пали бельгийцы в 1388 году в войне с войсками герцога Фландрского. Об этом свидетельствует история и тот знаменитый монумент умирающего старика Еверарда Серклаеса, который сооружен у стены гостиницы «Этуаль». Воины и жители брюссельского гарнизона тогда дрались с противником до последнего. Мужественно сражался и Серклаес пока не был предательски убит у стены гостиницы. Бельгийцы отдают должное великому патриоту. Проходя около монумента, они с чувством признательности поглаживают бессильно лежащую вдоль туловища умирающего Серклаеса бронзовую руку. От прикосновения к бронзе в течение многих лет миллионов человеческих ладоней то место, где они прикасаются, ярко выделяется своей полированностью на фоне общего зеленого налета окисления, который покрывает всю бронзовую статую. Да только ли Еверард Серклаес мог служить примером для брюссельцев?
Марутаев вырос за границей, но характером, образом мышления остался русским и с позиций этой своей русскости судил о положении и людях чужой для него страны, к своему огорчению, обнаруживая однако, что его суждения не всегда совпадают с суждением и мнением бельгийцев. Так и сейчас. Он полагал, что Брюссель без боя не сдадут, а бургомистр столицы призывал к капитуляции.
— В военное время это называется изменой королю и государству, — ответил он Марине жестко и в тон ему прозвучал гневом наполненный ее голос:
— Подумать только. Война еще не окончена, король с армией временно отступил на запад и сражается с фашистами, а бургомистр Брюсселя уже предает его, призывает бельгийцев к воздержанию даже от оскорблений оккупантов! — Зашлась мелким презрительным смехом, — Остается стать на колени и верноподданнически склонить головы к ногам победителей. Ведь приказано даже не оскорблять их! А ты «гранатами! — Помолчав немного, устало поднялась со стула, подошла к Марутаеву, зашептала горячо и убежденно. — Я верю королю, Юра. Он не оставит народ Брюсселя в беде. Он еще вернется. Я верю.
— Дай-то Бог, — неопределенно ответил Марутаев, мало веря в возвращение короля в Брюссель.
Он взял руку Марины, поднес ее холодную ладонь к губам и принялся своим дыханием согревать ее озябшие, нервно подрагивавшие пальцы. С душевной болью смотрел он в опечаленное лицо жены, не находя слов утешения.
Резкий звонок в прихожей вывел их из тягостного состояния.
— Кто это? Зачем в такое время? — спросила Марина и направилась в прихожую, но ее остановил Марутаев.
— Я сам посмотрю.
— Будь осторожен, Юра. Может, это фашисты, — предупредила Марина, и не выдержав, последовала за ним, — Боже ты мой, — всплеснула она руками, когда в дверях появился Шафров, — Отец! Зачем ты пришел? Немцы могли убить тебя! Сидел бы у себя дома.
Шафров, устало опустился на диван, вытер вспотевшее лицо.
— Позволь мне, дорогая, перевести дух. Я дал полный вперед, а в моем возрасте такой ход держать трудно. Устал. А затем, осмелюсь заметить, хорошая дочь своему родителю прежде всего говорит здравствуй, а не Боже мой.
— Прости, но сейчас такое время…
— Зачем рисковать, Александр Александрович? — упрекнул Марутаев, — В городе немцы.
— Знаю, знаю, — недовольно ответил Шафров, — Вчера честь имел сам убедиться в этом. Своими глазами видел как к городской ратуше на Гранд Плас подъехал на мотоцикле с коляской немецкий майор, спустил с флагштока бельгийский флаг, бросил его себе под ноги и поднял над ратушей фашистский флаг с омерзительной свастикой.
— Ты был у ратуши? — обеспокоилась Марина, — Как ты мог?
Шафров выдержал небольшую паузу и голосом, в котором преобладали интонации покорности судьбе, сказал:
— Мне, дочка, уже ничего не страшно. Я свое прожил. Смерти я не боялся раньше, а теперь тем более.
— И кто же присутствовал при этом «историческом» акте? — едко спросил Марутаев.
— Представьте себе, были мэр города, мэры коммун, — ответил мрачно Шафров. — Стояли у парадного входа в ратушу и наблюдали за унижением нации, будто ничего и не случилось.
— Бедная Бельгия, — зашептала Марина. — Что теперь с нею будет?
Но ей никто не ответил. Разговор внезапно оборвался и ни у кого не было желания его продолжать. Перед ними открывалась новая, неизвестная страница в их судьбе и каждый вдруг почувствовал душевную опустошенность, потребность на какое-то время остаться наедине со своими мыслями.
— Оккупация… — размышлял вслух Марутаев, — Какая судьба теперь ожидает нас, русских эмигрантов, в Бельгии? Эмигрант в любом государстве — чужой человек. Человек второго сорта. Что же будет с ним в государстве, оккупированном врагом? Когда все жители этого государства сами стали людьми второго сорта?
За окном прогремели последние танки и по мере их удаления в комнате наступала тишина, которая с каждой минутой становилась томительнее, невыносимей. Первым ее нарушил Шафров.
— Сейчас наша судьба тесно переплелась с судьбой бельгийцев, — рассудительно заговорил он, — У нас теперь один общий враг. Бельгийцам и русским надо вместе драться с ним. Надо становиться в один боевой строй, друзья.
— С кем становиться в один боевой строй? — возмущенно спросил Марутаев, — С бургомистром? Так он уже сложил оружие. Видимо, и король его сложит скоро.
— Нет, ты не прав, Юра — горячо возразила Марина, — Драться будут все, кому дорога Бельгия. В России в тысяча восемьсот двенадцатом году люди брали в руки топоры, вилы, колья и били французов.
Так то в России, Марина. В России, — напомнил ей Марутаев.
Она протестующе резко поднялась с дивана, где сидела рядом с Шафровым, подошла к столу и свет от свечи пал на ее строго сосредоточенное лицо.
— Так и в Бельгии будет, — сказала она уверенно. — Бельгийцы не станут перед фашистами на колени. У нас на фабрике все женщины возьмутся за оружие. Вот увидите, — Обвела решительным взглядом Марутаева, Шафрова, продолжила с меньшей запальчивостью, но с той же уверенностью. — Фашистов надо бить беспощадно. Не давать им расползаться по Европе, по всему миру.
— Все дело в том, душа моя, Марина, — заговорил Шафров после некоторой паузы, — что вашим женщинам, как и всем бельгийцам, которые соблаговолят сразиться с неприятелем, нужно оружие. Король его народу не оставил. Склады и арсеналы при оккупации Бельгии забрал противник. Стало быть, для того, чтобы бельгийцам взяться за оружие, его сначала надо где-то и как-то раздобыть. Надо вооружаться, друзья мои. Вот в чем вопрос.
— Как? — спросила Марина.
— Каким образом? — поддержал ее Марутаев.
Шафров задумался, ответил несколько мгновений спустя:
— Прежде всего следовало бы бельгийцам отправиться на оборонительный рубеж на реке Диль. Всего три дня назад там проходили ожесточенные бои. Об этом писали газеты, сообщало радио. Враждующие стороны переместились далеко на запад. Пал Брюссель. Надо думать, поле брани еще не убрано. Так надо поторопиться. Разумеется, складов оружия и боеприпасов там не обнаружить. Но, если внимательно поискать в окопах, блиндажах, на боевых позициях, то кое-что найти можно.
Марина и Марутаев благодарно посмотрели на Шафрова. Они все поняли.
Река Диль. Неширокая, тихая, медленно плутающая по равнинной местности юго-востока Бельгии. Марутаев и Марина, конечно, не могли знать, что в генеральных штабах бельгийской, французской, английской армий этой реке предназначалось стать оборонительным рубежом, на котором, в случае нападения Германии на Бельгию, должны были развернуться основные силы союзников, чтобы задержать, а затем разгромить и обратить в бегство войска Гитлера. В штабных разработках оборонительного плана «Диль» так и было сказано: «Обратить в бегство». История однако засвидетельствовала противоположное — бегство войск союзников.
Осмотревшись и походив по бывшей обороне союзных армий, даже неискушенные в военных вопросах Марутаев и Марина поняли, что оборонительный рубеж здесь создавался наспех. Однако следы боя свидетельствовали о том, что сражение тут было, хотя и скоротечным, но весьма ожесточенным и обе стороны понесли немалые потери в живой силе и боевой технике. На поле боя по обоим берегам реки Диль еще оставались неубранными разбитые и сожженные немецкие и бельгийский танки, бронетранспортеры, автомашины, на огневых позициях артиллерийских батарей взорванные орудия, в окопах, блиндажах и дотах еще попадались трупы погибших бельгийских, французских и английских солдат. Убрать их немцы не успели или не захотели, а бельгийцам появляться здесь запретила военная полиция. Но, несмотря на строгий запрет, Марутаев и Марина встретили в окопах несколько бельгийских женщин и стариков, искавших среди погибших солдат и офицеров своих сыновей и мужей.
День клонился к вечеру. В карманах Марутаева уже было два пистолета, в дамской сумочке Марины бельгийский браунинг и около трех десятков патронов, когда в одном из полуразрушенных блиндажей они обнаружили крепко сколоченный ящик. Был он засыпан осунувшейся землей, обломками досок, укреплявших стены блиндажа, бревнами, частично обрушившегося с потолка накатника. Прямое попадание снарядов тяжелой артиллерии основательно разрушило блиндаж, видимо, причинив неприятности находившимся в нем бельгийцам. На захламленном, затоптанном полу валялись окровавленные части военного обмундирования — рукав френча, разрезанный по голенищу сапог, смятая офицерская фуражка со следами крови, обрывки бинтов, ватные тампоны.
Марина и Марутаев попытались извлечь ящик из-под обломков и вытащить на середину блиндажа, чтобы посмотреть, что в нем находится, но он не поддавался их усилиям и стоял неподвижно, будто намертво прикрепленный к полу. Увлекшись, они не заметили, как в полумраке блиндажа появился мужчина. Марутаев ощутил на себе его взгляд и почувствовал себя неприятно. Было такое ощущение словно неизвестный держал его под прицелом пистолета и выбирал удобную минуту, чтобы произвести выстрел… «Кто это может быть? — отчаянно металась тревожная мысль в голове Марутаева, — Немец? Полицейский? Или такой же, как и я искатель оружия?» Осторожно, чтобы не заметила Марина, он скосил взгляд и увидел на фоне открытой двери силуэт человека, среднего роста, атлетического телосложения в гражданском костюме. И от того, что это был не немец и не полицейский у Марутаева настолько отлегло на душе, что дышать стало легче. Однако опасность, хотя и уменьшилась, полностью не исчезла. «Как-то поведет себя этот незнакомец? Кем окажется? Как объяснить ему, почему в полуразрушенном блиндаже возился с ящиком?» — думал Марутаев и, чтобы избежать подобных вопросов, решил сам овладеть положением. Он резко выпрямился, направил на незнакомца пистолет, властно потребовал.