В центре однокомнатной квартиры на пушистом ковре лицом вниз лежал Балдинг, голова его была закрыта подушкой. Кивинов на цыпочках подошел к нему и откинул подушку в сторону. Говоря Мишиным языком, головная коробка была разнесена выстрелом в упор.
В подушке виднелась прожженная пулей дыра. Хороший глушитель. Кивинов оглянулся. А квартирка ничего — аппаратура «Тыр-пырсоник», «маде ин джапан», значит, Тайвань. Костюмчик крутой на покойном, девочки на стенах.
Кивинов вздохнул, вспомнив про «наезд». А могли бы успеть.
«Ну на фига я сюда влез, а? Не сунулся бы, глядишь, и Балдинг жив-здоров был бы. А так лежит тут с коробкой, вернее, с дыркой в коробке. Все, завязал. Сейчас свалим отсюда и плевать на все, а то самого грохнут, как Балдинга».
— Миша, кончай курить и не гаси хапец о полировку. Значит так: если докопаются, что мы его в «Плакучей иве» искали, скажем, что он драку видел, хотели спросить. И все. А про Аяврика ни слова. Тогда точно нам глухаря возбудят, Соловец меня прибьет.
— А как сообщить, что он умер?
— Ты в детстве хулиганом не был? А я был. Пойдем покажу. Дверь пошире, настежь, звони соседям. А что теперь? Как что? Бежать!
Часть 2
Глава 1
Прошло две недели. Министерская проверка уехала. Соловец истратил все деньги с оперрасходов, впрочем, как и предполагалось. Курьер «отделение-магазин» работал без перерыва. Когда же ревизоры уехали, Соловец так и не понял, что они проверяли.
Опер 22-го убойного отдела Главка, а если официально — отдела по раскрытию убийств, Гриша Борисов развалился на диване у Соловца. Рядом сидел Петров и смолил сигарету.
— Я к вам из Петроградского района, посадили на убийство Балдинга. Глухо как в танке, даже не установить, где работал. А когда перспективы нет, я не люблю, поэтому и сбежал оттуда. Если начальство искать будет, я где-нибудь тут, старое убийство раскрываю. Как говорится, старый труп лучше новых двух. Ха-ха-ха.
Гриша был слегка не в форме. В его «дипломате» что-то перекатывалось с характерным позвякиванием, причем по тембру угадывалось, это «что-то» уже почти пустое.
— Знаешь, Георгич, как говорится в армии, все наши беды от незастегнутой верхней пуговицы.
— Ты это к чему? — не понял Соловец.
— Да вот к чему. Я недавно в Выборгском районе был — там жена мужа по пьяни ножом пырнула, он кровью истек и помер. Местные опера девчонку до полусмерти затра… замучили. Она сидит, ревет и ничего не говорит, а потом вообще какую-то ерунду стала выдумывать насчет того, что он сам себя. А я взял ее, заперся в кабинете, поговорил ласково, успокоил, ну, она мне явку с повинной и написала. Я это к чему — в нашей работе не крик и кулак нужны, а голова. Нужно к человеку в душу влезть, понять его, посочувствовать, а то мы по старинке, нахрапом. Молодежи учиться и учиться у нас, стариков. Вот ты, — обратился он к Петрову, — когда я к тебе заглянул, с кем мучился?
— Так, с мужиком одним. Он деньги у соседки по коммуналке спер, а признаться не хочет.
— Давай его ко мне, сейчас я с ним спокойно поговорю, и он мне все расскажет. Главное — убедить. Миша снял трубку местного телефона.
— Это Петров. Там, в камере, человек за мной сидит, его сейчас Борисов возьмет поработать.
— Где тут у вас место есть, чтобы не мешали?
— Оставайся у меня, — сказал Соловец. — Я все равно скоро уеду, а пока у Миши посижу.
Борисов привел человека из дежурки и заперся у Соловца. Тот перешел к Петрову. Минут пятнадцать в кабинете Соловца было тихо.
— Интересно, расколет? — спросил Петров у начальника. Тот пожал плечами, и в этот момент сокрушительный удар потряс стену кабинета.
— Ого, — удивился Соловец. — Это где?
— Где, где — у тебя!
К Петрову заглянул Кивинов.
— Это у вас?
— Нет, — ответил Соловец, — Это Борисов в душу влезает, и кажется, очень настойчиво. Правильно это он сказал — в нашем деле без головы нельзя, без чужой.
От второго удара со стены Мишиного кабинета рухнул портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского.
— Слушай, он что там, стены ломает?
— Да, чьей-то головой.
Заглянул Волков.
— Мужики, там в камере один орел мой сидел, а сейчас нету. Вы не забирали?
Петров с Соловцем дружно переглянулись.
— За что? — спросил Соловец.
— Да я с улицы его притащил, он прямо под моими окнами гадил, хотел мозги ему прочистить.
— Как твоего фамилия? — обратился Соловец к Петрову. Стена снова вздрогнула.
— Он прибьет его там. Мартынов — фамилия.
Соловец схватил трубку телефона:
— Алло, это Соловец, спроси у мужика в камере, как фамилия. Мартынов? А другой где? Борисов забрал? Все, отбой! Черт, он не того колет!
Соловец бросил трубку, и в этот момент дверь распахнулась, и в кабинет зашел потный и усталый Гриша. Рукава его рубашки были засучены, в зубах торчал потухший окурок.
— Фу! — Он упал в кресло. — Все, расколол. Вот паразит, а сначала: «Какие деньги? Какие деньги? Я, говорит, вообще в отдельной квартире живу, и соседки у меня нет никакой». Видал я подлецов, но таких! Ну, ничего, я тоже не лыком шит. Он сейчас явку с повинной строчит. Я уточнить зашел, сколько денег там было, а то он почему-то не помнит.
— Пять штук, — как-то по инерции пробормотал Петров.
— Ну сходи, подскажи ему, я основное сделал, вы там сами доработаете.
Петров выскочил из кабинета и зашел к Соловцу. Парень, сидевший за столом, вздрогнул и вжал голову в плечи.
— Жив? — спросил Миша, взял у него из-под носа лист, тут же его скомкал и бросил в мусорную корзину. Потом он вытолкнул его из кабинета и произнес:
— Еще раз поссышь под окнами — отсюда не выйдешь. Уматывайся!
— А деньги кому принести?
— Какие деньги?
— Ну, тот, здоровый, сказал, что соседке ущерб возместить надо.
«Ну Гриша дает!» — про себя изумился Миша, а вслух сказал:
— Себе оставь, на лекарства.
Парень, держась за бок, побрел к выходу.
— Кивинов, на кражу. Ты дежуришь, не забыл? Зайди, возьми адрес, руки в ноги и вперед. Это тут, рядом, пешком дойдешь.
Кивинов, получив команду, бросил в папку свежие бланки протоколов и, взяв адрес, вышел из отделения. Перед входом стоял военный грузовик, на который четверо солдат при помощи разных приспособлений — всяческих шкивов и даже лебедки — аккуратно поднимали снаряд. Не обращая ни малейшего внимания на прохожих, старший безбожно ругался, ежесекундно спрашивая у подопечных:
— Вам что жить надоело, мудаки? Мне еще нет.
Кивинов ухмыльнулся и пошел в адрес.
Машина резко тормознула у подъезда. Вышедший из нее лощеный мужчина отработанным уверенным движением хлопнул дверцей, смахнул пыль с никелированного крыла и, перекинув через руку плащ, направился ко входу в парадное.
— Здравствуйте, Геннадий Петрович, — хором поприветствовали его бабушки, сидящие на скамейке. Человек молча кивнул. Выйдя из лифта, он достал ключи, сунул их в замок и тут понял, что дверь не заперта.
— Маша, это ты? — Геннадий Петрович перешагнул через порог и заглянул в комнату. Удар бронзовой статуэткой по носу послужил ему ответом на сей разумно поставленный вопрос. Падая, Геннадий Петрович понял, что это не Маша. Уже теряя сознание, он увидел мелькнувшую тень и услышал бегущие вниз по лестнице шаги.
— Это не бандитизм, а? Смотрите — моей же статуэткой нос сломал. Наверно…
— Да, если не перелом, то вывих точно есть, — сострил Кивинов. — Но ничего. Вы, главное, снова статуэтку приложите, она холодная — опухоль мигом спадет. Народная мудрость.
— Вы уж больно веселый, товарищ следователь. У меня здесь горе, понимаете ли, а вы шутите.
— Я не следователь, я опер. Вы лучше посмотрите, что у вас пропало.
Геннадий Петрович, держа под носом платок, огляделся по сторонам.
— Видика нет, «Шарпа», куртки кожаной, деньги, тысяч семьдесят, пропали — вот тут лежали. — Он открыл шкатулку. — В принципе, немного. Я помешал.
— А кем вы работаете?
— Коммерческий директор по сбыту на ЛВЗ — на ликероводочном.
Кивинов подошел к окну.
— Машина ваша? — указал он на стоящую внизу «Вольво».
— Да, привез из Финляндии. Вы понимаете, молодой человек, я ведь случайно дома оказался. Обычно раньше восьми часов ни я, ни моя жена не приходим. А сегодня за паспортом заехал, срочно понадобился. А на машине-то я на работу не езжу, у меня служебная есть — шофер сегодня по делам отпросился. А отпечатки снимать будете?
— Да, только через пару дней. Очередь на эксперта. Один на район, а краж много, не говоря уже обо всем остальном.
— Может, и не стоит тогда канитель разводить, ущерб для меня — тьфу. За нос обидно, но ничего — заживет. У вас и так работы невпроворот.
— Смотрите сами, не хотите — не будем, — приветствовал это доброе начинание Кивинов, которому лишний глухарь был совсем ни к чему. — У вас подозрения-то есть? По-моему, при вашей сегодняшней должности визит совсем не случайный.
Геннадий Петрович задумался.
— Давайте так договоримся — если найдете, то найдете, а писать я ничего не буду, может быть, сам разберусь.
— Дело ваше, конечно, сам — так сам, — ответил Кивинов, убирая протокол. — Вот мой телефон, если что, звоните.
Кивинов, выйдя на площадку, подошел к двери напротив. Глазок был залеплен кусочком бумаги, оторванным явно от сигаретной пачки. Он позвонил.
— Кто там?
— Милиция.
— Какая милиция? Мы не вызывали.
— Советская, я сам пришел.
— Не открою, вызывайте повесткой, тогда придем. Поняв, что двери все равно не откроют — люди сейчас всего боятся, время такое, — Кивинов сорвал с глазка бумажку, положил ее в конверт, вынул изо рта жвачку и снова, теперь уже ею, залепил глазок.
Затем, позвонив еще в две квартиры, где никого не оказалось, он вышел из подъезда, закончив, таким образом, квартирный обход. Можно, конечно, поболтать с бабками, но терпила ничего не хочет, а раз так, чего уж зря время терять?