Вид великого князя был более чем мрачен. Он исподлобья глянул на доставленного юношу, взлохматил свои густые черные кудри. И неожиданно произнес:
— Ты свободен. Волен идти в любую сторону…
Это было столь неожиданно, что Иван опешил. Он пал на колени и совсем по-детски пролепетал:
— Спасибочко! Ой, благодарствую тебя, княже!
Но, несмотря на весь комизм положения, никто в зале не улыбнулся. Легким взмахом ладони Михаил велел подняться на ноги.
— Ты свободен, Иван. Можешь вернуться в деревню. Но я предлагаю тебе остаться у меня и вступить в дружину. Ты ловкий парень, из тебя со временем мог бы выйти неплохой вой. Да и спокойнее будет так тебе и твоим родным…
— Что так? — не понял смерд.
— Не простят тебе татары того, что ты нынче на поединке сотворил. Не забывают они позора такого.
— Так разве?.. — хотел было напомнить Иван слова Менгу-хана об окончательном приговоре, но осекся. Во взгляде Михаила было нечто, заставившее язык одеревенеть.
— Утек Амылей с братьями. Ушел со своей сотней налегке о дву-конь, самое ценное захватил и ушел. Испугались мрази приговора окончательного.
В тишине явственно хрустнули костяшки намертво сжатого княжьего кулака. Не веря ушам, Иван воскликнул:
— Значит, нашлась Любаня?!
Вместо князя ответил один из ближних бояр:
— Может, и нашлась… А может, просто ярости Менгу испугались и брата своего решили таким образом из-под удара вывести. Кто теперь скажет?
— Как кто? Грикша! Десятник?!
Боярин ответил не сразу. По тяжелой, затянувшейся паузе Иван почувствовал неладное. По спине пробежали мурашки.
— Порубили они всех. Завели в сарай с полоном и… со спины кучей набросились, никого не пощадили. Да и пленных почти всех посекли.
Иван почувствовал, как пол уходит из-под ног. Мгновенная радость сменилась таким страшным известием, что он едва не присел на скамью.
— Посмотреть… можно?
— Чего ж нельзя? Живые внизу сейчас, кормят их. А мертвые… мертвые там пока лежат. Отпоют и захоронят всех разом, кого родные не заберут. Такие вот дела, паря!
— Так почему ж не догнали, не посекли нечисть?!
Великий князь гневно сверкнул очами и неожиданно хлопнул кулаком о выскобленную до белизны столешницу.
— Кого учить вздумал, смерд?!! Забыл, кто перед тобой?!
Резко встав и не обращая более внимания на вновь преклонившего колени Ивана, он бросил боярину:
— Дотолкуешь с ним! Тяжко мне, Василий, ох тяжко!!
…Незадолго до этого произошло следующее. Узнав о дикой смерти своих дружинников, разгневанный Михаил лично бросился на татарское подворье. Но смог увидеть лишь страшную картину смерти и погрома. Вгорячах приказав послать конных вдогон, он все же вспомнил, что реальным хозяином и повелителем стремительно удиравших сейчас в сторону Волока Ламского татар был хан Менгу, затворившийся в своем тереме.
Пришпорив горячего коня, князь почти без охраны поспешил назад в город. Вскоре с низкими поклонами слуги баскака отворили ему двери в ханские покои.
Менгу сидел на подушках, по восточному обычаю скрестив под себя ноги. Это был монгол старой закваски, не погрязший подобно большинству ордынской знати в роскоши, неге и шелках. Не поднимая глаз, он жестом указал Михаилу на место подле себя.
— Все знаю, князь, — тихо проговорил он. — Пусть они уходят…
— Но ведь ты сам говорил…
— Ярость — дурной советчик, князь. Что скажет Тохта, когда все узнает? Что Русь начала сечь и казнить его нукеров без страха и оглядки? Что старый Менгу за серебро и рухлядь твои забыл, для чего он в Твери сидит? Тогда первой моя голова слетит, не их! Или ты хочешь, чтоб здесь сидел другой посол? Не старой монгольской веры, как я, а ставленник набирающего силу мусульманина Узбека?
Нет, этого Михаил не хотел! Живший более года в Твери Менгу был хозяином, но хозяином покладистым и справедливым. Он даже иногда заходил в церковь, чтобы послушать службу тверского епископа Андрея. Великий владимирский князь знал, что сам Тохта уже давно задумывается о принятии единой веры для ордынцев. Как, впрочем, делали и советники-мусульмане хана Узбека, ближайшего наследника Золотоордынского трона. Нет, ссора с Менгу была страшнее десятка таких подлых ударов в спину!!
— Пусть уходят, князь, — повторил посол. — Голову трусливого Камиля я тебе постараюсь вернуть. Если смогу сделать хотя бы это… Они уйдут сейчас в южные степи, переждут. А в итоге все решит серебро, у них его в достатке. Слишком многое стал решать в Орде этот металл с блеском серебристой рыбьей чешуи, слишком часто он стал сильнее разума…
Пожилой Менгу с таким презрением произнес эти слова, что гнев князя быстро улетучился. Он снял с безымянного пальца дорогой перстень и протянул его хану:
— Ты прав! Прими, это не подкуп и не взятка. Это подарок твоему уму, Менгу.
Хан улыбнулся, но подарок принял. Ответил:
— Амылеевы много разного добра на своей веже побросали. Пусть твои приберут. Это все, чем могу наказать их, князь. Пока все…
…Иван стоял, широко расставив ноги, и кровь тугими молоточками била в виски. Он никак не мог окончательно осознать то, что только услышал. Голос боярина Василия звучал словно издалека:
— Так идешь под мое начало? Бронь, справу воинскую получишь. Отца старшим на деревне сделаю. Ну?! Некогда долго баять-то!
— Пойду! Пойду, боярин. Нечего мне дома теперь делать. Да и отцу полегче станет, коли впрямь его возвысите. Дозволь только на полон Амылеев глянуть. И, если Любаню найду, до дома ее отвезти. Аль схоронить ее рядом с отцом, коли…
Он не договорил, но и так все было ясно. Боярин понял состояние смерда. Коротко приказал:
— Айда со мной, провожу!
Они дошли до большого дома, где жили ратники младшей княжьей дружины. Василий зычно позвал:
— Ярослав! Выдь на свет!
Щурясь, из полумрака вышагнул крепкий плечистый мужик. Вопросительно глянул на боярина.
— Вот тебе новый в твой десяток. Оборужи его, бронь подбери, коня. Но не сегодня. Пусть день-другой дела свои закончит. И займись с ним лично, подучи. Толковый ратник может из парня получиться.
Повернувшись, боярин кликнул стремянного и неторопливо влез в седло. Десятник оглядел новенького с ног до головы.
— Ты, что ль, намедни перед князем с татарином дрался?
— Откуда знаешь?
— Слухом земля полнится. Жаль, не прикончил.
— Жаль…
— Домой сбегать хошь?
— И домой тоже. Но вначале на пленных татарских глянуть. Знакомая одна там должна быть.
Видимо, десятник уже знал про порубанный полон. Лицо его моментально острожало. Вой протянул руку-лапу:
— Ярославом меня кличут. Коль помощь кака потребуется, скажи, парни подсобят. Делай свое дело.
— Иван, — ответил на рукопожатие молодой парень. — Спасибо. Я постараюсь обернуться быстро. Батю еще навещу, и назад.
Дружинник долго смотрел вслед уходящему с княжьего двора смерду. Огладил коротко остриженную бороду. И неожиданно долбанул изо всех сил боковую окосячку двери:
— Доколь терпеть все это будем, Господи?! Доколь?!!
Глава 8
Десятка полтора уцелевших от татарских сабель бывших пленников толпились в грязных одеждах в углу княжьего двора. Их уже сытно покормили, и теперь какой-то слуга князя подробно расспрашивал, кто откуда родом и каким ремеслом владеет. Любани среди них не было.
С замиранием сердца Иван приблизился и, заметив сидящего чуть поодаль седого старика, подсел к нему.
— Здравствуй, отец. С избавлением тебя!
Оказавшийся не таким уж и старым мужик повернулся и близоруко прищурился.
— Спасибо, мил человек. Не чаял уж и вживе остаться. Сам не знаю, как ноги на улицу вынесли. Гоняться же они, ироды, не стали. Видать, спешили поскорей от греха своего подальше убраться.
— Ты давно в полоне у них был, отец?
— Почитай, два года уже. Как под Нижним меня арканами схватили окаянные, так и таскали за собой. Узнали, что ковалем всю жизнь у горна простоял, пощадили. Так и мастерил им подковы, гвозди, для стрел наконечники ковал…
Услышав эти слова, Иван встрепенулся:
— А сами стрелы нойонам кто делал?
— Я ж и делал. Наука нехитрая, было б дерево хорошее, прямослойное.
— Для охоты тоже?
— И для охоты. На птицу покороче, чтоб бой послабже был, чтоб не навылет стрела шла. На сайгу аль вепря обычные, длинные. Только перо им охрой подкрашивал, чтоб отличить можно было.
— Отличить?..
Старик насмешливо глянул на молодого собеседника.
— Ну да! Они когда кучей в степь али на болота выезжают, хвастают друг перед другом, кто складней выстрелил. А как узнать, где чья стрела? Вот и метят каждый по-своему. Эти — красным. Тебе что ж, в невидаль это?
Иван не ответил.
Из толпы окликнули:
— Славко! Дед Славко!! Иди сюда, коваля ищут.
Старик поднялся, но Иван его удержал за ветхий рукав:
— Еще один вопрос, отец…
— Погодь, сейчас вернусь. Негоже княжьего человека ждать заставлять.
Он действительно беседовал недолго, то и дело согласно кивая. Уже через пять минут вновь присел рядом с Иваном. Достал из кармана портов краюху хлеба, надкусил, сладко зажмурился:
— Отвык уж от хлебца-то досыта. Спаси Господь, не дал в трату окаянным. Чего узнать хотел-то?
— У кого из троих Амылеевых стрелы красные были?
— А бог его знает. У всех, поди. Иных-то не заказывали…
Иван набрал полную грудь воздуха и, словно бросаясь в ледяную воду, задал последний вопрос. Самый для него главный… и самый страшный.
— Скажи, дед Славко! А не было ль средь вас молодой полонянки? Недавно захватили, с месяц назад. Ладная, невысокая, волосы русые.
— Любанька, что ль? Была, как же не быть. Похоже, люто с ней нехристи поиграли, руки хотела на себя наложить. Потом ничего, обвыклась. Ее на работу не гоняли, вечерами лишь забирали. А потом вообще в сарай перестали водить, в тереме жить оставили. Видать, кому-то из нойонов ихних приглянулась дюже.