ДВЕ ИЗМЕНЫ
Глава 1
Поздним вечером туман не только висел над озером, но и клубился в лесу. Фонари, развешанные на деревьях, мерцали тусклым желтым светом.
– Как бы нам не потеряться, – проговорил Дэл и взял Тома за руку. Так они и пробирались между деревьев, взявшись за руки, будто малыши без мамы.
Коулмен Коллинз уже поджидал их на поляне под шестым фонарем, восседая на совином троне.
Том нервно сглотнул, зная, что еще до окончания повествования мага увидит Розу вон на той, похожей на туннель, просеке.
– Чародей и его два ученика, – пробормотал Коллинз, поворачиваясь к ним. Говорил он, слегка запинаясь, а коленями зажимал уже, видно, полупустую бутылку, – Бредущие, точно сироты, сквозь тьму и пелену тумана… Вы, мальчики, изумительно пунктуальны. Ну, присаживайтесь на свои обычные места и слушайте предпоследнюю главу моей автобиографии. Погода как раз подходящая…
Глава 2
– Стоял такой же вот туман в тот день, когда я дезертировал из вооруженных сил Соединенных Штатов. Шла первая неделя декабря, то есть война уже дней двадцать как закончилась. Я находился в Англии в ожидании прибытия документов об увольнении из армии. Спекл Джон, добившись увольнения неделей раньше, был уже в Париже. Я не видел других оснований задерживать меня, кроме как обычных бюрократических проволочек да нежелания государственной машины отпустить наконец на все четыре стороны тех, кто отслужил ей верой и правдой. Да я, строго говоря, на службе уже и не был, я просто ждал свои документы, расположившись в большом помещичьем особняке, превращенном в госпиталь и одновременно в санаторий для выздоравливающих, – было это в Суррее. Пациенты, даже тяжелораненые, пребывали в приподнятом настроении перед скорой отправкой на родину, однако чем дольше тянулось время, тем тоскливее становилось. Никто не знал, когда наконец придут документы, и вскоре поползли слухи, что кое-кто будет уволен – или, как говорили англичане, демобилизуется – не раньше чем через год. Должен заметить, что слухи эти впоследствии частично подтвердились, и даже восемь месяцев спустя многие американские военные оставались все еще во Франции.
Вы, ребята, разумеется, не знаете, что такое Суррей. Местность там удивительно красивая, и до войны графство это не без основания считалось раем земным. Вот только погода, по крайней мере во время моего там пребывания, подвела: было жутко холодно и промозгло. Более мерзкой погоды я в жизни не встречал: она так и навевала мысли о разрушенных надеждах и несбывшихся мечтах. Англия потеряла в той войне, наверное, целое поколение мужчин, что особенно сильно ощущалось в таких вот деревеньках Суррея. В общем, получив письмо от Спекла Джона из Парижа, я понял, что здесь мне больше не выдержать.
Итак, в первую неделю декабря я просто-напросто сбежал с одним лишь вещмешком, в котором были несколько книг, бритва и зубная щетка. Две мили до деревни я протопал пешком, затем пару часов дожидался поезда до Чаринг-Кросс[12].
В момент посадки я превратился в дезертира и, следовательно, государственного преступника, разъезжающего по городам и весям с поддельными документами, предусмотрительно приобретенными еще во Франции, на черном рынке.
Выписаны они были на имя Коулмена Коллинза, и таким образом лейтенант Чарльз Найтингейл окончательно перестал существовать.
Меня, конечно же, разыскивали, кстати по той же причине, из-за которой я и оказался в своего рода ссылке в Суррее. Я уже вам рассказывал про то, как однажды исцелил сразу пятерых, совершенно обалдев от открывшегося во мне дара. Не знаю, что на меня нашло. Во всем, наверное, виновато нетерпение. Только что капитулировала Австро-Венгрия после поражения от итальянцев при Витторио-Венето; Германия находилась на последнем издыхании и, как понимали абсолютно все, была обречена. Короче, я рвался на волю, и, ребятки, я дал-таки себе волю. Пятеро сразу, вы можете себе представить? Медсестра-ирландка вообразила, что в моем образе перед нею предстал сам сатана. Сие идиотское с моей стороны шоу произвело, сами понимаете, настоящий фурор.
Уизерс все отлично видел и, как только покончил со своей работой, вылетел из операционной, как пробка из бутылки шампанского. Ясное дело, отправился к полковнику, но меня это совершенно не волновало. Не стану долго распространяться, замечу только, что, прежде чем меня отправили в Англию, обо мне поползли новые слухи, но уже не среди горстки солдат-негров, а повсеместно, в том числе во французской и английской прессе. Появились заметки под заголовками вроде: "Чудо на поле боя" – сначала в одной газетенке, потом в другой, и пошло-поехало. К тому времени, как я самостоятельно уехал из Йоркшира, английские репортеры организовали свой, частный, розыск, "чудо-доктора". Я мог бы запросто стать всемирной знаменитостью, если б только пожелал, однако меня меньше всего устраивала роль обезьяны в зоопарке. Я спал и видел Париж, себя со Спеклом Джоном на сцене, переполненный, восхищенный зал. Но еще больше я стремился к обладанию тем тайным знанием, перед которым исцеление ладонями и пальцами не более чем детская забава.
Итак, пятого декабря 1918 года я снова ступил на французскую землю – исхудавший, небритый, до нитки вымокший под холодным проливным дождем. Мои фальшивые документы не только не вызвали ни малейшего подозрения, никто на них даже и не глянул дважды. Спустя несколько недель, уже в Париже, мне попалась на глаза газета, согласно которой "чудо-доктор", опознанный как некий лейтенант Чарльз Найтингейл, необъяснимым образом исчез из расположения своей части в одной английской деревне всего за пару дней до получения бумаг об увольнении из армии, а посему объявлен в розыск за самовольную отлучку. Однако лейтенант Найтингейл меня уже волновал не больше, чем, скажем, генерал Першинг[13].
Спекл Джон жил в меблированных комнатах на рю Вожирар, и я снял номер там же, этажом ниже. Дом этот напоминал опалубку для бетона: чуть ли не прямо с улицы, пройдя через тяжелые дубовые двери, вы попадали во внутренний дворик, окруженный высокими стенами из серого кирпича с несколькими, меньших размеров, дверями, которые, в свою очередь, вели на лестничные клетки. Справа располагалась конторка консьержа, а прямо – дверь на лестницу, к комнатам Спекла Джона. Здание, довольно старое и запущенное, казалось мне прелестным, и до сих пор оно стоит у меня перед глазами. А впрочем, вы сейчас увидите его и сами.
Том и Дэл взглянули на просеку-туннель: в тумане виднелось что-то похожее на высокие серые стены. Темные окна, словно глазницы, смотрели вниз, на высокую фигуру в шляпе и длинном дождевике. В стене открылась дверь, в проеме возник темный силуэт. Лица его не было видно.
– Мой наставник, путеводная моя звезда, и он же – мой соперник, ожидал меня.
Человек в шляпе и длинном дождевике двинулся сквозь клубящийся туман навстречу темному силуэту. Тут распахнулась другая дверь, и мимо обоих мужчин проскользнула стройная, хрупкая девушка. Роза…
– В тот первый день я, конечно же, заметил юркнувшую мимо нас девушку, однако не приглядывался к ней. Позднее я узнал, что звали ее Роза Форте, была она певичкой и снимала номер на первом этаже, прямо подо мной.
Роза, как и двое мужчин, исчезла за деревьями; просека погрузилась во тьму.
– Поначалу она казалась мне самим очарованием, умной и храброй, с личиком, достойным кисти гениального живописца. Не прошло и недели, как я влюбился в нее по уши.
Как-то раз я заглянул в загородную антикварную лавку и обнаружил там фигурку пастушки с лицом, которое было точной ее копией. Денег у меня не было, и потому фигурку ту пришлось украсть – я без лишних разговоров сунул ее в карман и унес домой. Позже, во время наших гастролей со Спеклом Джоном, я не расставался с этой статуэткой, то и дело доставал ее, разглядывал, вернее, всматривался в нее, будто пытаясь разгадать тайну, неведомую даже Спеклу Джону.
В узком пространстве между деревьями вновь возникла Роза Армстронг в длинном белом одеянии неопределенной эпохи, с пастушьим посохом в руках. Девушка замерла, словно статуя, вперив невидящий взгляд в Тома.
– Ох уж мне эта загадочность… За всякой тайной скрывается некая фальшь, двуличие, а когда разгадка рано или поздно всплывает на поверхность, она оказывается такой тривиальной и даже пошлой… Со временем я обнаружил, что Роза Форте не имеет ничего общего со сказочной Золушкой, что все ее очарование поверхностно, и более того, что она готова принадлежать всякому, кто лишь поманит ее пальцем. – Коллинз приложился к бутылке, махнул рукой, и Роза Армстронг растворилась в тумане за деревьями. – Ладно. Как только я очутился в Париже, мы со Спеклом Джоном немедленно окунулись в работу, выступая в театральных и концертных залах по всей Франции. Из-за шумихи вокруг "чудодоктора" я опасался приезжать надолго в Англию, однако и там мы неоднократно побывали, главным образом по пути в Ирландию. Используя в полной мере наши способности и знания, мы придумали зрелище совершенно нового типа и очень скоро достигли пика популярности. Главной нашей целью было ошеломить, потрясти публику, причем так, чтобы по окончании представления ни один человек так толком и не понял бы, что с ним происходило во время нашего действа. Любой самый талантливый иллюзионист нам и в подметки не годился, что стало общепризнанным фактом. Одним из наших знаменитейших номеров был Коллектор, поначалу выдуманный мною всего лишь как шутка. Только полтора года спустя я пришел к выводу об использовании в роли Коллектора живого человека вместо куклы.
Дэл, вздрогнув всем телом, испустил вздох, и маг поднял брови.
– Что, у тебя на этот счет имеются возражения морального порядка? Были они и у Спекла Джона: он настаивал на продолжении работы с куклой, что имело гораздо меньший успех, нежели появление на сцене, так сказать, одушевленного Коллектора. Первым таким Коллектором стал джентльмен из Швеции по имени Хальмар Харальдсон, который в один прекрасный день явился к нам в Париж с намерением ни больше, ни меньше как стать магом. И знаете зачем? Чтобы отомстить опять же не более, не менее как всему миру за непризнание его талантов; в нас же Хальмар разглядел могущество, не идущее ни в какое сравнение с тем, что обыкновенные иллюзионисты делали на сцене. Да и в самой магии он видел лишь ее антиобщественную, подрывающую устои сущность (кстати говоря, в этом он был недалек от истины).
Устои же эти, как и общество в целом, он возненавидел настолько, что был готов все отдать ради частички нашего могущества. Ходил он исключительно в черных дешевых костюмах, его костлявая голова напоминала то ли земляной орех, то ли череп, он баловался наркотиками и в целом был ярчайшим представителем сильно распространившегося послевоенного нигилизма. Сознательно или нет, но он походил как две капли воды на персонажей безумных полотен Эдварда Мунка[14].
Короче говоря, в тот же вечер, когда он пришел ко мне, я засунул его в Коллектора, и моя игрушка словно обрела новую жизнь.
– И что случилось с этим Хальмаром? – Голос Тома дрожал от ужаса, смешанного, однако, с любопытством. – Что происходит с теми, кого вы таким образом используете, – ведь были и другие Коллекторы?
– Подожди, сынок, не опережай события. Хальмара я освободил со временем, когда он выполнил свою роль. Спекл Джон принялся настаивать на том, чтобы отказаться от Коллектора вообще, но к тому времени я уже полностью контролировал ситуацию. В конце концов, мне предназначалось стать его преемником, и очень скоро наша мощь сравнялась.
Он уже не мог мною командовать, мало-помалу лидерство переходило ко мне, что, как я стал замечать во время наших гастролей, его все больше и больше удручало. Заметьте, однако, что все это развивалось на протяжении ряда лет.
Наверное, это обычная ирония судьбы, когда партнеры работают бок о бок, вместе добиваются успеха, и одновременно в их личных отношениях пролегает трещина, которая со временем становится все глубже и глубже. Он дал мне понять, что павший на меня выбор, по его мнению, был ошибкой. К моему глубокому сожалению, Спекл Джон оказался человеком с узким кругозором, почти абсолютно лишенным честолюбия и с чересчур упрощенным пониманием роли и предназначения магии. "Зрелый маг не должен пользоваться своим талантом в обыденной жизни", – говорил он. А я на это отвечал: "Истинный маг обыденной жизнью не живет".
Спустя какое-то время Роза присоединилась к нашим выступлениям: карьера певицы ей не удалась, и она нуждалась в какой-нибудь работе. Спеклу Джону она нравилась, кроме того, поскольку ей уже доводилось петь со сцены, у нее не было обычного для новичков страха перед аудиторией. Мы обучили ее всем стандартным трюкам, и вскоре она стала выполнять их с блеском, а образ девушки-подростка обеспечивал ей неизменный успех. Партнер мой всячески опекал ее, будто отец родной, что мне казалось просто смешным. Роза была моей, должна была делать то, что требовал я, и все же ее продолжительные беседы с моим партнером не вызывали у меня возражений, поскольку, с моей точки зрения, помогали ей привыкнуть к ее новому положению. Не возражал я еще и потому, что столь нелепая забота о вполне взрослой, способной самой позаботиться о себе девушке в моих глазах доказывала то, что ошибкой был мой партнер, а вовсе не я. Моя маленькая пастушка была не более чем красивой куклой, статуэткой из фарфора, приятной взору, но пустой внутри – так к ней и следовало относиться.
Внезапный порыв ветра разорвал туман в клочья и принялся их разгонять. На поляне сильно похолодало.
– Артисты, в особенности все время гастролирующие, вроде нас, постепенно узнают всех своих коллег, выступающих в тех же залах. Среди них, к примеру, были такие, как Джимми Нирво, Тедди Нокс, Мэйди Скотт, Вэнни Чард, Лайэн д'Ив… Меня особенно заинтересовала одна группа: мистер Пит и "Странствующие друзья". "Друзей" мистера Пита было шестеро – здоровяки-акробаты и, судя по всему, крутые ребята. Как я потом выяснил, все они в разное время отбыли срок за вооруженные нападения, грабежи, изнасилования. Прочие артисты держались от них подальше, впрочем изоляция шла им на пользу – так на них больше внимания обращала пресса. Выступали они с веселыми куплетами и драками на сцене; последним, впрочем, время от времени занимались и вне сцены: несколько раз в пьяных драках избивали людей до полусмерти. Короче, они представляли собой что-то вроде тупиковой ветви эволюции, этакую ошибку природы. У меня возникло желание нанять их для наших выступлений, а когда я переговорил на этот счет с их руководителем, Арнольдом Питом, тот сразу же дал согласие – лучше быть второй скрипкой знаменитого оркестра, чем, сохраняя видимую независимость, пробавляться на задворках.
Он также согласился на то, что его "друзья" – громилы станут одновременно моими телохранителями на сцене. Замечу, что впоследствии они стали меня бояться – во-первых, потому, что от меня зависел их заработок, а во-вторых, им было отлично известно, что я могу убить их одним взглядом, так что слушались они меня беспрекословно. Выступать мы стали гораздо успешнее: присутствие их на сцене придавало спектаклям налет некоторой необузданности и привлекало публику. А главное, я полностью сосредоточил руководство в своих руках.
Вскоре мы сделались самыми знаменитыми магами в Европе. Известнейшие, влиятельнейшие персоны искали нашего расположения, приглашали на приемы, обращались к нам за советом. Я познакомился со страшно модными тогда сюрреалистами, с именитыми художниками и поэтами, встречался в Париже со многими американскими писателями, меня принимали герцоги и графы, я предсказывал будущее тем, кто стремился планировать свою жизнь и искал поддержки и помощи у магии. Как-то раз в кафе на Монпарнасе Эрнест Хемингуэй велел официанту принести мне за его счет бутылку шампанского, однако сам за мой столик присаживаться не стал – он тогда во всеуслышанье называл меня шарлатаном и (это я слыхал собственными ушами) "дешевой пародией на Распутина". Впрочем, мне было наплевать.
Кто был действительно дешевым Распутиным, так это англичанин по имени Алистер Кроули, который строил из себя демона. Я встретился с ним в Англии и раскусил его мгновенно – этот напыщенный пустослов и надувала годился разве что на роль шамана племени мумбо-юмбо.
Встретились мы с Кроули в саду особняка в Кенсингтоне, принадлежавшего одному богатому и придурковатому поклоннику оккультизма, который спонсировал нас обоих и вознамерился полюбопытствовать, что произойдет, если свести нас вместе. Я был уже в саду, когда дверь в форме черепа распахнулась и в проеме показался Кроули. Этот слизняк сразу внушил мне отвращение своим черным кафтаном, босыми грязными ногами, бритой головой и физиономией психопата. Он принялся сверлить меня своим "магнетическим" взглядом, пытаясь, видно, напугать.
– Здорово, Алистер! – сказал я ему.
– Изыди, сатана! – выкрикнул он в ответ, выбросив вперед руку и едва не ткнув толстым пальцем мне в лицо. Ну, тогда я превратил его палец в птичий коготь, и Алистер чуть не откинул копыта прямо там.
– Изыди сам! – бросил я ему, и он, сунув свой новоприобретенный коготь под кафтан, весьма поспешно ретировался. Позже я услышал, что он сначала демонстрировал коготь поклонницам в качестве доказательства своей демонической сути, а потом потратил несколько месяцев, пытаясь заклинаниями вернуть пальцу изначальный вид. В конце концов ему это, правда, удалось.
Среди деревьев возле просеки вдруг что-то промелькнуло.
– Из услышанного вы, очевидно, уже поняли, что я перестал испытывать беспокойство, пребывая в Англии. В тысяча девятьсот двадцать первом году мы уже путешествовали по всей стране, от Эдинбурга до Пензанса, хотя большую часть представлений давали в Лондоне, особенно в театре "Вудфин Импайр". Я уже думал, что все давно забыли о таинственном докторе Найтингейле, но оказалось, что не все. Того, кто не забыл, я встретил после одного из выступлений в "Вудфин Импайр" летом того же года. Он поджидал меня за кулисами, и мне даже не нужно было разглядывать его лицо: достаточно издали увидеть ярко-рыжую шевелюру.
Фонарик снова загорелся в просеке и осветил кирпичную стену, ступеньки и что-то вроде узенького прохода. По лестнице спускалась знакомая фигура в плаще и шляпе, а позади нее Том разглядел Розу. Маг поднял бутылку, будто приветствуя самого себя, однако пить не стал. Из его следующих слов Том понял, что приветствовал он вовсе не себя.
– Вот она, Роза Форте, фарфоровая пастушка, моя очаровательная рыбка. Я был рад, что она тоже там присутствовала и могла в полной мере осознать мои способности. Мне хотелось дать ей понять, что ни ей, ни Спеклу Джону не под силу встать на моем пути к заветной цели. И я, ребята, хочу, чтобы вы тоже это поняли: остановить меня невозможно.
Сценка в просеке между деревьями тем временем приобрела некий необъяснимо зловещий подтекст: полутемная лестница, на ней двойник Коллинза в длинном плаще и шляпе, хрупкая девушка у него за спиной – там, в клочьях тумана, рождалось нечто первобытно-свирепое, беспощадное.
В тумане, ставшем уже почти прозрачным, возник еще один, рыжеволосый, персонаж.
– Уизерс встретил меня словами: "Я знал, что рано или поздно ты, кровопийца, где-нибудь всплывешь. Теперь ты называешь себя Коулменом Коллинзом, убийца? Что ж, должен сделать тебе комплимент: шоу у тебя получилось просто классное. Интересно, позволят ли тебе выступить в тюремной художественной самодеятельности?" Он прямо-таки дышал мне в лицо ненавистью и уже, по его мнению, почти удовлетворенной жаждой мести. Этот маленький вонючий доктор-недоумок, расист-южанин, путешествующий по Европе на всесильные тогда, после войны, американские доллары и собирающий анекдоты об идиотах-европейцах, чтобы рассказывать их потом своим собутыльникам в Атланте или Мейконе, вообразил, что на этот раз он расквитается со мной.
– Ты что, Уизерс, вздумал угрожать мне? – осведомился я.
– Именно. – Уизерс просто-таки захлебывался от привалившего ему счастья. – Ты ведь считаешься дезертиром, так?
А значит, до сих пор должен числиться в розыске. Что ж, я позабочусь о том, чтобы розыск скоро и успешно завершился.
В общем, мне пришлось вызвать Хальмара Харальдсона и, как цепного пса, спустить его на Уизерса.
Дебильно ухмыляющаяся физиономия Коллектора материализовалась в фосфорическом свете. Рыжеволосый отпрянул.
Из-за спины двойника Коллинза Роза не могла видеть, что так напугало человека в роли Уизерса. Девушка смотрела на него с удивлением, к которому, однако, уже примешивалась тревога.
– Эй! – закричал рыжий. – Эй, мистер Коллинз, что это?!
Сердце Тома екнуло: по всей видимости, это уже была не инсценировка. Коллектор рванулся к рыжеволосому. Роза, увидев его, вскрикнула.
– А теперь, дети мои, понаблюдайте, как замечательно сыграет отведенную ему роль ваш старый добрый знакомый, мистер Ридпэт.
– Боже милостивый, – в ужасе прошептал Дэл и приподнялся.
Роза закричала снова, и двойник Коллинза крепко схватил ее за руку.
– Остановите его, Коллинз! – орал как резаный рыжеволосый. – Да помогите же мне, о Господи!
Коллектор сбил его с ног, с головы слетел рыжий парик, и Том узнал в "докторе Уизерсе" человека с поезда – постаревшего Скелета Ридпэта. Коллектор, пригвоздив его к земле, со всего размаху молотил по лицу, рыча при этом, словно разъяренный дикий зверь.
Дэл, вскочив, кричал от ужаса, Роза тоже кричала, не в силах сдвинуться с места.
– А ну, тихо! – цыкнул Коллинз, и Дэл умолк.
Удары сыпались один за другим, костлявые кулаки монстра месили то, что еще недавно было лицом бедняги. Роза отвернулась, вжавшись в кирпичную стену, плечи ее тряслись.
– Вам необходимо это видеть так же, как видел я, – спокойным голосом проговорил Коллинз. – Хорек этот, конечно, толком ничего заранее не знал, но в этом ведь и состояла его роль – сыграть перед вами Уизерса.
Коллектор тем временем молча добивал несчастного старика.
– Личность эта, чтоб вы знали, абсолютно ничтожная: неудавшийся актер по имени Крикмор, – хмыкнул Коллинз. – Явился ко мне по объявлению, представляете? Меня он утомил почти так же, как сам Уизерс. Тот, видите ли, знал, что я вытащил деньги из кармана Вандури, как будто это преступление – взять деньги мертвеца.
Коллинз приложился к бутылке.
То, что сотворил Коллектор – Скелет Ридпэт с актером, не поддавалось описанию. Лицо бедняги представляло собой сплошное месиво из крови, мяса, лоскутов содранной кожи и торчащих наружу костей черепа. Том медленно поднялся и отвернулся: его тошнило.
– И даже не думай бежать – твой старый знакомый поймает тебя в два счета, – послышался голос Коллинза. – И вот тогда уже все будет не понарошку.
Том снова посмотрел на кошмарную сцену. Коллектор постепенно растворялся в тумане, мертвое тело исчезло, а возле лестницы, скрестив руки на груди, стояли Снейл, Торн и Пиз.
– Так это было понарошку? – спросил Том.
– С Уизерсом – нет, сынок. Что же касается Крикмора, за него не беспокойся. Несколько царапин, только и всего.
Завтра я хорошо ему заплачу и отправлю его назад. Уверяю вас, он будет вполне доволен.
Дрожь понемногу отпускала Дэла.
– Это действительно был Скелет, – пробормотал он. – Как он изуродовал его лицо.., и столько крови…
– Несколько пластиковых мешочков со свиной кровью, спрятанных за щеками, – пояснил маг. – Крикмор сейчас уже умывается в летнем домике, намереваясь откупорить очередную свою бутылку.
На лестнице во вновь сгустившемся тумане Роза медленно поднимала голову. Коллинз махнул рукой, и свет на просеке погас.
– Ну а для меня ужас только-только начинался, – сказал он.
Том и Дэл, все еще дрожа, снова присели на влажную от измороси траву.
Глава 3
– Зверство Харальдсона поразило даже меня. Вы, ребята, видели немножко поросячьей крови и пусть даже жуткую, но всего лишь инсценировку, я же стал свидетелем того, как по-настоящему буквально расчленяют человека, стараясь, чтобы тот до конца прочувствовал свою агонию, чтобы жизнь в нем теплилась до самого последнего момента. До этого я воспринимал Коллектора как игрушку, в качестве которой он и был изобретен… Конечно, действовал Харальдсон не по собственной, а по моей воле, он был всего лишь моим инструментом, куклой, ожившей благодаря силе моего воображения. Теперь же Харальдсон стал мне помехой. Я понял, что его может заменить кто угодно, в том числе и, если будет нужно, кто-нибудь из "Странствующих друзей". Убедившись, что Уизерс мертв, я освободил Харальдсона, и почти сразу же он был схвачен полицией. Его приговорили к смертной казни за убийство Уизерса, однако приговор так и не был приведен в исполнение: шведа, абсолютно невменяемого, поместили в сумасшедший дом. Пресса поначалу подняла шумиху, но вскоре она стихла. Мы к тому времени были уже далеко, работали в провинции, и никому не пришло в голову связать Уизерса и Харальдсона со мной.
Расправа Коллектора с Уизерсом навела меня еще на одну мысль, а именно о том, что в "Странствующих друзьях" я больше не нуждался. В самом деле. Коллектор был для меня лучшим телохранителем. Мысль эта еще только-только начала формироваться; пока же я развлекал "Странствующих друзей" любимой их забавой – травлей барсуков. Всякий раз, как мы оказывались в сельской местности, они добывали пару хороших охотничьих псов, и мы глубокой ночью, прихватив лопаты и щипцы, отправлялись за барсуками. После того как я избавился от Уизерса, нас занесло в деревню к западу от Йорка, где мы и организовали барсучью охоту.
Наблюдая за шестерыми троллями и их главарем, смаковавшими мучительную смерть бедных животных, я, кажется, впервые задумался: а нужны ли они мне? Мысль эту я тем не менее прогнал: в то время голова моя была забита другим.
В частности, размышлениями о Розе Форте: в последнее время она все больше отдалялась от меня, как-то вроде бы даже ко мне охладела, и это приводило меня в бешенство.
Я стал ее поколачивать, особенно когда напивался. Вела она себя крайне непоследовательно, так что нельзя было понять, любит она меня или же ненавидит. Спекл Джон, который к тысяча девятьсот двадцать второму году окончательно смирился с ролью второй скрипки, пытался давать мне советы, как всегда дурацкие: будь с ней поласковей, помягче, выслушай ее и все такое прочее. Она же повадилась плакаться ему в манишку. В общем, я начал презирать их обоих.
Другой моей заботой стали деньги. В те времена иллюзионисты были в моде, мы пользовались особенным успехом, и все же денег постоянно не хватало. Помимо наших выступлений я очень неплохо зарабатывал на предсказаниях и советах богатеньким губошлепам, однако даже этого мне было мало. Я уже привык жить в роскоши и комфорте, к тому же спектакли наши требовали все больше и больше средств, и, наконец, уже тогда я начал подумывать о своем прощальном представлении как о зрелище совершенно грандиозном. Меня начинали утомлять непрерывные гастроли по всему миру, да еще с девятью ассистентами на шее, а значит, последнее шоу было не за горами, и ему суждено было стать самым потрясающим, которое когда-либо видел свет.
А раз так, нужны были деньги, много денег. Цены на билеты мы подняли до максимально возможной цифры, так что надо было искать другие источники. И вот тут-то "Странствующие друзья" мне здорово пригодились.
Однажды поздно вечером я решил неожиданно навестить уже упомянутого мною богатого придурка из Кенсингтона – звали его Роберт Чалфонт. На его тупой, с квадратной нижней челюстью физиономии я прочел смесь приятного изумления и легкого испуга – это было как раз то, что надо. Он видел, как я поступил с Кроули во время нашей встречи у него в саду ранее тем же летом. Естественно, Чалфонт сразу пригласил меня в дом и угостил солодовым виски. Я сидел у него в библиотеке, потягивая напиток и наблюдая, как он нервно расхаживал взад-вперед. Не раз он приглашал меня на ужин, однако я не приходил, а тут вдруг сам ни с того ни с сего появился без предупреждения, что, конечно, было неспроста.
– Как я рад, что вы ко мне все-таки заглянули, – соврал он.
Без лишних церемоний я взял быка за рога:
– Мне нужны деньги, Чалфонт. Много денег.
– Хм… Видите ли, Коллинз, боюсь, я не могу предоставить вам деньги по первому требованию. Вы же знаете, так дела не делаются.
– Я лично именно так и делаю дела, – заявил я ему. – От тебя, Чалфонт, мне нужны три тысячи фунтов в год; кроме того, ты подпишешь бумагу, согласно которой взнос этот – добровольный, в знак признательности за мои труды.
– Черт побери, вам же известна моя признательность: она не сравнится ни с чьей. Однако ваша просьба кажется мне просто абсурдной…
– Это ты абсурден, – оборвал я его. – Ты домогаешься знакомства с великими магами, лезешь в их тайны, хочешь лицезреть проявления их могущества – настало время за эту честь платить.
И я напомнил ему, что с ним может произойти в случае отказа. Он попросил время на раздумье, и я дал ему два дня.
По его откормленной, дебильной роже я понял: он сильно пожалел, что вместо магии в свое время не увлекся охотой или рыбной ловлей.
На другой день я послал мистера Пита с его троллями, и они навели в доме у Чалфонта немного шороху. Он немедленно явился ко мне в отель и заявил, что принимает все мои условия. Однако к тому времени я их слегка ужесточил, потребовав, говоря откровенно, все, что он имел. И он, конечно, согласился.
– Вот так прямо и согласился? – изумленно спросил Том. – Отдал вам все свое состояние?
– Ну, скажем так, не совсем добровольно, – улыбнулся маг. – Я пригласил его поучаствовать в наших игрищах.
– Вы его сделали Коллектором… – В голосе Тома был неподдельный ужас.
– Совершенно верно. Попробовав себя в этой роли, он все сразу подписал. Несколько дней, пока он готовил необходимые документы, с ним неотлучно находились мои тролли, а после того, как он поставил свой автограф на бумаги и перевел деньги на мой счет, я опять сделал его Коллектором.
Имей он хоть чуть-чуть мозгов, он знал бы заранее, что именно так и произойдет. Он придал Коллектору новые черты, сделав его пикантнее, что ли. Иногда, вообще-то, я жалею, что то же самое не сделал с Кроули: представляете, какой бы из него вышел Коллектор?! Однако и Чалфонт вполне сгодился, до тех пор пока наша теплая компания не распалась.
Другого Коллектора у меня не было до самого нынешнего лета, когда мне подвернулся такой, к тому же добровольный, помощник, как ваш школьный товарищ.
В просеке, за деревьями медленно разгорался желтый свет.
– А теперь, ребятки, внимание: мы подошли к очередному крутому виражу моего жизненного пути, по своей значимости сравнимому разве только с гибелью Вандури и с первой моей встречей со Спеклом Джоном.
Итак, финансовая проблема была решена. Множество моих богатеньких поклонников, отчасти догадываясь насчет судьбы Чалфонта, передавали мне солидные суммы по первому требованию. Однако возникла новая проблема: Европа, превращенная войной в одно гигантское кладбище, утомляла меня все больше и больше. Это был мертвый континент, тогда как в Америке кипела новая жизнь. Кроме того, моя семья в Америке обладала состоянием достаточным, чтобы я до конца дней своих не испытывал нужды ни в чем. В общем, я взял месячный "отпуск" и отправился в Штаты – присмотреть местечко для своей будущей штаб-квартиры: надежное, удаленное от больших городов, спокойное и во всех отношениях подходящее для занятий магией в самых невероятных ее проявлениях. После долгих поисков я нашел место, где мы с вами находимся, купил его и нанял рабочих, чтобы произвести здесь задуманную мною перестройку. Хозяева поначалу назначили слишком высокую цену, но я убедил их сделать ее приемлемой. Методы, которыми я при этом воспользовался, гарантировали, что никто не станет околачиваться здесь в мое отсутствие.
Том и Дэл замерли: послышалось устрашающе громкое хлопанье крыльев, и в тусклом свете возникла исполинская сова. Громадная хищная птица выглядела даже свирепее Коллектора. Крылья опять захлопали, и пернатое чудище распалось на части, растворившись в тумане.
А желтый свет все мерцал, как будто предвещал новые видения.
– Осенью тысяча девятьсот двадцать третьего года я вернулся во Францию. Всего пять лет прошло с того момента, как я, новоиспеченный врач, ступил на истерзанную войной землю, но какая же разительная перемена произошла за это время! Теперь я отлично сознавал собственную сущность и предназначение: Коулмен Коллинз открыл и развил в себе. такую мощь, о которой Чарльз Найтингейл и мечтать не смел.
Я был достаточно богат, чтобы чувствовать себя свободным в материальном плане, а моя слава позволяла собирать огромные аудитории, где бы мы ни появлялись. К тому же у меня теперь был собственный дом с обширными землями в Новой Англии. Ну и главное: я был Кошачьим королем, известным и почитаемым в мире оккультизма, и этот титул намеревался сохранить за собой так долго, как только возможно. По крайней мере до тех пор, пока где-то не появится маг, чье могущество превзойдет мое в той мере, в какой я сам превзошел Спекла Джона. А когда такая личность появится, думал я, тогда посмотрим.
На просеке опять возникла белая сова. Глаза ее горели ярким ровным светом, крылья задевали за деревья по обе стороны "туннеля". Птица лишь мелькнула и снова исчезла.
– Мы с мистером Питом катили на "даймлере" по западной Франции в направлении Парижа: он был за рулем, я же отдыхал на заднем сиденье. С нетерпением я ожидал встречи со Спеклом Джоном и в особенности с Розой Форте. Ее я намеревался взять с собой в Америку – во-первых, без меня она пропала бы, а во-вторых, она была нужна мне в новой жизни, о которой, впрочем, я имел пока весьма смутное представление. В тот момент голова моя была занята сиюминутными практическими вопросами: какие новые выступления организовал для нас за это время Спекл Джон? когда моим троллям потребуется очередная разрядка в виде травли барсуков? какие приглашения меня ожидают от знаменитостей и, главное, от представительниц прекрасного пола, готовых предложить мне свое сердце и чековую книжку? встретит ли меня Роза с такой же нежностью и страстью, как встречала всегда после долгой разлуки? Так мы и мчались с огромной для того времени скоростью в тридцать миль в час через городки и деревеньки с неизменными обелисками, на которых были выгравированы длинные списки имен местных уроженцев, павших на полях войны. Низко нависшие осенние тучи давили, каштаны покрылись багрянцем, по дороге за нами клубилась пыль, справа и слева золотилась ждущая уборки пшеница, а я думал о реках крови, на которой она взросла. Еще мне ни с того ни с сего вспомнился напыщенный пустозвон Кроули и то, как я с ним обошелся, – воспоминание это заставило меня расхохотаться. Вспомнил я недавние нападки на меня со стороны Гурджиева и Успенского, чьи имена давно уже забыты, однако в то время оба они пользовались громадным влиянием в оккультном мире.
Тяжелые, давящие тучи.., золотистые, напоенные кровью поля.., фарфоровая кожа ожидающей меня Розы… – все это грустные ощущения безвозвратно уходящего времени…
Не доезжая километров десяти до Парижа, я заметил в окошко какого-то крестьянина, который при виде шикарной машины расплылся в улыбке, обнажив безупречные, сверкающие белизной зубы. Впервые за последние несколько лет перед глазами встало искаженное нечеловеческим воплем лицо Вандури, и в этот миг я понял окончательно, что наступило время распрощаться со старушкой Европой вместе с ее роскошным осенним нарядом, давящими тучами и оскалом умирающего человека с безупречными зубами.
В Париж мы въехали с северо-запада, оставляя позади облачка пыли, пересекли Сену по мосту Курбевуа и, петляя по улицам, направились к садам Ранло, где нам принадлежал великолепный особняк на авеню Прюдон. Помнится, из парка доносился шум и гам гулявших детей, деревья были одеты в золото, а трава отливала насыщенной, темной зеленью. Все та же грустная европейская осень…
Я пригласил мистера Пита выпить со мной в гостиной.
Впоследствии приглашение стоило ему жизни, но об этом позже. Мы поднялись по лестнице – я с маленьким чемоданчиком в руках, а Пит с двумя большими саквояжами, которые он вытащил из багажника "даймлера". В доме почему-то пахло сандаловым деревом. Я открыл дверь к себе в комнату и пропустил Пита вперед. Тот, сделав лишь несколько шагов, внезапно выронил саквояжи – они грохнулись на пол с оглушительным, как мне показалось, стуком. Лицо его вытянулось от смущения и одновременно испуга. И тут я увидел их, увидел то, о чем и школьник догадался бы давным-давно.
Свет в просеке ярко вспыхнул, выхватывая из темноты контуры просторного помещения со стенами, выкрашенными в устричный цвет, и застланным толстым восточным ковром полом. На ковре Том увидел обнаженное девичье тело.
Роза лежала к нему боком, отвернув лицо, а сверху на нее взгромоздился голый мужчина с мощной мускулатурой. Лица его также не было видно: он уткнулся в ее роскошные русые волосы. Том оцепенел. Рядом с ним громко задышал Дэл.
Сильные, мускулистые руки сжимали грудь девушки, волосатое, упитанное тело приподнималось и тут же опускалось все быстрее и быстрее. Роза, двигаясь в одном ритме с ним, стиснула бедрами мужские ягодицы. Том почти физически почувствовал, как тот входит в нее глубже и глубже, и шок сковал его мертвой хваткой. Он даже представить себе не мог, как реагирует на эту сцену Дэл.
Ты не наделаешь глупостей, когда увидишь меня вечером?" Это она, кажется, спросила, сцепив ладони у него на затылке там, в воде… И немного раньше: "Ты ведь не возненавидишь меня, а, Том? Мне предстоит еще кое-что для него сделать…" Так вот, оказывается, о чем она говорила.
"Здесь повсюду одна ложь".
Он улепился за эти слова, как утопающий за соломинку, но тут девушка повернула лицо вверх, и он увидел ее высокий лоб и губы, те самые губы, которые так недавно целовали его, произносили слова любви. Том словно ощутил удар хлыста. Тем временем мужчина, убыстряя ритм, содрогнулся всем телом и сжал ее в объятиях, а Роза руками и бедрами стиснула его. Одновременно свет стал постепенно гаснуть, и через короткое время они опять остались на поляне втроем. Дэл дышал лихорадочно-тяжело, будто ему не хватало воздуха, глаза его были пустыми.
"Ты не наделаешь глупостей, когда увидишь меня вечером?"
"Здесь повсюду одна ложь".
Так что же ему теперь делать, как поступать дальше? Этого Том не знал.
Коллинз заговорил размеренно, жестко:
– Как вы, наверное, понимаете, с Розой, моей Розой, забавлялся не Рут, которого вы видели сейчас, а мой бывший наставник и компаньон Спеют Джон. Показывая вам эту сцену, я хотел, чтобы вы тоже прочувствовали испытанный мною шок и охватившее меня негодование. Как я погляжу, цель эта достигнута. А посему продолжим. Арнольд Пит тут же улизнул. Я последовал за ним, а когда через полчаса вернулся, застал Розу уже одетой, изображающей раскаяние. Она клялась, что это случилось впервые, но я-то теперь лучше знал. Ее слезы, ее жалкие попытки оправдаться не трогали меня ничуть: пусть ее утешит Спекл Джон.
Она думала, что я ее поколочу, она надеялась на это как на своего рода прощение. Бить я ее не стал Я мог ее, конечно, пристрелить – армейский револьвер в те времена находился со мной постоянно, однако не стал делать и этого. Я позволил ей выплакаться всласть, а когда на другой день встретился со Спеклом Джоном, ни один из нас и словом не обмолвился о том, что происходило накануне на полу в моей гостиной.
Я начал планировать свое последнее представление.
Коллинз поднялся.
– Завтра ночью вы станете свидетелями того, как я обрубил все концы: избавился от Арнольда Пита, видевшего мое унижение, а заодно и от его троллей, отомстил тем, кто так гнусно меня унизил, а также завершил свою сценическую карьеру последним, самым потрясающим в моей жизни спектаклем. – Он пронзил взглядом пораженных, притихших ребят. – И вот что: сегодня ночью оставайтесь в своих комнатах.
На этот раз я неповиновения не потерплю.
Маг, сунув руки в карманы и наклонив голову, отыскал взглядом глаза Тома, загадочно подмигнул ему и испарился.
"А пошел ты…" – мысленно сказал Том и подал руку Дэлу, помогая ему подняться.
– Ты сделаешь то, о чем я тебя попрошу?
– Все сделаю, – ответил Дэл. Он еще не совсем вышел из того ступора, в который ввергло его увиденное.
– Тогда вот что: мы бежим сегодня же, и как можно скорей. Не знаю как, но мы отсюда сматываемся. Все, я сыт уже по горло.
– Мне плохо, – проговорил Дэл.
– Мне тоже. И вот еще что: даже не думай о том, чтобы когда-нибудь вернуться в эту чертову Обитель Теней. Ты понял? Она для тебя больше не существует, все, кончено. Он сам мне это сказал: в Обители Теней ты проводишь последнее лето. Его избранник – не ты, ясно тебе? Так что в любом случае для тебя это конец. А теперь нам надо бежать.
– Хорошо… – Губы Дэла дрожали. – Если с тобой, то я согласен. – Он смахнул рукавом слезы. – А как же она? Как же Роза?
– Не знаю, как Роза, а мы бежим отсюда этой ночью, и ничто нас не должно остановить.
Том повел Дэла через лес к берегу озера.
– Так, значит, ты избранник? – выговорил Дэл. Луна высвечивала бледный нимб вокруг его темных волос. Со стороны озера донеслось кваканье. Туман белесой пеленой завис над водной гладью, клочья его волочились возле берега, словно привидения. Чугунная лестница вздымалась из клубов тумана, будто ступеньки ее вели из облака прямо на небеса. – Значит, тебе было сказано "Добро пожаловать"… Ведь так?
– Да, так. Но я ответа не дал.
– Я не сомневался, что стану избранником, хотя, по правде говоря, где-то в глубине души не верил в это.
– А я жалею, что ты им не стал.
Ноги утопали в песке. Дэл уже взялся за шаткие перила, поднялся на шесть ступенек, остановился и пробормотал, как будто про себя:
– Значит, все это время меня обманывали…
– Все, – сказал Том, – этой ночью все кончится.
– Скорее бы. И все же я почти мечтаю о том, чтобы вот эта лестница рухнула и убила нас обоих.
– Подожди-ка, – сказал Том, когда они прошли в темную гостиную.
Дэл, уже в коридоре, замер, точно приговоренный на эшафоте. Том открыл дверцу застекленной этажерки – фарфоровая пастушка была расколота надвое. Коллинза работа… То ли это просто шутка, что навряд ли, то ли предостережение, то ли нечто вроде завершающей строки из сказки Перро, в которой заключена мораль. Две половинки статуэтки лежали на некотором расстоянии друг от друга, разделенные небольшим количеством мельчайшего белого порошка. Остальные, нетронутые, фигурки были отодвинуты в глубину полки и стояли к Тому лицом: школьник с ранцем, шестеро пьянчуг, толстяк из елизаветинской эпохи. Их лица, их глаза были мертвы. И тут Тома осенило: это они погубили пастушку, передавая таким образом предназначавшееся ему послание от Коллинза. Оторвав взгляд от фигурок, Том взял расколотые половинки и сунул их в карман. Немного подумав, он достал также пистолет и положил его под рубашку.
Они поднялись наверх и пошли по коридору.
– Ты только посмотри, – Дэл кивнул на окно. Впрочем, Том уже и сам заметил, что все фонарики в лесу теперь были погашены и в черном стекле окна виднелись только отражения лиц мальчиков.
Дэл юркнул за дверь своей комнаты.
Том тоже прошел к себе, присел на кровать и услыхал легкое шуршание. Дверь в комнату Дэла была наглухо задвинута. Он пощупал покрывало, шуршание повторилось. Тогда он сунул туда руку – там был листок бумаги. Записка… Нет, он читать ее не станет.
И все-таки станет. Его разбитое сердце кричало, требовало: достань и прочти. Том заставил себя вытащить бумажку и прочитать: "Если ты меня еще любишь, приходи на маленький пляж".
Значит, и она решилась бежать сегодня ночью. Перед глазами Тома предстал Коулмен Коллинз в виде гигантской белой совы: тяжело подпрыгивая, она приблизилась к ним и вонзила в них свои длинные, как сабли, когти. Роза корчилась и извивалась в лапах пернатого монстра…
Свернув записку, он засунул ее между револьвером и своим телом, затем нащупал в кармане разбитую статуэтку.
– Хорошо, – пробормотал он про себя, – я иду, Роза.
Том раздвинул двери в комнату Дэла – тот лежал на кровати в темноте, по-детски подложив ладони под щеку.
– Ну, что? – спросил он.
– Идем прямо сейчас, – ответил Том. – Роза ждет нас.
Перед глазами вновь возникли фарфоровые статуэтки, из глубины полки уставившиеся мертвыми глазами на дело рук своих. Розу Форте убили "Странствующие друзья", и Коллинз захотел, чтобы он это узнал.
– Я больше не могу здесь, – всхлипнул Дэл. – Ради Бога, Том, идем скорей. Вот только куда?
Том повел его вниз по лестнице, через гостиную к террасе, на свежий, прохладный воздух.
– Пойдем лесом, – сказал он, – и на этот раз до самого конца.
– Как прикажешь, мой господин.