— Их смутило моё прошлое. В детстве я наехал велосипедом на чью-то игрушку, и с тех пор этот факт позорит мою биографию.
— Ну-ну, понимаю. — Буфин взглянул ободряюще. — Все мы где-то вляпались и что-нибудь нарушили. Ох уж эти щепетильные ньягонцы!.. Ничего, брат, дело поправимое. Десять процентов комиссионных — и космолёт твой. Не такой свеженький и навороченный, как со стапелей Небека, но исправный и крепкий.
— Восемь процентов, — произнёс некто, чьё приближение Форт отследил десятком секунд раньше. — Восемь, и я гарантирую чистую сделку.
Форт смерил его испытующим оком. Ничего общего с Буфином. Подошедший человек в лёгком бежевом комбинезоне был тощ и жилист, короткая стрижка и гладкость сухих щёк выдавали космена, привыкшего к полётному шлему. Волосы его были белесоватыми и тонкими, глаза — рыжеватые, блестящие, как у ньягонца, с широкими зрачками и белками, воспалёнными от бессонницы; на веках — иссиня-серые тени гнетущей усталости, движения медлительны и скованны. Заметив во взгляде Форта недоверие, он беспокойно облизнулся:
— Я твёрдо говорю — товар будет лучше. В цену войдут дополнительные услуги — например, можно будет вооружить судно.
— Зенон, где сказано, что в «Кабарете» можно отбивать клиентов? — прорычал Буфин.
— В рожу — дать? — Зенон тотчас избавился от выжидательного напряжения и принял стойку беззаботного, почти счастливого человека; лишь глаза его стали жестокими, а голос — излишне звонким.
— Ладно, — Форт встал, — вы разбирайтесь, а я, пожалуй, пойду. Потом кто из вас в живых останется — тот приходи и предлагай.
Ансамбль из Мертвушки выбрался из-под стола и вновь затянул свою песню:
Тяжёлая доля и тёмные норы,
Грибы ядовиты, облавы, дозоры,
А дождик всё хлещет, вода по колено,
По пояс, по грудь, изо рта уже пена.
Такая житуха, кругом невезуха,
И яйца паук отложил мене в ухо,
И нет у сироток еды ни кусочка —
За что пропадают сыночек и дочка?
По всепланетке отчитывался демограф, ставший желчным брюзгой из-за нескончаемого пересчёта человеко-чисел с десятью нолями:
— Население одиннадцати цивилизаций составляет около трехсот семидесяти миллиардов. За год пропадает без вести больше шестнадцати миллионов человек всех видов.
— Все мы люди, все мы человеки! — крикнул пьяный из багрового мрака.
— Кстати, о сгинувших зондах, — ехидно напомнил Доран. — Я не против фундаментальных наук, но лучше с пользой тратить средства у себя в Галактике, чем швырять их в дальний космос. На те же деньги можно найти половину без вести пропавших.
«Одно слово — гадюшник, — раздражённо осмотрелся Форт. — И я в нём! Тёмные норы, публичные казни, вода по колено — попробуй вникни! что ещё занятного есть в Эрке? Интересно, подерутся ли мои дилеры?..»
— Переключите на Бравых Свинок! — заорали с другой стороны. — Убейте эти новости! Эй, ди-джей, гаси пятый!
«Надо бы куда-нибудь определить макулатуру. В клочья, а потом — в урну».
Доран, разинув рот, погас — взамен на экранах появилось трёхмерное зрелище довольно узкого зала с прозрачными стенами; десятка два ньягонцев в толстом защитном снаряжении прыгало по бледно-жёлтому полу, а на трибунах за стенами кипела, кричала, махала руками толпа, разлинованная на сидячие ряды. У ворот и по коричневой дорожке, опоясывавшей поле, прохаживались ньягонцы и ньягонки в клановых жилетах, среди которых Форт с удивлением увидел Раха — вместо бескозырки тот обмотал голову лентой и стоял с надменным видом, заложив руки за спину.
Приближаясь к выходу, Форт наметился порвать пачку книжонок — для начала пополам, — но тут его с победным сопением догнал Буфин:
— Нет у нас с ним конкуренции! Не слушай его больше. Он неудачник, притом, — Буфин приглушённо зашипел, — с погаными знакомствами! У него судно арестовали за долги, вот он и ищет, где бы деньжат перехватить.
— Все мы где-то обзавелись погаными знакомствами. И я не исключение,
— Вижу, ты тёртый парень, — подмигнул Буфин, — своего не упустишь! Мы, централы, — одна банда, верно? На вооружение, что он там говорил, не обольщайся. Ничего приличного его поставщики в корабль не врежут. Зато мои... корабельный бластер, соображаешь? — просипел он едва слышно. — За те же деньги!
Ни шум, ни музыка, ни возня ресторанной публики не избавляли Форта от впечатления, что он попал в замкнутый подземный переход и забыл, где выход. Куда ни поверни — опускаешься всё глубже, а вокруг — скалы, толща немого камня, прессом нависшая сверху и сдавливающая с боков. «Кабарет» смотрелся как ловушка — западня захлопнулась, все мышки пойманы, но не осознают, что их осталось погрузить в ведро, и бездумно радуются дармовому угощению. Только зайди — всучат запрещённую литературу, предложат люгер с бортовым оружием, а если взять груз для перевозки? страшно подумать, что это будет за груз. Вполне могут сосватать в замороженном виде партию пропавших без вести.
Рвать пачку при Буфине было как-то неловко. Форт старался без нужды никому не показывать, на что способны его механические руки. Завидев у двери мусорный контейнер, он поглубже засунул туда надорванные брошюры.
— Верно, держись от них подальше, — похвалил Буфин. — Пойдём опять за столик? потолкуем и обсудим.
Ньягонцы в высоком зале построились, выкрикнули: «Бравые Свинки всегда побеждают!» Зрители за стенами ответили им восторженным воем: «Ой-еее!!!»
Движение всегда притягивает взгляд. Словно не расслышав предложения Буфина, Форт засмотрелся, как на экране начинает разворачиваться действо, — да и толстяк уставился туда же. Дружно вперившись глазами в шевеление объёмного TV, они с торгашом поневоле завязли у двери.
Там, в телевизоре, чинно и грациозно расхаживали по полю сильные, красиво сложенные спортсмены-пигмеи — по двое, по трое, редко в одиночку. То ли занимая исходные позиции, то ли знакомясь с новой игровой площадкой, они сходились, менялись местами, выполняли повороты и наклоны. Всё это напоминало элементы синхронной гимнастики. Зрители на разные голоса, но дружно тянули в унисон несколько нот, взявшись за руки и изображая «бегущую волну». Множество гибких рук поднималось и опускалось, будто по команде, и волна уже несколько раз обежала трибуны. Прекрасная цветопередача, тональное пение, танцевальная шагистика на поле, плавный бег живых синусоид на трибунах, синий блеск сотен глаз и мерные взмахи лотосовых рук — вместе это производило необычайное, пленительное впечатление.
— Слушай, — Буфину не впервой было видеть местный спорт, — мы так и будем торчать у порога, ни взад, ни вперёд?
Форт, не в силах оторваться от экрана, только отмахнулся.
Потом в спортзале что-то случилось.
Форт счёл, что матч начался, и попытался представить, как выглядят командные игры на Ньяго, но картина, что разворачивалась на экране, с каждым мгновением всё меньше напоминала спортивное состязание. Шеренги игроков рассыпались, сотни сидящих за стенами повскакивали с мест, беспорядочно заметалась охрана в узорных жилетах. Все будто одновременно взбесились; из телевизоров хлестала смесь визга, каких-то отчаянных бессвязных возгласов и пронзительных криков. Свирепо схватываясь между собой, ньягонцы сталкивались, царапались в прозрачную стену, лезли сквозь прорези в ней и падали на коричневую дорожку, вставали и бежали к воротам — или оставались лежать, корчась. Зал за каких-то десять секунд стал ревущим и безумно бьющимся о стены водоворотом тел.
От прежнего порядка не осталось и следа: одновременно хлынув с трибун в дикой сумятице, толпа выла и билась у выходов, пытаясь вырваться со стадиона. Автоматика максимально распахнула двери, но их пропускная способность была несовместима с массой людей, разом хлынувшей в проёмы, — там тотчас создались вопящие заторы; людей кружило, передних выталкивал напор сзади. Толпа уплотнялась, можно было различить одни головы. Крик нарастал; орал и голосил весь стадион.
Изображение задёргалось и сдвинулось — рывок, ещё рывок. Камера изменила фокусное расстояние, в кадр попала сцена быстрой, но при том осмысленной возни у стены. Там Pax — без сомнений, он! других землян на поле нет! — с парой узорных ребят и какими-то униформистами из обслуги снимал щиты прозрачной стены, открывая широкий ход на площадку.
— Сюда! Вторая трибуна, отступать сюда! — Громкий голос Раха перекрывал вопли. — Не бежать! Шагом! Ко-мне! ко-мне! Сю-да!
Зажав в губах свисток, он стал руками подавать неизвестные Форту сигналы, одновременно испуская ритмичный свист такой силы, что звук вонзался прямо в мозг.
Толпа на ближнем участке трибун разделилась. Многие сразу бросились на поле.
— По порядку! Шагом! — Побелевший, блестящий от пота Pax сплюнул свисток. — В шеренгу! Правая рука вперёд! Держать рукой дистанцию!
И опять режущий уши прерывистый свист.
Люди стеной надвигались на Раха — вытянутые шеи, кричащие рты. Передние, чтоб не упасть, были вынуждены бежать. Их головы запрокидывались, лица были искажены болью.
Повернувшись к потоку боком, Pax пропустил часть бегущих, затем встал к ним грудью, выкрикивая команды, по его не слушали — налетели, ударили, обтекли. Землянин стоял, как скала на пути цунами, — людские волны накатывали, пытаясь скорей вырваться на простор. Pax оказался окружён беснующейся толпой, его швыряли, отпихивали, неистово работая локтями, но он упорно боролся.
Потом задние начали вспрыгивать на плечи передним, лезть по головам. Фокус сместился, всё поплыло, поехало куда-то в сторону и пропало. По экрану пронеслись фракталы, переливающиеся под музыку, а потом на золотом парчовом фоне запело изумительно глазастое существо, игриво склоняя головку набок и перебирая в воздухе тонкими пальчиками.
Обомлевший и замерший ресторан утробно загудел. Доносились вздохи и невнятное бормотание, в приглушённых голосах слышался испуг. Завсегдатаи « Кабарета» обменивались недоумёнными тревожными взглядами; кое-кто поспешил расплатиться и уйти.