где остановился в монастыре Баогуан и встретил там Новый год. Я шел в одиночку, имея при
себе лишь чашу и монашеское платье, не обремененный лишней ношей, шел по горам куда
глаза глядят и пересекал реки, а красота природы помогала очистить сознание.
Мой 49-й год (1888–1889)
В первый месяц я покинул монастырь Баогуан и начал свое путешествие по
направлению к столице провинции Сычуань, Чэнду. Там я почтил зал Манджушри в
монастыре Чжаоцзюэ, а также монастырь Цаотан и храм Цинъян. Оттуда, пройдя через
Хуаян и Шуанлю, я направился на юг и подошел к уездам Мэйшань и Хунъя и шел дальше до
тех пор, пока не достиг подножия горы Эмэй. После посещения пещеры Цзюлао при храме
Фуху (где некогда Чжао Гунмин практиковал даосизм) я взобрался на вершину Цзиньдин
горы Эмэй, где совершил воскурения.
Ночью я увидел над головой нечто подобное созвездию – бесчисленные «огни Будды»,
красота которых была неописуема. Я навестил настоятеля Инчжэня в монастыре Баогуан, где
остановился на десять дней. Из монастыря Ваньнянь, в котором почтил зал Вайрочаны, я
спустился с горы и пошел дальше, пока не достиг Ячжоу. Пройдя через уезд Жунцзин, я
достиг Лудина вблизи западной границы провинции Сычуань и на пятом месяце пересек реку
Лу. Недалеко от города Яаня через реку Дафу перекинут подвесной мост Лудин на
металлических цепях, в 300 чжанов длиной (103 м). Он раскачивался, когда по нему шли,
что требовало большой осторожности и обычно пугало путников. Двигаясь на восток, я
прошел через Дацзяньлу, Литан (также называемый Лихуа), Батан (также называемый Баань)
и оттуда, пойдя на север, достиг Цамдо. Продолжая свое путешествие на запад, я прибыл
в Шиду, в Аланьдо25 и Лари, где обширная территория была скудно заселена ханьцами,
тибетцами, монголами и дикими племенами, говорившими на отличных друг от друга
языках, лишь немногие из которых говорили по-китайски. В Литане есть священная гора
Гонгкар (7556 м), святое место для последователей тибетского буддизма. В Батане очень
высокие горы, а город Цамдо расположен в месте слияния рек. Большинство людей в этом
24 Выдающийся учитель, родом из Кучаня, пришедший в Китай в IV в. Известен рядом переводов сутр,
выполненных с помощью талантливого китайского помощника, Сэн-чжао. Захваченный в плен во время войны,
Кумараджива был доставлен в Чанъань (современный Сиань), где был основан центр переводов. Он умер там
в 412 г.
25 Шиду и Аланьдо – китайские транскрипции местных географических названий. К счастью, Лари может
быть легко идентифицирован и дает представление о его окрестностях.
районе были приверженцами ламаизма. Из Лари я пошел на юг и добрался до Цзянда
(вероятно, Гямда), за которой начиналась тибетская граница. Продолжая свое путешествие
через границу в Тибет, я переправился через реку Усуцзян 26, а потом через реку Лхаса и
вскоре прибыл в Лхасу, столицу и объединенный административно-религиозный центр всего
Тибета.
К северо-западу от города возвышалась гора Потала, на которой расположился в 13
уровнях дворец Потала. Его здания сверкали золотом на фоне голубого неба во всем своем
внушительном величии. Именно здесь «Живой Будда», Далай-Лама, восседал на своем троне
в окружении 20 тысяч монахов. Поскольку я не понимал по-тибетски, я просто посетил
монастыри, совершая воскурения и отдавая дань почтения «Живому Будде».
Из Лхасы я направился на запад и, пройдя через Гонгкар и Цзянцзы, достиг Шигацзэ, к
западу от которого находился монастырь Ташилунпо. Это было большое и красивое
сооружение, занимавшее площадь в несколько квадратных ли
и являвшееся
административным и религиозным центром Западного Тибета, где другой «Живой Будда»,
Панчен Лама, восседал на своем троне в окружении четырех или пяти тысяч монахов. Во
время своего путешествия из провинции Сычуань в Тибет, на что ушел год, я передвигался
днем и отдыхал ночью. Зачастую я не встречал ни одной живой души в течение нескольких
дней, поднимаясь в горы или переправляясь через реки. Птицы и звери были не такими, как
в Китае, и обычаи также отличались от наших обычаев. Их сангха не предусматривала
соблюдения монашеских правил, и в большинстве своем монахи ели говядину и баранину.
Они разделялись на секты, знаком различия которых были красные и желтые шапки. Я думал
о днях Собрания Чжэтаваны и не мог сдержать слезы27. Так как год приближался к концу, я
вернулся из Шигацзэ в Лхасу и встретил там Новый год.
Мой 50-й год (1889–1890)
Мне не хотелось оставаться в Тибете, и с наступлением весны я отправился на юг через
Лага и Ядун (иначе называемый Маотунь), который был воротами в Индию из Тибета. Я
прибыл в Бутан, перейдя через горные цепи, названия которых были мне неизвестны, хотя я
однажды слышал, как их называли «Луковичным хребтом» или «Снежным хребтом»
(Гималаи).
У меня в стихотворении об этом есть строки:
Что горизонт рассекает,
Теряясь в ясности пустоты?
В этом мире, словно из серебра,
Не уступающем блеском нефриту.
26 Усуцзян, вероятно, приток реки Брахмапутра (Ярлун Цзанпо).
27 Буддийская сангха обычно запрещает мясоедение, и Сюй-юнь вводил решительные реформы в китайских
монастырях везде, где обнаруживал случаи мясоедения. Следовательно, он был шокирован тем, что
употребление в пищу мяса было, как он обнаружил, весьма обычным делом для тибетских буддистов.
Тибетский климат и почва не очень-то способствуют получению хороших урожаев овощей, а урожаи злаковых
культур зачастую скудны. Таким образом, в силу простой необходимости тибетские монахи часто употребляют
мясо. Ячмень и просо иногда дают неплохой урожай, но редко в количествах, достаточных для удовлетворения
всех потребностей. Сюй-юнь придерживался строгой вегетарианской диеты весь период своего пребывания
в Тибете и, очевидно, находил соответствующую пищу для поддержания тонуса. Предписания винаи
однозначно не исключают применения мяса в качестве пищи, главным образом потому, что монахи, как
правило, просят милостыню или едят то, что их благодетели им предлагают. В Китае предписания винаи
связывают с «Брахмоджала сутрой», которая действительно исключает употребление мяса, подобно
«Ланкаватара сутре». Таким образом, в Китае канон явно запрещает мясоедение.
Оказавшись в Индии, я добрался до города Янпу 28, где совершил паломничество в
различные святые места. Позже я прибыл в великий бенгальский город Калькутту, откуда
морем направился на Цейлон. Будучи там, я продолжал свое паломничество по святым
местам, после чего снова морем добрался уже до Бирмы. Там я посетил великую Золотую
Пагоду (в Рангуне). Вблизи Моламьяйна, в Цзидили 29 я увидел необычный валун,
возложенный, по преданию, на скалистом выступе Маудгальяной в древние времена. Многие
преданные ему последователи приходили туда, чтобы отдать дань почтения.
На седьмом месяце я возвратился в Китай. Продвигаясь из Лашио, я прошел через
заставу Ханьлун и вступил на территорию провинции Юньнань. Пройдя через Няньнин,
Лунлин, Цзиндун, Мэнхуа, Чжаочжоу и Сягуань, я достиг Дали. Там я посетил великое озеро
Эрхай, шум водопадов которого был слышен на несколько ли вокруг. Это было самое
замечательное зрелище.
Когда я вернулся в Китай, моим первым обетом было посещение горы Петушиная
Ступня (Цзи цзу), где я хотел почтить Махакашьяпу, который считал гору священной и на
которой, по преданию, находясь в пещере, он был погружен в самадхи и ожидал будущего
будду, Майтрею. От озера Эрхай я направился на северо-восток и через Васэ, Байдань,
Пинша, Шаньцзяо и храм Даван в Аньбане достиг арки архитектурного ансамбля Линшань
(пик Стервятника) у подножия горы Петушиная Ступня. На полпути к вершине находилась
терраса Мингэ, где, как говорят, в былые времена остановились восемь принцев,
следовавших за Махакашьяпой. Они не могли заставить себя расстаться с ним и, по
преданию, остались на этой горе и продолжали свою практику здесь, став божествами –
защитниками дхармы (теперь им отдавали дань почтения в близлежащем храме Даван).
Я взобрался на гору, достигнув пещеры-святыни Махакашьяпы с его изображением
внутри. Говорят, когда Ананда пришел туда, чтобы отдать дань почтения, каменная дверь
пещеры открылась сама собой. Это была высокогорная пещера, закрытая каменной стеной,
напоминающей двери, которые называются «Хуашоумэнь» (Врата распускающегося
цветка)30, и за ней, как гласит предание, сидел Махакашьяпа, погруженный в самадхи. Эти
двери, закрывающие вход в пещеру, напоминают огромные городские ворота в несколько
сотен футов высотой и более сотни футов толщиной. Обе части дверей были сомкнуты, но
линия стыка между ними четко просматривалась.
В тот день было много посетителей, сопровождаемых местными проводниками. Когда я
совершал воскурения и поклоны, трижды прозвучал большой колокол. Сердца местного люда