— А знаешь, чем наш студент от немецкого отличается? — пошутил я, когда Жека вышел из кабинки и стал мыть руки.
— Ась? — Жека раззявил на модного меня рот и, будучи парнем компанейским, спросил:
— И чем же?
— Немец после туалета руки моет, а русский просто не ссыт на них!
— Ха-ха! Так я как раз немец наполовину, — заржал Ивкин.
— Да ладно? А по морде не скажешь! — пытаюсь поддержать беседу я. — А почему ты ещё не в Германии? Кстати, я работаю в комиссии по выезду за рубеж, и знаю, что сейчас очень много немцев уезжает.
— Я так-то в армии ещё, дембель только весной 90-го будет. А родаки мои подумывают об этом, но пока только узнают, что и как. Слушай, а не расскажешь об этом? — повелся на интересную для него тему парень.
— Да без проблем, — легко соглашаюсь я.
Знакомлюсь с Эдиком, Ириной и Катей заново. Компания легко приняла меня, а я заливаюсь соловьём.
— В ФРГ в 85-м, например, из Советского Союза выехало всего 500 человек. Выездной «всплеск» наблюдался в 87-м, когда было принято новое положение о выездах. Тогда в ФРГ выехало 16 тысяч немцев. В прошлом году их уже было 47 тысяч, а в это, наверное, за сотню перевалит!
— Да ладно! — ахнул Ивкин и налил мне водочки.
— Нельзя мне. Я спортсмен, боксёр. Вот лучше компотика выпью, — отказался и продолжил рассказ:
— «Красный Крест» ФРГ берет на себя помощь больным и нуждающимся в медицинской помощи, а правительство оказывает помощь в устройстве на работу, на курсы немецкого языка, помогает с жильем.
— Козырно, но у нас родня там, мамина родная сестра и их отец, мой дед. Они с бабкой разошлись давно… впрочем, это неинтересно.
— Это как раз интересно! Наличие прямых родственников в ФРГ является обязательным для получения разрешения на жительство, — поучительно сообщаю я.
— А могут ли выезжать в ФРГ из СССР смешанные семьи? Например, у меня батя русский, а маман немка?
— В выездных анкетах у нас отсутствует графа «национальность», поэтому для выезда семьи смешанного состава нет никаких препятствий, — информирую я. — А немцы, разумеется, примут.
— А долго визу делать? — спросила уже Катька.
— У немцев максимальный срок — неделя. Но обычно виза выдается через 2–3 дня. У нас, конечно, дольше, до полугода по закону могут рассматривать заявку, но обычно управляемся за месяц.
— Суки! Вот так Родиной и торгуют! — с чувством сказал мужик за соседним столиком, который, очевидно, все это время грел уши, прислушиваясь к нашему разговору.
Глава 5
Прям такой ностальгией повеяло от этой фразы, что аж зубы заломило! Но я порадовался. Жека — парень простой и сейчас ответит… ему нахамят… я вступлюсь — и дело в шляпе.
— Что сказал, болезный? — изумился мой будущий друг и встал во весь свой немалый рост.
Да, Жека выше меня, но ста девяноста сантиметров в нем нет, это точно, иначе давали бы ему дополнительную пайку в армии.
— Борзый? — вместо дяди ответил, вернее, спросил его сосед.
За соседним столиком их было четверо. Как водится, распивали водочку, но пришли позже нас и до «кондиции» ещё не дошли. Так, слегка зашумела родимая по венам, но уже пришёл кураж и, значит, можно и побузить. Тем более, когда ты прав: будут ещё зелёные безусые пацаны учить тридцатилетних мужиков!
— Мы вас не трогаем, и вы к нам не лезьте, — вмешалась в мужской разговор Катя, одернув будущего мужа и не давая ему выйти из-за столика.
Черт! Катька же реально не даст разгореться конфликту!
— Усохни, гнида! — поспешно обостряю я ситуацию и тоже встаю.
— Чё? — теперь уже вся четверка вскочила из-за стола, а к нам на всех парах несется толстенький администратор, или кто он тут, не знаю.
— Прекратите хулиганить! Я сейчас милицию вызову! — угрожает он.
— Тихо, мужики. Слышь, молодежь, идём на улицу, там побеседуем, — махнул рукой один из компании недоброжелательно настроенных патриотов.
— Ты в отпуске, тебе нельзя! — шипит Катька, но усадить друга на место не может.
— Да пусти ты, Кать. Я наехал, а Толя один будет махаться? Эдя, ты с нами? — спрашивает злой, но справедливый отпускник-срочник.
Спускаемся все всемером по лестнице вниз в Газетный переулок… и Женька сразу получает по морде! Опытный и трусоватый, очевидно, Эдик спускался последним, а я — первым, и помочь другу мы не можем. Но Женька и сам не промах: бьёт обидчика под дых, с трудом уворачиваясь от кулака оппонента. Так-с, первая кровь пролилась, теперь ваше слово, товарищ маузер! Около меня два нетрезвых мужика, и силу я дозирую. Всего два удара по корпусам наших обидчиков, и конфликт почти разрешен. А тут ещё Эдуард налетел сзади на одного из двух оставшихся недоброжелателей Ивкина и повис на его шее! Да, не боец он, но и не трус, как я сначала подумал.
— А ну, прекратите! Милиция-я-я… — истерично завопила какая-то бабуля рядом, но, на наше счастье, ментов поблизости не оказалось. Легко укладываю мордой в снег последнего стоящего на ногах мужика, который и затеял борьбу с Женькой.
— Что, добавить? — еле скрывая восторг, спрашивает Эдуард.
— Да хватит им! Нашли кого козлить! Алкашня! — выпустив пар, Ивкин становится благодушным.
А уже через пятнадцать минут, сдвинув столики, мы бухаем вместе с этими побитыми дядями. А чё? Всё по-нашему, по-русски: подрались — замирились! Наши девушки, конечно, мордочки свои покривили, но поскольку формальных прав командовать своими мужчинами у них ещё нет, то смирились.
— А сколько денег разрешают вывозить? — пытает меня уже не мой новый-старый друг, а этот самый дядя, что недавно возмущался продажей Родины.
— Девяносто рублей, — припомнил я.
— Негусто! А что так мало? — возмутился ещё один пострадавший. — Обдирают же!
— И еще: каждая выезжающая из СССР семья имеет право вывезти с собой предметы, необходимые для обустройства на новом месте — холодильник там, или телевизор, мебель… Даже легковую машину! Но заметьте — везут-то все новое, самое дефицитное, то, чего днем с огнем не сыщешь в наших магазинах, — напомнил я.
— Всё равно мало, а если на сберкнижке тыща лежит или десять? — спорит дядя.
— Ну, нет валюты лишней у нас в стране, что делать-то? — заступается за СССР Эдик.
— А я слышал, что можно рубли там поменять. У меня друг так в Берлине сто рублей сменял на 96 восточных марок, прямо в обменнике на вокзале. Рубли, конечно, вывозить нельзя, но обычно не обыскивают, — добавил ещё один из компании.
— Тоже мне сумма — 96 марок, — хмыкнула Катя.
— Пиво с сосисками там меньше полутора марок в кафе стоит, — быстро ответил критикуемый. — А если не понравилось в Германии, то как вернуться можно?
— Там нет выездных виз, как у нас, езжай куда хочешь, — усмехнулся я, допивая компот.
Сидели и общались мы до самого вечера, а потом на такси поехали к Женьке на квартиру, где из его родичей была только престарелая бабка. Катька — общажная, к ней нельзя: там коменда, вахтёр и соседка-зануда.
— Друг…, — обнимает меня на прощание уже изрядно захмелевший Ивкин.
Обменялись контактами. Я оставил визитку, но про свои успехи в боксе умолчал — Женька из спорта только футбол, помню, уважал.
Сегодняшним днем я доволен. К переводчикам поеду завтра, а сейчас спать. На своём пятнадцатом опять столкнулся с норвежской красоткой. На моё приветствие девушка мило улыбнулась. Наверное, я ей понравился. Хотя на Западе всё всегда лыбятся, возможно, и фальшивыми улыбками.
Утром после завтрака еду по делам. Машины нет, так что я передвигаюсь по Москве на метро или на такси, которые сейчас не так просто поймать. Первым делом, конечно, еду в профилакторий к бабуле. Тьфу, это санаторий. Я уж и забыл в чем разница. Находится санаторий «Вороново» довольно далеко от Москвы, почти в Подольске, поэтому добирался на перекладных больше часа и ещё полчаса ждал, пока бабушка с завтрака вернется.
— Ой, Толя! Ты как здесь очутился? — обрадовалась она мне.
— Да по делам, баб! Как тебе тут живется? — обнимаю старушку я.
— Ой, три дня ещё, и домой. Измаялась душа по Пятнушке нашей! Вера хоть и научилась уже немного доить её, но молоко продавать отказывается, а творог и делать-то «не умет»… Звонила им надысь… раздают соседям за так то, что надоят!
— Да шут с ними. Я приеду, тебя в аэропорт проводить, — улыбаюсь я волнениям бабули.
— Не трать время, Саша машину пришлет и водителя!
Саша — это, очевидно, Александр Владимирович Власов.
— Ну, раз сам Власов пообещал… А я вот подарки привёз, домой заберешь, — достаю разные мелочи из сумки и радуюсь, что киргизский КГБшник позаботился о сувенирах вместо меня.
— Отцу, что ли? — нахмурилась бабуля, заметив коньяк. — Он такое не пьет… Да и не надо ему — только жить стал как человек!
— Тогда главврачу отдай, или своему лечащему врачу, — советую я.
— И ей не надо! Не пьёт она совсем, сама говорила! — и бабушка решительно вытаскивает из сумки бутылку.
Пообщаться подольше не получилось: у бабушки в десять утра процедуры оздоровительные начинаются. И вообще, по всему видно, что старушка наконец-то занялась своим здоровьем. Может, общая атмосфера этой лечебницы тому поспособствовала, ведь сюда люди едут, чтобы поправить оное, вот и бабуля старается идти в ногу со всеми. И выглядеть она стала, на мой взгляд, заметно лучше, энергичнее, что уже отлично! Про чемпионат бабуле рассказывать не стал — смысла нет, как и про Норвегию. Потом расскажу, чтобы не переживала за меня раньше времени.
С одинокой бутылкой спиртного обратно до станции «Москва — Курская» возвращаюсь на электричке. В вагоне тепло, меня разморило, сумка выскользнула из разжатых рук, и бутылка весело покатилась прямо под ноги парочки милиционеров, которые, как видно, в этот момент патрулировали вагоны. А, это они контролеров сопровождают! За ментами следуют две женщины, одетые в форму железнодорожников, и билетики у пассажиров проверяют.
— Это нам? Ну, спасибо, пацан! — заржали молодые сержанты.