Зато он сумел собрать в своем новом Центре самое современное оборудование для бесконтактной коррекции зрения. Диагностическая же аппаратура вообще не имела в Москве аналогов!
Также он легко и непринужденно организовывал для своих сотрудников стажировки в известнейших зарубежных клиниках, командировки на любые семинары и симпозиумы. Перейдя в Центр, Ада очень скоро смогла получить вожделенные сертификаты Американской и Европейской Ассоциаций лазерных офтальмохирургов.
Всем дипломам и свидетельствам главврач вел строжайший учет, украшал ими стены приемной и сайт в Интернете.
— Митюша, ну откуда в тебе взялась эта энергия Ниагарского водопада? — подкалывала друга Ада. — В институте, насколько я помню, ты не отличался подобной неукротимой целеустремленностью.
Студент Конкин славился невероятным эстетством и дендизмом, этакий Оскар Уайльд в белом халате. Казалось, он по ошибке затесался в толпу закаленных анатомичкой однокашников, слегка, а иногда и не очень слегка бравировавших грубоватым, а, порой, и циничным отношением к окружающему миру. Митя, сын профессора консерватории и концертирующей скрипачки, поступил в медицинский институт после окончания Центральной Детской музыкальной школы.
С Адой они подружились на первой же студенческой «картошке».
Студентов — первокурсников, едва пришедших в себя после сдачи вступительных экзаменов, привезли убирать урожай в Тульскую область, в деревню со смешным названием Малышки. «Уютные бараки» с «удобствами» в соседнем поле привели в замешательство большинство будущих медиков.
Особенно переживали избалованные москвички — медицинские институты всегда считались престижными, и девочки, да и мальчики, по большей части, туда поступали не простые, а золотые.
— Ну как же мы тут сможем жить? — стонала высокая худая брюнетка Саша, узнав, что по воду придется ходить с ведрами к колодцу (за грязной водой), или на речку (за относительно чистой), или на родник (за питьевой). — Ни помыться, ничего! И копать. Лопатой. А у меня, между прочим, руки, — она потрясла перед лицом тонкими выгнутыми пальцами, — я, между прочим, будущий хирург!
Других тоже сильно волновали вопросы неустроенного быта.
Длинный неухоженный барак, когда-то бывший светло-желтым, поражал своей запущенностью. В косенькие окна немилосердно дуло, щелястый пол был грязен. Водились крысы. Резвые зверьки совершенно не боялись людей, явно считая старый дом своей законной вотчиной.
У Инны Лович, с которой Ада успела сдружиться ещё во время вступительных экзаменов, серые нахалки немедленно утащили из оставленной на полу сумки батон.
Мужское население деревни с ходу начало оказывать приезжим барышням посильные знаки внимания. Приглашения на рюмку чая и сельскую дискотеку поступали бесперебойно.
Было совсем не похоже, что местные жители где-то трудились; несмотря на разгар рабочего дня, на единственной деревенской улице было полно народа. Одинокий трактор завяз по пояс в непонятно как оказавшемся в двух шагах от барака болотце.
Классический призыв к колхозникам помочь студентам убрать урожай отклика в сердцах трудящихся не находил никак.
На ступеньках «студенческого дома» примерно часов с трех со вкусом расположились несколько парней в матерчатых кепках, разноцветных ватниках и высоких сапогах. Обитатели барака быстро оценили радости такого соседства.
Громко бренчала гитара, деланно хриплые голоса с чувством выводили про «одинокое сердце», «сиреневый туман» и «прости, меня, мама, хорошего сына».
Из рук в руки переходила бутылка с желтоватой мутной жидкостью.
— Девушка, девушка, присоединяйтесь к нам, — крепкая шершавая ладонь уверенно ухватила проходившую мимо Аду за запястье. Обладатель цепкой конечности, загорелый коренастый парень, безмятежно улыбался оторопевшей студенточке. Ежегодная развлекуха с участием забавных городских барышень ему очень нравилась как нехитрый вид спорта, ко всему прочему повышающий рейтинг спортсмена в глазах односельчан, а, главное, односельчанок. — Как вас зовут, девушка? Вот, посидите с нами, выпьем, поговорим, — продолжал резвиться крепыш.
Реакция девиц на подобные заигрывания была, как правило, предсказуема, и очень веселила всю честную компанию. Правда, эта рыжеватая невысокая девчонка почему-то не стала возмущенно вопить «пусти, дурак» или неумело вырываться из удерживающей ее руки, а, напротив, спокойно, без ожидаемого испуга, рассматривала разыгравшихся лоботрясов.
На самом деле Ада здорово испугалась. Крепкие и не очень трезвые ребята производили впечатление решивших развлечься медведей. Вроде звери и выглядят добродушными и неповоротливыми, однако в любой момент они готовы напасть на наивного разиню.
Когда-то отец, в молодости увлекавшийся разнообразными единоборствами, научил свою подраставшую дочь нескольким несложным приемам, с помощью которых даже совсем не тренированная девушка могла легко постоять за себя в самой неприятной ситуации. Но идти в первый же день на открытый конфликт не хотелось — прогноз развития событий рисовался неутешительным. Ада судорожно пыталась придумать мирный путь выхода из сложившейся ситуации, когда за ее спиной вдруг появился тощий длинный студент в непередаваемо модной бело-рыжей ветровке и грамотно потертых джинсах.
— Дай-ка, братан, я тебе гитару поднастрою — что-то у тебя четвертая и пятая не на месте, — парнишка, улыбаясь, протянул руку к гитаристу.
— А ты что, сечешь? Они, вроде и не строятся — я пытался, — с неожиданным дружелюбием ответил толстенький «музыкант». — Ну, попробуй, попробуй, — и желтенькая фанерная гитарка мягко перекочевала в руки непрошенного помощника. Тот ловко ухватил потрепанный инструмент и шагнул к удерживающему Аду «добру молодцу».
— Пусти-ка, я на перила сяду, — по-прежнему улыбаясь, попросил парнишка, и «молодец» пустил, да еще почему-то заодно и отпустил тонкую ручку намеченной жертвы.
Студент, пристроив поудобнее свой костлявый зад на необстоятельные перильца, стал быстро-быстро пощипывать струны, зажимая лады и подкручивая колки. С четвертой и пятой и впрямь пришлось слегка повозиться, но в явно опытных руках дело пошло.
Заинтересовавшаяся компания внимала процессу.
Толстенький гитарист — тот так чуть не носом уткнулся в инструмент, наблюдая за настройкой.
Довольно скоро студент перестал крутить колки.
— Ну вот и все, готово, теперь она у тебя по-другому заговорит, — он серьезно поглядел на толстячка. — Можно?.. — И, не дожидаясь ответа, на секунду накрыл ладонью струны, а потом заиграл.
Ада, отчего-то не сбежавшая немедленно с крыльца куда подальше, замерла от охватившего ее восторга. Парень играл не просто классно — профессионально. Желтенькая гитарка, похоже, и сама не догадывалась, что из нее можно извлечь столько разнообразных звуков, да еще и таких! Толстячок зачарованно смотрел то на старушку-гитару, то на исполнителя. Так обычно ребенок глядит на бабушку-сказочницу, слушая о волшебных странах, Жар-птице, Марье-царевне…
Это было что-то испанское — Ада не узнала, что именно. Мелодия то мягко мурлыкала, то, рассыпавшись на изящные завитушки, взрывалась бешеными аккордами, а затем опять начинала журчать ледяным фонтаном в жаркий день. Это были какие-то воплощенные в звук кружевные дворики Альгамбры из обожаемых новелл Вашингтона Ирвинга, цветущие круглый год розовые сады, минареты кипарисов и старые мавританские башни испанских городов. В башнях жили прекрасные принцессы, влюбленные в собственное отражение; проезжие идальго влюблялись в принцесс и пели им по ночам серенады.
— Мужики, а у вас тут какой-нибудь клуб есть? — студент Митя (Ада наконец-то вспомнила, как его зовут) резко оборвал музыку, прихлопнув ладонью струны. — Ну, там, может, пианино сыщется?
Притихшая компания отмерла.
— Есть клуб, и пианино там есть, — с готовностью подтвердил толстячок. — Хочешь, провожу? — он кивал Мите, умильно заглядывал в глаза, приглашая идти, не задерживаться, ну в самом деле, сколько можно ждать? Но Митя спокойно повернулся к Аде:
— Пойдем? Побренчим, музыку послушаем…
И она пошла — куда, зачем? Неясно. Однако, пошла. Хотя дел в бараке было — «вагон и маленькая тележка», как говаривали у них в детском саду.
Небритая компания в полном составе потащилась за ними. Ада с большим трудом могла заподозрить эту развеселую публику в любви к фортепианной музыке. Парни и сами недоуменно переглядывались, удивленно крутили крепкими головами, ухмылялись криво. Правда, до клуба дошли только толстенький музыкант, да давешний резвый крепыш. Остальные по дороге совсем приуныли, и у них вдруг нашлись какие-то срочные дела, требовавшие их присутствия.
Гордым словом «фортепиано» именовался старенький потертый инструмент по имени «Лира», довольно расстроенный. Впрочем, Митю это вовсе не смутило.
— Договориться, в принципе, можно с любым инструментом, — пробормотал он, пробегая длинными пальцами по желтоватым клавишам. Потом последовало несколько замысловатых пассажей и аккордов, задребезжала какая-то струна, а затем рояль рванул веселый рэгтайм.
Допотопный инструмент скрипел и, казалось, даже постанывал под быстрыми Митиными пальцами. У Ады появилось такое ощущение, что непривычные к подобному отношению клавиши вот-вот ринутся прочь, куда подальше. Митина левая рука с чудовищной скоростью выводила четкий стремительный ритм, а правая комкала его, грубо рвала синкопами.
Толстенький музыкант, сладко жмурясь, притоптывал на месте, подергивал плечами, норовил пуститься в пляс. Он блаженствовал. Его товарищ сразу молча уселся в темноватый угол зала, а теперь ерзал, вытягивал шею, пытался что-то рассмотреть.
Толстяк, похоже, был готов идти вприсядку, когда Митя резко оборвал рэгтайм, и, не делая ни малейшей паузы, заиграл божественное andante из фортепианного концерта Моцарта до-минор.
Прозрачные, воздушные, дымчато-сиреневые звуки заполнили обшарпанный зальчик, раздвинули стены, убрали прочь грязный потолок. Вместо пропахшего пылью воздуха в лицо Аде подул сладкий тугой теплый ветер. Мелодия повела ее по цветущему полю, по яркому душистому разнотравью летнего полдня. В этой музыке было всё: бесконечное небо, белые пушистые облака, большие надежды и любимые люди. Аде хотелось идти далеко-далеко, по мягкому упругому проселку, а высоко в легком небе пели жаворонки, зовя вперед, к свету, к радости.