[49] Мы также попытаемся изучить возможное влияние литературной традиции на хронографию — т. е. выяснить, в какой мере средневековое историописание использует те же средства и приемы, что и литература. Признавая, что исторический нарратив вообще — и особенно в Средние века — обладает литературными свойствами, мы не можем не учитывать, что в силу политических и прагматических обстоятельств хронисты были нацелены и на реалистическое воссоздание прошлого, и мы надеемся найти в текстах отзвуки реальности.
Мы должны также иметь в виду, что в формировании образа ислама, в этом тигеле воображаемого переплавлялись не только письменная и устная, но и визуальная традиция. Поэтому мы будем изучать не только запечатленные в текстах топосы и стереотипы, связанные с восприятием Другого, но и мотивы и сюжеты иконографии. Изучение изображений, конвенционального языка искусства — это также путь, ведущий к пониманию представлений, системы ценностей средневекового человека. Здесь термин «образ» (imago) употребляется как бы в буквальном смысле. Средневековье мыслило образами, и представления о мусульманах, естественно, запечатлены и в иконографических источниках. Потому изучение запечатленного в иконографии образа ислама представляет собой еще одну грань нашей исследовательской призмы. Нас, следовательно, будет интересовать не только семиотика текста, но и семиотика визуального образа, не только литературный и исторический дискурс инаковости, но и дискурс визуальный. Как текст, чьи нарративные детали являются символами, так символами являются и элементы иконографического изображения. И потому вполне оправданным в нашем исследовании представляется семиотический метод.
Все эти традиции существовали в Средневековье в неразрывной связи. Изучение их вкупе, в их нерасторжимом единстве — один из возможных способов исследования средневекового образа Другого. Триединая задача работы, следовательно, состоит в том, чтобы изучить, как взаимодействовали историческая традиция (хроники крестовых походов), устная традиция (chansons de geste), иконографическая традиция (иллюминированные рукописи хроник крестовых походов) в процессе формирования образа ислама в эпоху крестовых походов.[50] Изучение каждой из этих традиций не мыслится как отдельный вопрос или один из этапов работы; предполагаемое исследование — размышление над взаимодействием всех этих традиций как целостностью, которое позволит проникнуть в мир воображения христианского Средневековья. Иными словами, нас будут интересовать моменты взаимодействия этих традиций, и именно эти узловые моменты и находятся в центре исследования. В более широком (методологическом) плане задача этой работы заключается в том, чтобы выявить постоянные и универсальные модели инаковости, общие для хроник, chansons de geste и иконографических документов.
Лексика — также один из способов создания образа другого. Поэтому мы уделим внимание еще одному, по существу семиотическому методу — истории понятий (Begriffsgeschichte).[51] Анализ терминов, служащих для обозначения мусульман (gentiles, pagani, perfidi, infideles) — один из важных путей реконструкции представлений о мусульманах. Исходя, в частности, из того значения, которое эти термины приобретают в разных контекстах, мы выработали нашу анкету — список тем, по которым задаем вопросы нашим источникам. Как выяснилось, в центре внимания хронистов, как и поэтов, оказываются религиозный культ и традиции мусульман, их моральные черты и интеллект, их военное искусство, повседневная жизнь, политические институты, а также их представления об обращении иноверцев в христианскую веру. Кроме того, их рассказы о чудесах мусульманского Востока составляют важную грань образа Другого. Изучая эти сюжеты хроник, мы попытаемся взглянуть на христианский воображаемый универсум изнутри, исходя из представлений об исламе, присущих самим хронистам.
В первой части нашего исследования мы обратимся к написанным в начале XII в. хроникам Первого крестового похода и попытаемся реконструировать отраженный в них образ ислама. Предметом дальнейшего исследования станет крупнейшая хроника крестовых походов, принадлежащая перу писателя второй половины XII в. — Гийому Тирскому. Сопоставление различных по времени написания хроник, возможно, позволит выявить динамику эволюции образа ислама в эпоху крестовых походов. Третья часть работы, в основу которой положены иконографические источники, посвящена изучению визуальных аспектов образа ислама.
Таков круг проблем, который очерчивает наше исследование, и такова его структура.
Источники
Источники, которые положены в основу нашего исследования, можно разделить на три группы: это хроники крестовых походов, старофранцузский эпос — в основном цикла Роланда и королевского цикла, а также иконографические документы.
Латинская хронография. В первую группу наших источников входят одиннадцать хроник Первого крестового похода и наиболее обширная хроника крестовых походов, принадлежащая перу архиепископа Тира Гийома, а также её старофранцузские версии и продолжения. Из хроник Первого крестового похода лишь четыре написаны очевидцами (Фульхерия Шартрского, Раймунда Ажильского, Анонима и Петра Тудебода Сиврейского), все остальные — авторами, не являвшимися участниками крестовых походов и писавшими о мусульманско-христианских конфликтах по рассказам крестоносцев.
Количество работ, которые были посвящены отдельным аспектам жизни и творчества хронистов (начиная со знаменитой работы Г. фон Зибеля о хрониках Первого крестового похода),[52] необозримо, но нас прежде всего интересуют личность хрониста и содержание его хроники с точки зрения его представлений о мусульманах.
Одиннадцать хроник Первого крестового похода были созданы соответственно в южной Франции, Святой Земле, Италии, северной Франции и рейнской области Германии в период до 1130 г., около половины из них — до 1105 г. Эти сочинения по некоторым общим для них чертам можно объединить в три группы. В первую входят произведения хронистов, принимавших непосредственное участие в Первом крестовом походе. Фульхерий Шартрский, долгое время живший на латинском Востоке, описал не только события Первого крестового похода, но и довел свою хронику до 1126 г. Другие хронисты-очевидцы — Петр Тудебод, Раймунд Ажильский и Аноним — ограничились описанием событий до завоевания Иерусалима 15 июля 1099 и битвы при Аскалоне 12 августа 1099 г. Следующую группу авторов представляют немецкие историки XII в. Эккехард и Альберт Аахенский, писавшие свои хроники спустя несколько лет (иногда десятилетий) после Первого крестового похода но рассказам очевидцев. Еще одну группу — французские историки Бодри Буржский — архиепископ Дейльский, Гвиберт Ножанский и Роберт Монах, также получавшие сведения о Первом крестовом походе из вторых рук. Несколько особняком стоят хроника норманнского Рауля Канского и сочинение Готье Канцлера.
Одна из наиболее известных хроник Первого крестового похода — «Деяния франков» была написана анонимным автором около 1106 г.[53] Его сочинение напоминает дневник, в котором день ото дня записываются события. Временные границы его хроники — от ноября 1095 г., Клермонского собора, до битвы при Аскалоне 12 августа 1099 г. Хроника состоит из десяти книг, девять из которых сочинены до того, как в ноябре 1098 г. автор покинул Антиохию, а десятая — самая длинная — повествует об Иерусалиме. Автор хроники — южноитальянский норманн, скорее всего из Апулии (в приводимой им в хронике речи эмира Кербоги о завоевании христианских территорий Апулия отмечается как последняя цель), который вместе с ополчением Боэмунда Тарентского прошел большую часть пути до Иерусалима. Он участвовал в битве при Дорилее в 1097 г., во время которой христиане впервые лицом к лицу столкнулись с мусульманами, и в битве при Антиохии в 1098 г. Его сеньор — известный норманнский рыцарь, еще в 1081 г. вместе со своим отцом Робером Гвискаром предпринявший военный поход с целью завоевания Балкан. Антивизантийские настроения, присущие Боэмунду Тарентскому, норманнам вообще, в полной мере отразились в хронике Анонима. Не случайно византийцы чаще всего называются в хрониках «perfidi» (вероломные). Хронист выступает защитником интересов своего сеньора и, с целью подтвердить его территориальные притязания, сочиняет легенду о том, что византийский император тайно пожаловал Боэмунду земли.[54] Историки, изучавшие сочинение Анонима, отмечают грубость его языка, его интерес к конкретным описаниям хода сражений, географическим реалиям и повседневной жизни.[55] Мусульмане интересуют его в первую очередь как военные противники, и он характеризует их тактику и поведение в бою. Немалое место в его сочинении занимают фантастические описания исламского мира. Не случайно исследователь латинской литературы М. Манициус[56] полагал, что Аноним пишет об исламе, опираясь на баснословные источники. Р. Хилл, издательница хроники, также отмечала скудные знания хрониста о мусульманском мире.[57] Он, пишет английский историк, называет мусульман язычниками (pagani), путает турок-сельджуков с арабами и сообщает неверные и неточные сведения об исламском культе. Но с точки зрения нашей темы, именно эти искажения и неточности представляют особый интерес. Исследователи отмечали и влияние литературных источников на хронику.[58] В свою очередь хроника Анонима послужила образцом для более поздних сочинений о Первом крестовом походе. Вообще четыре хроники историков-очевидцев настолько близки по содержанию, что это заставляет сделать предположение о каком-то общем источнике. Еще в XIX в. Г. фон Зибель поставил вопрос о взаимоотношениях между хрониками Анонима и Тудебода.