пока спешила его поднимать. Пару секунд все пялились друг на друга.
— Если это доставка, — прервал молчание старик, — может вам уже доставить? А то...
Мир Вам мотнул головой:
— Это доставка. Только цена подросла.
— Как огорчительно, — в голосе старика появилась теплота, почти дружелюбие. — И сильно подросла?
— Вдвое.
— Не. Ты столько не проглотишь. Попробуй снова.
Мир Вам вскинул пистолет, и титановая рука старика метнулась вперед с почти неуловимой для глаз скоростью. За оглушительным хлопком было почти не слышно, как лязгнул металл, столкнувшийся с металлом. Бандиты застыли, словно ошеломленные собственной наглостью.
— Босс? — подала голос Агнета.
Он прижал настоящую руку к груди, морщась от боли. Тем временем механическая рука вытянулась вперед. Раскрылся кулак и пуля резко звякнула о складской пол.
— Вы, ребятки... — медленно протянул старик, четко выговаривая каждое слово, — охерительно обосрались всеми возможными способами.
— Эрих, послушай... — со страхом в голосе начал Мир Вам. Если он и хотел извиниться, закончить не успел.
Высоко на стропилах под крышей автоматическая турель уловила кодовую фразу, и склад озарился отсветами дульных вспышек. Четверо мужчин рухнули одновременно, а дробный рык пулемета эхом прокатился по складскому пространству и погас, оставив на память Агнете лишь звон в ушах.
— Все в порядке, босс? — спросила она. Собственный голос казался слабым и далеким. Чтобы избавиться от звона, она несколько раз резко открыла и закрыла рот.
— Да, да, — отозвался старик. — Терпеть не могу, когда рука такое вытворяет. Каждый раз кажется, что чертова клешня вот-вот оторвется.
— Времена такие, что, может, и оторвётся, — она подошла к месту, где среди помета и пыли корчились люди. Кровь сочилась из ярко-красных рваных ран, оставленных флешеттами — пулями-дротиками. Озоновый запах шоковых зарядов смешивался со смрадом обугленной кожи, напоминавшим запах жареной свинины.
Вот он, стариканский метод. Все видят Агнету, видят ее пистолет, думают, что мускулы — это она. И становятся слишком самоуверенными.
— Видишь ли, в чем разница, — старик обращался к Агнете, игнорируя лежащего бандита, — Торговля слегка не задалась, и мне придется намекнуть, что это не дело. Я мог бы поступить по-лакониански, да? Убить тебя, а не их. А этих мудаков отправить домой. Был бы в этом смысл?
— Думаю, нет.
— Показуха... — Он наклонился, и пальцы механической руки сомкнулись на горле бандита, — Незрелые понты, больше ничего.
Мир Вам пытался что-то сказать. Но прежде чем ему удалось, старик превратил его в свое послание.
* * *
Их самоуправление. Не наше.
Мона достаточно разбиралась в психологии, чтобы понимать, какие чувства ее обуревают. Вероника сидела за столом напротив, листала по дисплею отчеты, составляла по базам данных краткие и удобоваримые резюме о состоянии лабораторий и проходящих в них экспериментов, и не было в ее голосе ничего особо противного, умом Мона это понимала. Привычка Вероники перебивать саму себя и не возвращаться к тому, с чего сама же начинала, не так уж редка. И вовсе не из-за прически кажется, будто она напялила на себя костюм «респектабельной чиновницы». Все это игры разума самой Моны.
Но от понимания не становилось легче.
— К концу недели ждем из Северного Поля данных по исследованиям фотосинтеза, — сказала Вероника. — Предварительные результаты, сами видите, довольно неплохи.
Знает, подумала Мона. Быть не может, чтобы эта натянутость и неприязнь прошли мимо Вероники. Улыбка такая же, как всегда, обходительные манеры, готовит дела и отчеты. Она должна была догадаться, что Мона ее ненавидит, но по ее виду того никак не скажешь. Так что одно из двух: либо Мона блестяще скрывает свои чувства, либо Вероника.
— А исследования по совместимости микрофлоры? — спросила Мона.
Вероника замотала головой:
— Они не в Северном Поле. Вся группа Балакришнана размещается в старом здании. Хотя что здесь по-настоящему старое? Мы на планете-то пару десятилетий всего.
Меняешь тему, подумала Мона. Доставлять неудобство Веронике Дитц стало одним из немногих ее удовольствий в последние дни.
— Когда ожидаются результаты по работе Балакришнана? — спросила она.
— Следующий тест начнется где-то через месяц, если я правильно помню, — сказала Вероника. — Я выясню, если хотите.
И скажешь мне то, что будет удобно тебе, подумала Мона. Если исследование Балакришнана должно провалиться, чтобы Вероника и дальше могла незаметно снимать сливки, будьте уверены, оно провалится. Так же, как загадочным образом перестала быть перспективной работа Кармайкл по расшифровке аминокислот, когда эта женщина — эта змея, эта пиявка, — не смогла урвать от нее ни куска.