— Ой, совсем забыл! — Брон сунул руку в карман жакета. — Я нашел это письмо на твоем столе. — На конверте было написано рукой Порции мое имя. — Я взял его с собой, когда пошел в «Дракон», и совершенно забыл о нем.
— Очень странно, что это ты делал в моей комнате?
Брон виновато вздохнул:
— Мне нужна была открывалка, я шел в паб.
Я пропустила мимо ушей это странное объяснение и открыла конверт:
«Хэт, дорогуша, только что вернулась забрать кое-какую одежду. Дмитрий предложил мне провести несколько дней в его загородном доме в Оксшотте, это где-то в Девоне. Знаю, звучит ужасно. Позаимствовала твое желтое шелковое платье. Надеюсь, ты на меня не дуешься».
Теперь мне кое-что стало понятно. Хотя бы выяснилось, куда она пропала.
«Дмитрий очень горяч. Мы с ним занимались любовью прямо в лифте. Представляешь, у него целых три телохранителя. И, кажется, все трое догадались, в чем было дело. Вот весело! Завтрак был в отдельном кабинете, с устрицами и шампанским, все это напоминает мне доброго старого короля Эдуарда и его любовниц. Дмитрий признался, что он принадлежит чуть ли не к королевской фамилии. Но до сих пор не хочет мне сказать, кто он, только все время курит свои сигары. Он женат, и, похоже, его жена еще та стерва. Но он должен называть ее «мадам» даже в постели. Скажи маме и папе, что я проведу несколько дней в компании школьных знакомых. Не скучай, до встречи, Порция».
— Оксшотт находится в Девоне? — спросила я Брона, чувствуя, что мое беспокойство после этого письма только усилилось.
— Я в этом не разбираюсь. Ты сказала, уже десять часов? То-то я так проголодался, Мария-Альба небось уже все приготовила.
— О Господи! Кошмар! Совсем забыла о ней!
Я бросилась посмотреть, все ли с нею в порядке. Она была у себя в комнате и, лежа на диване, изучала поваренную книгу.
— Cosi? Cosi (Так-так), — откликнулась она на мое появление и, захлопнув старый том, с трудом подняла свое грузное тело с постели. — Хочешь кушать, сокровище мое? Нет-нет, — она не дала мне возразить ни слова, — это важнее всего.
Я пожарила картошку и приготовила салат; пока Мария-Альба возилась с ростбифом.
Мария-Альба стала составлять тарелки на поднос, а я заканчивала приготовление ужина для Офелии.
— Войдите, — ответила сестра, когда я постучала в дверь ее комнаты. Она лежала на постели, и ее длинные золотистые волосы спадали вниз до самого пола.
— Еда? — В ее голосе прозвучало отвращение. — Я не ем такое, ты же знаешь. Креспен не звонил?
— По-моему, нет.
— Ты даже представить себе не можешь, что для меня значит вся эта история с папиным арестом. — Ее глаза заблестели от раздражения. Нельзя было сказать, что мне не действовало на нервы ее недовольство, к тому же и без того хватало отрицательных эмоций и потрясений. — Мать Креспена, завистливая и ревнивая сучка, обязательно этим воспользуется, чтобы нас рассорить.
— Что за ерунда, если он тебя любит…
Креспен Майе, признаться, никогда не производил на меня впечатления человека страстного и преданного, скорее, напротив — он был мелочным и осторожным, слегка походившим на пугливого хитрого зайца, особенно из-за его торчащих передних зубов.
— Эта корова, — продолжала сестра, имея в виду леди Майс, — хочет женить его на Генриетте Слоттс, папаша который хваток до денег, как голодный пес до костей.
— Она что, нравится Креспену?
— Он как-то сказал мне, что она напоминает ему собаку, которую очень любил в детстве. У нее нос крючком и накладные волосы, но это уже не важно.
— Бедняжка, в таком случае у нее нет никакой надежды выиграть этот тендер рядом с тобой.
— Я бы так не сказала. У Креспена, благодаря стараниям его мамочки, нрав как у капризного ребенка. Если Слоттс к нему хорошенько подольститься и найдет, чем его утешить, у нее появится несомненное преимущество, особенно теперь, когда случилась такая неприятность с отцом.
— Успокойся, не думаю, что он не звонит, потому что знает об аресте, поужинай и позвони ему сама.
— Милая моя сестричка, ты так мало знаешь мужчин. Я никогда никому не звонила и не буду звонить. Ни в коем случае нельзя показывать, что он тебе хоть чуть-чуть интересен. Запомни: ледяное спокойствие — самое надежное средство влияния и оружие защиты. В субботу он попытался меня поцеловать, и это ему дорого стоило.
— Не знаю, у каждого свое мнение по этому поводу. Тебе пора поесть, иначе все остынет. — Я переставила поднос на тумбочку поближе к постели. — Я волнуюсь за Порцию. Прочитай вот это.
Я подала ей письмо. Офелия быстро пробежала его глазами и отложила в сторону.
— Вообще-то Оксшотт в Серее. Довольно далеко.
— Я ничего не слышала от нее об этом Дмитрии.
— Да он наверняка какой-нибудь бандюга, если у него столько телохранителей. Порция — просто дура.
На секунду мне стало ужасно одиноко. Я вдруг подумала, что вся наша семья состоит из самовлюбленных эгоистов, не желающих ничего знать о проблемах друг друга. Легкомыслие Офелии меня удручало, так же как отрешенность мамы и ее привычка смотреть на все как на театральную игру, тогда как в жизни иногда случаются настоящие неприятности, требующие серьезного отношения и решительных действий.
— Поедешь завтра со мной к папе?
— Зачем? Ему наверняка не хочется, чтобы мы приходили посмотреть на него, когда он вынужден сидеть, как обезьяна в клетке.
С Офелией было бесполезно разговаривать на эту тему. Все равно я не смогла бы переубедить ее. Мне оставалось только уйти и спуститься вниз, чтобы не сказать ей что-нибудь обидное и не поссориться на ночь глядя.
Мария-Альба, Корделия и я за ужином в основном молчали. Нам просто не о чем было говорить. Но внезапно Корделия отложила вилку и, посмотрев на меня, спросила:
— Ты завтра поедешь к папе? Я тоже хочу его увидеть.
Я переглянулась с Марией-Альбой. Она пожала грузными плечами.
— Почему нет? — сказала она, поднося ко рту ложку с черничным пудингом. — К тому же, может, завтра выяснится, что они ошиблись.
Я была настроена менее оптимистично насчет скорого разрешения этой проблемы. И вдруг до нас донеслись звуки шопеновского этюда — мама с братом играли на пианино в гостиной. Я ничего не ответила Марии-Альбе, надеясь, что папу и вправду быстро отпустят и все окончится счастливо.
Глава 6
Меня разбудил телефонный звонок. Открыв глаза, я почувствовала боль от синяков и ужасную разбитость. Когда-то давно воспитательницы будили нас по утрам, чтобы заставить прочесть молитву. С шестнадцати лет я открыто заявила о своем атеизме и больше никогда не брала в руки молитвенника, но теперь вдруг ощутила горячее желание обратиться к Богу за помощью. За окном начинался отвратительный, пасмурный день.
Телефон продолжал дребезжать, и это приводило меня в бешенство, я надеялась, что хоть кто-нибудь догадается снять трубку. Полночи я не могла заснуть — всякий раз, закрывая глаза, вздрагивала и просыпалась от начинавшегося мне сниться кошмара. К тому же то ли от пирога Елл, то ли от усталости у меня подступала тошнота к горлу, и я никак не могла успокоиться.
Телефон все звонил. Столкнув на пол упитанного и ленивого Марка-Антония, я накинула халат и прямо босиком спустилась вниз.
— Алло…
— Инспектор Фой.
— Это Хэрриет, — тут же проснувшись, отозвалась я.
— Мне нужно поговорить с вашей матерью.
— А который час?
— Четверть восьмого.
— Вы не могли бы перезвонить позже. Она очень не любит, когда ее беспокоят раньше половины десятого.
— Прошу вас, передайте ей, что мистер Бинг сегодня должен быть в суде в десять часов.
— О Боже! Боже! — Я похолодела от ужаса.
— Не волнуйтесь. Это чистая формальность. Сегодня будет предварительное слушание дела. Вам не обязательно приезжать.
— Может быть, его все-таки признают невиновным?
— Хэрриет, послушайте меня. Ничего, что я называю вас по имени? Вы должны набраться терпения, сделайте это ради себя и ради вашего отца. Британская следственная система работает очень медленно, и даже внешне неоспоримые вещи всегда тщательно проверяются, собственно, это и делает наше правосудие наиболее безошибочным из всех существующих в мире. Я знаю, как вам тяжело, но, поверьте, я ни за что не допущу, чтобы невиновного человека отправили в тюрьму, я все сделаю, чтобы этого не случилось. Пожалуйста, наберитесь терпения.
— Да, спасибо вам, — прошептала я в ответ.
— Хорошо. Не оставляйте его без вашей поддержки, но пока вы можете отдохнуть, — с ним мистер Силкерт-Грин, и все идет нормально.
— Да, я поняла. Спасибо вам, — повторила я, понимая, как глупо себя веду, выражая благодарность человеку, который собирается обвинить моего отца в убийстве.
— Не унывайте…
Инспектор повесил трубку. И я тоже медленно отошла от телефона, направляясь к себе, когда раздался еще один звонок.
— Добрый день, это Креспен. С кем я разговариваю?
— Хэрриет.
— Очень рад, — у него был обычный сдержанный тон — так он говорил со всеми знакомыми.
— Позвать Офелию? — спросила я.
— О, нет. Не стоит ее беспокоить. Просто передайте ей, что я звонил.
— Что-нибудь еще?
— Э-э-э… Передайте, что я уезжаю на несколько дней в свой загородный дом. У дяди день рождения. Мне придется присутствовать на торжествах. Ему исполняется девяносто.
— Не знаю, поздравлять вас или выразить сочувствие.
— Скажите Офелии, что я позвоню, когда вернусь. До свидания.
На кухне Мария-Альба мыла посуду, оставшуюся со вчерашнего вечера.
— Что такое? Ты неважно выглядишь.
— Ерунда, я в порядке… — Как могла, я притворилась веселой и жизнерадостной. — Я почти привыкла, это вчера у меня был шок. Скоро совсем приду в себя.
Я улыбнулась ей и, повернувшись к окну, вдруг вскрикнула от неожиданности. Несколько человек с фотоаппаратами и камерами стояли около дома, один даже подбежал совсем близко, увидев меня в окне кухни.