получивший имя Дэ-цин). Потом меня отнесли в храм, где привели в чувство. Из-за того, что
меня било и мотало туда-сюда в бурлящем потоке, у меня шла кровь изо рта, из носа, из
ануса и гениталий. Проведя несколько дней в монастыре Баоцзи, я вернулся в монастырь
Гаоминь. Когда я встретил распорядителя (кармадана ), он заметил, что я был бледен и
изможден, и спросил, не болен ли я. Я ответил «нет». Затем я навестил настоятеля Юэ-лана.
Расспросив меня о посещении горы Цзюхуа, он тут же попросил занять временную
должность в организации приближающихся недель медитации. Я вежливо отклонил его
просьбу, ничего не сказав о своем падении в воду, и просто попросил разрешить мне
посетить эти мероприятия. Согласно дисциплинарным правилам монастыря Гаоминь, отказ
от должности, предложенной настоятелем, считался оскорблением всей монашеской
общины. Таким образом, я был признан правонарушителем и должен был быть наказан
ударами деревянной палкой. Я принял наказание без слов, но здоровье мое ухудшилось. У
меня были постоянные кровотечения, кроме того, с мочой выходили капли семенной
жидкости. В ожидании смерти я упорно сидел день и ночь в зале для медитации с все
возрастающим рвением. Достигнув глубокой концентрации ума в своей медитации, я
совершенно позабыл о своем теле и двадцатью днями позже моя болезнь совершенно
прошла. Когда настоятель с порогов Цайши принес мне одежду для участия в собрании, он с
восхищением убедился, что я излучал здоровье. Затем он рассказал о том, как я упал в воду, и
все монахи начали относиться ко мне с большим уважением. Меня в силу этого пощадили,
освободив от работы в зале, так что я смог продолжить свою медитацию.
С тех пор как все мои мысли внезапно остановились, моя практика стала одинаково
продуктивной и днем и ночью. Я двигался так быстро, как будто летал по воздуху. Однажды
вечером после выполнения намеченной медитации я открыл глаза и увидел яркий свет, будто
днем, который позволял мне видеть все внутри монастыря и за его пределами. Через стену я
видел, как ответственный за светильники и благовония монах справляет малую нужду во
дворе, видел монаха-гостя в отхожем месте и где-то далеко – лодки, снующие по реке, вдоль
обоих берегов которой росли деревья. Все это было отчетливо видно. Случилось это во время
третьего ночного бдения. На следующее утро я спросил монаха, ответственного за
благовония, и монаха-гостя, соответствуют ли действительности мои ночные видения, и они
оба подтвердили это. Зная, что это переживание – всего лишь временное состояние,
достигнутое мною, я не стал придавать большого значения его странности. В двенадцатый
лунный месяц, на третью ночь практики пришел дежурный монах, чтобы наполнить наши
чашки чаем после того, как мы закончили очередную медитацию. Горячая жидкость случайно
выплеснулась мне на руку и я уронил чашку. Упав на пол, чашка разбилась вдребезги, и это
отсекло корень сомнений, и я возрадовался при жизни, будуто очнулся ото сна. Я вспомнил о
том, как покидал дом, и о том, как вел жизнь скитальца, о том, как заболел, живя в хижине на
берегу Хуанхэ, и о трудных вопросах, заданных мне мирянином Вэнь Цзи, который спас
меня.
Что бы сказал Вэнь Цзи, если бы я тогда опрокинул ударом ноги его котелок и печку? 35
Если бы я не упал в воду и не заболел бы серьезно, я бы не оставался равнодушным как к
благоприятным, так и к враждебным жизненным ситуациям. Я бы прожил жизнь напрасно и
не испытал бы сегодня такого переживания. Тогда я продекламировал следующую гатху:
Чашка упала на пол
С оглушительным дребезгом.
Пустота разлетелась осколками,
Бешеный ум утих.
35 Если бы тогда я опрокинул ударом ноги котелок и печку Вэнь Цзи, чтобы стереть все следы внешнего и
выявить свою истинную природу, то что бы он тогда сказал?
Я сложил еще одну гатху:
Мне руку обожгло, разбилась чашка,
Семья распалась, близких нет – о чем тут говорить.
Весна 36 настала, аромат кругом – цветы повсюду,
Горы и реки, вся земля суть Татхагата.
Мой 57-й год (1896–1897)
Летом того года я прибыл в монастырь Цзиньшань в Чжэньцзяне, где остановился,
чтобы уделить время изучению дисциплинарных правил. Старый настоятель Да-дин
позволил мне остаться там на зиму.
Мой 58-й год (1897–1898)
Возвратившись в монастырь Цзиньшань после совершенного мною паломничества на
гору Ланшань в знак почтения бодхисаттве Махастхаме, я получил приглашение от
настоятеля Дао-мина отправиться к нему в Янчжоу и стать его помощником в монастыре
Чжуннин. В четвертом месяце года учитель дхармы Тун-чжи трактовал «Шурангама сутру»
на горе Цзяошань. Присутствовало около тысячи человек. Он попросил меня помочь ему в
толковании этой сутры, и после того, как я это сделал, я покинул собравшихся и спустился с
горы.
Родившись, я потерял мать, которую мне не довелось увидеть. Я видел в доме только ее
портрет, и каждый раз, когда я думал о ней, мое сердце надрывалось. Ранее я дал обет
отправиться в монастырь Ашоки (Аюй-ван), почтить останки Будды и опалить огнем палец в
качестве жертвоприношения Будде во имя спасения моей любимой матери. Теперь я
намеревался исполнить свой обет и отправился в Нинбо (где находился монастырь Ашоки). В
то время учитель дхармы Хуань-жэнь и чаньский учитель Цзи-чань (известный также под
именем «Осьмипалый аскет») были во главе монастыря Тяньтун (вблизи Нинбо), а учитель
Хай-ань составлял летопись горы Ашоки. Все они просили меня помочь им, но поскольку я
прибыл туда с намерением исполнить свой обет, я вежливо им отказал. В монастыре Ашоки я
почтил останки Будды, и каждый день, начиная с третьего ночного бдения вплоть до
вечерней медитации, за исключением тех случаев, когда я находился в главном зале, я
использовал только свою подстилку вместо монастырских подушечек, совершая три тысячи
низких поклонов. Однажды ночью, совершая чаньскую медитацию – будто во сне, – я
неожиданно увидел ослепительно яркого золотого дракона длиною во многие чи . Он
спустился с неба, подлетев к бассейну у зала реликвий. Потом я вскарабкался на его спину и
воспарил в небо. Мы прилетели туда, где горы, реки, деревья и цветы неописуемо красивы, а
дворцы и их палаты изысканно грандиозны. В одной из комнат я увидел свою мать и
крикнул: «Мама, пожалуйста, поезжай на этом драконе в Западный Рай (Будды Амитабхи)».
Когда дракон снова опустился, я, потрясенный, очнулся. Мое тело и сознание были в полном
порядке, и смысл видения был совершенно ясен. Так единственный раз в жизни я видел свою
мать.
С тех пор каждый день, когда появлялись посетители, желающие увидеть останки
Будды в этом зале, я всегда был сопровождающим. Впечатления посетителей относительно
останков сильно различались. Я смотрел на них много раз. В первый раз они мне показались
36 «Весна» символизирует просветление, после которого «аромат» блаженства распространяется повсюду.
Горы, реки и огромная земля – иллюзорные формы, которые сутью своей представляют Татхагату или
«подобие» тела Будды. «Шурангама сутра» говорит о «благоухающей форме» или «удивительной форме», имея
в виду удивительный облик внешнего мира, воспринимаемый органами чувств, преображенными мудростью.
размером с зерно маша и темно-пурпурного цвета. В середине десятого месяца, после того
как я отдал дань почтения хинаянским и махаянским трипитакам 37, я снова пришел
посмотреть на них. Они были того же размера, но на этот раз представились в виде
сверкающих красных жемчужин. Поскольку мне не терпелось посмотреть, каким
трансформациям они подвергнутся дальше, я снова совершил ритуальные поклоны и
почувствовал боль во всем теле. Теперь останки казались крупнее зеленой фасоли,
наполовину желтыми и наполовину белыми. Тогда я понял, что их размер и цвет изменяются
в зависимости от возможностей органов чувств посетителя. Желая поскорее увидеть
дальнейшие трансформации, я увеличил число поклонов, но в начале одиннадцатого месяца
серьезно заболел. Я не мог продолжать наблюдение, и поскольку мое заболевание
обострилось, меня отправили лечиться, но лекарства не помогали. Я не мог даже сидеть и
лежал все время.
Старший монах Сянь-цинь, смотритель Цзун-лян и девица Лу делали все, чтобы спасти
меня, но безуспешно, и уже думали, что приближается конец моего кармического
пребывания в этом мире. Хотя я был готов позволить болезни следовать своему курсу, я был
очень озабочен тем, что не успел опалить палец (во исполнение своего обета). На
шестнадцатый день мою хижину посетили восемь человек. Они думали, что болезнь моя
была не серьезной, и пришли специально для того, чтобы помочь мне опалить палец. Я
вспомнил, что эта церемония была назначена на следующий день, и настоял на том, чтобы
они приняли участие согласно договоренности. Старший монах и все, кто был с ним, не